Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Так и было, я вошла: тревога за вас возобладала над осторожностью. Я задала молодому хирургу несколько вопросов, он осмотрел рану, сказал, что отвечает за вашу жизнь, и у меня словно камень с души свалился.

— Все это сохранилось в моем сознании, — сказал Бюсси, — но лишь в виде воспоминания о каком-то сне, который я почему-то не забыл, и, однако, вот здесь, — добавил он, положив руку на сердце, — что-то говорило мне: “Это был не сон”.

Доктор перевязал вашу рану, потом достал флакон с какой-то красной жидкостью и капнул несколько капель вам в рот. По его словам, этот эликсир должен был усыпить вас и прогнать лихорадку.

Действительно, через несколько секунд после того, как он дал вам лекарство, вы снова закрыли глаза и, казалось, опять впали в тот глубокий обморок, от которого очнулись несколько минут назад.

Я испугалась, но доктор заверил меня, что все идет как нельзя лучше. Сон восстановит ваши силы, нужно лишь не тревожить вас.

Гертруда снова завязала лекарю глаза платком и проводила его на улицу Ботрейи. Вернувшись, она рассказала, что он, как ей показалось, считал шаги.

— Ей не показалось, сударыня, — подтвердил Бюсси, — он и на самом деле их сосчитал.

— Это предположение нас напугало. Молодой человек мог нас выдать. Мы решили уничтожить всякий след гостеприимства, которое мы вам оказали, но прежде всего надо было унести вас.

Я собрала все свое мужество. Было два часа пополуночи, в это время улицы обычно пустынны. Гертруда попробовала вас поднять, с моей помощью ей это удалось, и мы отнесли вас ко рву у Тампля и положили на откос. Затем пошли обратно, до смерти перепуганные собственной смелостью: подумать только, мы, две слабые женщины, решились выйти из дому в такой час, когда и мужчины не выходят без провожатых!

Бог нас хранил. Мы никого не встретили и благополучно вернулись никем не замеченные.

Войдя в комнаты, я не вынесла тяжести всех треволнений и упала в обморок.

— Сударыня, ах, сударыня! — воскликнул Бюсси, молитвенно сложив руки. — Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы сделали для меня?

Наступило короткое молчание, во время которого Бюсси не сводил с Дианы глаз. Молодая женщина сидела, опершись локтем на стол и уронив голову на руку.

Тишину нарушил бой часов на колокольне церкви святой Екатерины.

— Два часа! — вздрогнула Диана. — Два часа, а вы еще здесь.

— О сударыня, — взмолился Бюсси, — не прогоняйте меня, покуда не расскажете все до конца. Не отвергайте меня, не сказав, чем я могу быть вам полезен. Вообразите, что Господь Бог ниспослал вам брата, и скажите этому брату, что он сможет сделать для своей сестры.

— Увы, уже ничего, — сказала молодая женщина. — Слишком поздно.

— Что случилось на другой день? — спросил Бюсси. — Что вы делали в тот день, когда я думал только о вас, не будучи еще уверен, что вы не мечта, порожденная бредом?

— В тот день, — продолжала Диана, — Гертруда снова встретила Орильи. Посланец герцога вел себя настойчивее, чем когда-либо; он ни словом не обмолвился о том, что произошло накануне, но от имени своего господина потребовал свидания.

Гертруда притворно согласилась ему помочь, но просила обождать до среды, то есть до нынешнего дня, сказав, что за это время сумеет меня уговорить.

Орильи пообещал, что герцог потерпит до среды.

Таким образом, в нашем распоряжении было еще три дня.

Вечером вернулся господин де Монсоро. Мы рассказали ему все, умолчав только о вас.

Мы сказали, что накануне герцог отпер нашу дверь поддельным ключом, но в ту самую минуту, когда он собирался войти, на него напали пятеро дворян, среди которых были господа д’Эпернон и де Келюс. Я запомнила эти имена и повторила их графу.

— Да, да, — сказал граф, — разговоры об этом я уже слышал. Значит, у него есть поддельный ключ. Я так и думал.

— Может быть, сменить замок? — спросила я.

— Он прикажет изготовить другой ключ, — ответил граф.

— Приделать к дверям засовы?

— Он приведет с собой десять человек челяди и взломает и дверь, и засовы.

— Ну, а то событие, которое, как вы говорили, должно было дать вам неограниченную власть над герцогом?..

— Оно задерживается на неопределенное время.

Я замолчала, холодный пот выступил у меня на лбу: больше я уже не могла обманывать себя, что есть иная возможность ускользнуть от герцога Анжуйского, кроме как стать супругой господина де Монсоро.

— Сударь, — сказала я, — герцог через своего наперсника обещал ничего не предпринимать до вечера среды; а я, я прошу вас подождать до вторника.

— Во вторник вечером, в это же время, сударыня, — ответил граф, — я буду у вас.

И, не прибавив ни слова, он поднялся и вышел.

Я следила за ним из окна; но он не ушел, а, в свой черед, спрятался в темном углу Турнельского дворца и, по-видимому, собирался охранять меня всю ночь. Каждое доказательство преданности со стороны этого человека поражало меня в самое сердце, как удар кинжала.

Два дня пронеслись словно миг, никто не потревожил нашего уединения. Сейчас я не в силах описать все, что выстрадала за эти два дня, с тоской следя за стремительным бегом часов.

Наступила ночь второго дня, я была в подавленном состоянии, казалось, все чувства меня покидают. Я сидела, холодная, немая, как статуя, только сердце мое еще билось, все остальное мое существо словно умерло.

Гертруда не отходила от окна. Я сидела в этом же кресле не двигаясь, и лишь время от времени отирала пот со лба. Вдруг Гертруда протянула ко мне руку, но этот предостерегающий жест, который раньше заставил бы меня вскочить с места, не произвел никакого впечатления.

— Сударыня! — позвала Гертруда.

— Что еще? — спросила я.

— Четыре человека… я вижу четырех мужчин… Они идут к нашему дому… открывают дверь… входят.

— Пусть входят, — сказала я, не шелохнувшись.

— Но ведь это наверняка герцог Анжуйский, Орильи и люди из свиты герцога!

Вместо ответа, я вынула свой кинжал и положила его перед собою на стол.

— О, дайте я хоть взгляну, кто это! — крикнула Гертруда и бросилась к двери.

— Взгляни, — ответила я.

Гертруда тут же вернулась.

— Барышня, — сказала она, это господин граф.

Не произнеся ни слова, я спрятала кинжал за корсаж.

Когда граф вошел, я лишь повернула к нему голову. Вне всяких сомнений, моя бледность напугала его.

— Что мне сказала Гертруда?! — воскликнул он. — Вы приняли меня за герцога и, если бы я действительно оказался герцогом, убили бы себя?

Впервые я видела его в таком волнении. Но кто скажет, было ли оно подлинным или притворным?