Николай II - Элизабет Хереш

Именно эту сторону дела имел в виду воспитатель царских детей Пьер Жильяр:

«Дом Распутина находился под наблюдением полиции во избежание возможных выпадов возмущенного населения, но следили за ним и агенты представленных в Думе социал-революционеров, которые понимали, что он работает в их пользу. Я не верю, что Распутин действительно был платным агентом Германии, но он определенно был удобным орудием в руках немецкого генерального штаба, в интересах которого было сохранять столь ценного помощника в своем деле. Поэтому дом был окружен еще и немецкими шпионами, которые попутно охраняли жизнь Распутина».

Князь Феликс Юсупов, племянник царя и убежденный монархист (в дальнейшем участник убийства Распутина), так обосновывает свое убеждение в шпионской деятельности Распутина: «Распутин выступал за сепаратный мир с Германией, и немцы ему платили. Он, несомненно, был вражеским агентом. Его положение при дворе и зависимость, в которую он поставил министров и даже генералов, давали ему точное знание положения армий и перемещений войск. Он передавал эти данные немцам, что, естественно, имело следствием поражения русской армии, которых можно было избежать».

Французский дипломат Палеолог, к этому времени посол в Петрограде, суммирует впечатления от этого периода отсутствия царя в столице:

«Тому, что русская политика направлялась камарильей царицы, нечего удивляться. Но кто воплощал эту камарилью? От кого она получала программу и направление? Конечно же, не от царицы, которая для этого, была слишком эмоциональной, недостаточно здравой и трезвой духом, чтобы планировать и руководить политической системой. Она — политическое орудие заговора других людей. Это было очевидным. Таковы же, как она, и лица, которые ее окружают — не более чем орудия: Распутин, Вырубова, генерал Воейков, Танеев, Штюрмер и другие — они лишь статисты, послушные интриганы и марионетки. А хуже всех — министр внутренних дел Протопопов, в котором вообще нет ничего нормального.

Я уверен, что роковую политику, за которую императрица и ее клика ответственны перед историей, навязали ей четыре человека: крайне правый председатель Государственного совета ГЦегловитов, митрополит Петроградский Питирим[87], бывший начальник департамента полиции Белецкий и банкир Манус. Кроме этой четверки, я вижу лишь игру анонимных, рассеянных и противоборствующих сил, которые, возможно, пытались спасти дело царизма и в то же время неизбежно его разрушали».

Палеолог столь критично настроен, занимая лояльную позицию. Теми же мотивами руководствуется председатель Государственной думы Родзянко. Он пытался изложить все это Николаю на аудиенции и был выставлен из кабинета. Тогда и у него открылись глаза. В полуторачасовой беседе 8 марта 1916 года Родзянко не сдерживался:

«Я говорил обо всем с полной откровенностью, рассказал об интригах министров, которые через Распутина спихивают один другого, о том, что по-прежнему нет сильной системы, что повсюду злоупотребления, что с общественным мнением и народом не считаются, что всякому терпению бывает предел. Я упомянул об авантюрах Д. Рубинштейна, Мануса и прочих тыловых героев, об их связи с Распутиным, об его кутежах и оргиях и о том, что близость его к царю и царской семье и влияние его на все существенные вопросы государственной жизни в дни войны доводят до отчаяния честных людей. Участие Распутина в шпионаже, как агента Германии, не подлежит сомнению.

Если бы министры Вашего Величества, сказал я, были независимые люди и преследовали единственную цель — благо Родины, — присутствие такого человека, как Распутин, не могло бы иметь значения для дел государства. Но беда в том, что представители власти держатся им и впутывают его в свои интриги. Я опять должен доложить Вашему Величеству, что так долго продолжаться не может. Никто не открывает вам глаза на истинную роль этого гнусного старца. Присутствие его при дворе Вашего Величества подтачивает доверие к верховной власти и может пагубно отразиться на судьбах династии и отвратить от государя сердца его подданных.

На все тяжкие истины государь либо молчал, либо выражал удивление, но, как всегда, был любезен и приветлив. Когда я прервал свой доклад, он обратился с вопросом: «Как вы думаете, чем окончится война?.. Благополучно ли для нас?». Я сказал, что за армию и народ можно отвечать, но командный состав и внутренняя политика затягивают войну и мешают победе».

В Думе сложились силы, которые пользовались военно-политическими неудачами для дискредитации монархии и стремились к смещению царя. В середине 1916 года могущественный военный промышленник Путилов походя обронил изумленному французскому послу между двумя затяжками своей толстой сигары: «Будет революция».

Это должна была быть революция сверху.

Царь во время войны отклонял требования о созыве Учредительного собрания для выработки новой конституции. Он ни при каких обстоятельствах не пошел бы на открытое признание ослабления режима в глазах противника. Поэтому царь препятствовал деятельности обеих крайних группировок в Думе: в то время как одни требовали мирных переговоров с Германией независимо от положения на фронте, что было возможно только без этого царя, другие желали добиться военной победы — но от своего имени, а не от имени царя, которого опять-таки нужно было убрать. При этом первые не понимали, что играют на руку врагу, а вторые давно уже с ним сотрудничали. С момента открытия Думы нового созыва в 1912 году в ней были представлены крайне левые, так называемые социал-революционеры. Они расходились во мнениях с умеренными и консерваторами по вопросу о незаконности террористического подполья. Либералы и социалисты, пришедшие к власти в феврале 1917 года, составляли всего четверть от общей численности Государственной думы. Лагерь консерваторов образовали различные группировки, вплоть до праворадикальных. Многие из них, в целом лояльные к царю, объединились с либералами в протесте против господствующих отношений во властных структурах и засилья клики царицы (а также назначенных по ее инициативе министров Протопопова и Штюрмера). Царица, вмешиваясь в государственные дела, также постоянно предостерегала Николая в отношении принятия новой конституции: «Мы не созрели для конституционной монархии».

Немецкое министерство иностранных дел из донесений своих агентов было хорошо осведомлено о процессах в Государственной думе. В телеграмме немецкого посла в Копенгагене Брокдорф-Ранцау рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу от 26 января 1916 года в Берлин отмечается, что царь сумел воспрепятствовать оппозиционному курсу благодаря перестановкам в правительстве. Критики власти стремились к ответственным постам, чтобы придать ускорение правительственной машине и укрепить сотрудничество с депутатами. Кратковременные меры по улучшению снабжения лишили революционную пропаганду, хотя и ненадолго, почвы — к огорчению немецкого правительства.