Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

— Миссис Хэмли не звала меня к себе уже три дня, а я не хожу в ее комнату, пока меня не позовут. Думаю, я уеду в пятницу.

— Моя мать очень любит вас, вы знаете.

Чуть погодя он добавил, в его голосе слышалась неподдельная боль:

— Полагаю… вам известно, в сознании ли она… в себе ли?

— Не всегда в сознании, — с нежностью ответила Молли. — Она принимает так много снотворного. Но она не бредит, только забывается и спит.

— О, матушка, матушка! — произнес он, внезапно остановившись, и склонился над огнем, опираясь руками о каминную полку.

Когда Роджер приехал домой, Молли посчитала, что ей пора удалиться. Бедняжка. Приближалось время, когда ей придется покинуть это место страданий, где она больше не могла быть полезной. Этой ночью, во вторник, она рыдала, перед тем как уснуть. Еще два дня, и наступит пятница. Ей придется вырвать корни, которые она пустила в этой земле. Следующее утро выдалось ясным, а утро и солнечная погода бодрят молодые сердца. Молли сидела в столовой и готовила чай для джентльменов, ожидая, когда они спустятся. Ей оставалось только надеяться, что сквайр и Осборн найдут общий язык, прежде чем она уедет. В конце концов, в разговоре между отцом и сыном сквозила более мучительная боль, чем в болезни, посланной Богом. Но, встречаясь за завтраком, они намеренно избегали обращаться друг к другу. Возможно, естественной темой для разговора между ними в такое время стало бы долгое путешествие Осборна прошлой ночью, но он не говорил, откуда он приехал, с севера ли с юга, с востока или с запада, а сквайр не решился спросить, где скрывался его сын. И оба не могли не думать о том, что болезнь миссис Хэмли сильно отягчило, если даже не послужило причиной, известие о долгах Осборна. Поэтому разговоры на эту тему были запрещены. В действительности, все их попытки завести непринужденную беседу ограничивались местными темами, и, главным образом, относились к Молли и Роджеру. Такое общение не доставляло ни удовольствия, ни утешения, хотя внешне все выглядело вежливо и мирно. Задолго до того, как закончился день, Молли пожалела, что не приняла предложение отца и не поехала домой вместе с ним. Казалось, она никому не нужна. Миссис Джонс, сиделка, уверяла ее, что миссис Хэмли не называла ее имени. Осборн и Роджер целиком посвятили себя друг другу, и Молли теперь поняла, сколь помогали ей те короткие беседы, которые она вела с Роджером, они давали ей пищу к размышлению в оставшиеся дни ее одиночества. Осборн был чрезвычайно вежлив и выражал ей свою признательность за внимание к матери. Но он, казалось, не желал показывать перед ней более глубоких чувств своей души и почти стыдился проявления собственных эмоций прошлой ночью. Он разговаривал с ней так, как любезный молодой человек разговаривает со славной молодой девушкой, но Молли это почти обижало. Только сквайр обращал на нее внимание. Он попросил ее написать письма, подвести небольшие счета, и она в благодарность поцеловала ему руку.

Наступил последний вечер ее пребывания в поместье. Роджер уехал по делам сквайра. Молли направилась в сад, вспоминая прошлое лето, когда софу миссис Хэмли ставили на лужайке под старым кедром, и когда теплый воздух благоухал розами и шиповником. Сейчас деревья стояли без листьев, — в резком морозном воздухе не было сладостного аромата, и при взгляде на дом, можно было увидеть, как в комнате больной белые полотна занавесей скрывают от нее бледное зимнее небо. Затем она вспомнила день, когда отец привез ей новости о своей второй женитьбе: молодая поросль перепуталась с мертвыми кустами, покрытыми инеем и изморозью, а ветви, лишенные листьев переплелись на фоне неба. Разве можно быть снова такой несчастной? Доброта ли, оцепенение ли заставили ее почувствовать, что жизнь слишком коротка, чтобы чересчур обо всем беспокоиться. Смерть казалась единственной реальностью. У нее не было ни сил, ни решимости прогуливаться далеко, и она повернула назад к дому. Полуденное солнце ярко светило в окна; взволнованные и непривычно деловитые по какой-то неизвестной причине служанки распахнули ставни на окнах библиотеки, которой обычно не пользовались. Молли повернула вдоль выложенной плитами тропинки, что вела мимо окон библиотеки к воротам в белой изгороди перед домом, и прошла в открытые двери. Она осталась выбрать книги, которые ей хотелось прочитать и забрать их домой. Поднявшись по лестнице, чтобы дотянуться до нужной полки в темном углу комнаты, она нашла томик, который заинтересовал ее, и села на ступеньку, чтобы прочесть отрывок из него. Там она и сидела в шляпке и плаще, когда неожиданно вошел Осборн. Сначала он не заметил ее; возможно, он не заметил бы ее совсем, если бы она не заговорила.

— Я не вовремя? Я только зашла на минутку найти несколько книг, — говоря, она спускалась по ступенькам, держа книгу в руке.

— Вовсе нет. Это я помешал вам. Я просто должен написать письмо, чтобы отправить его с почтой, а потом уйду. Вам не холодно из-за открытой двери?

— Ничуть. Здесь свежо и приятно.

Она снова начала читать, сидя на нижней ступеньке лестницы. Он сел писать за огромный, старомодный письменный стол, стоявший у окна. Минуту или две стояла глубокая тишина, которую нарушал лишь торопливый скрип пера Осборна по бумаге. Затем послышался щелчок закрывшихся ворот, и на пороге комнаты возник Роджер. Он стоял лицом к Осборну, сидящему в свете, повернувшись спиной к Молли, которая склонилась над книгой в своем углу. Роджер протянул брату письмо и, запыхавшись, хрипло произнес:

— Вот письмо от твоей жены, Осборн. Я проходил мимо почты и подумал…

Осборн поднялся, рассерженный и испуганный.

— Роджер! Что ты сделал?! Разве ты не видел ее?

Роджер оглянулся, Молли стояла в своем углу, пылающая, дрожащая, несчастная, словно она была виновата. Роджер вошел в комнату. Все трое казались равным образом напуганы. Молли первая заговорила, она вышла вперед и сказала:

— Мне так жаль! Вы не хотели, чтобы я это слышала, но ничего не поделаешь. Вы ведь доверяете мне? — и, повернувшись к Роджеру, она обратилась к нему со слезами на глазах: — Пожалуйста, скажите, вы же знаете, что я не расскажу.

— Мы ничего не можем поделать, — сказал мрачно Осборн. — Только, Роджер, нужно оглядываться, прежде чем говорить.

— Мне так и следовало сделать, — сказал Роджер. — Я раздосадован больше, чем ты можешь себе представить. Хотя я так же уверен в вас, как в себе, — продолжил он, поворачиваясь к Молли.

— Да, но, — сказал Осборн, — вы понимаете, насколько возможно, что даже человек с самыми лучшими намерениями может проболтаться о том, что для меня было важно сохранить в секрете.

— Я знаю, ты так думаешь, — сказал Роджер.

— Что ж, давай не будем снова начинать старый спор… во всяком случае, не при свидетелях.

Все это время Молли с трудом удавалось сдерживать слезы. Теперь же, когда о ней упомянули как о третьей лишней, перед которой разговор нужно сдерживать, она сказала:

— Я уйду. Возможно, мне не нужно было быть здесь. Мне очень жаль… очень. Но я постараюсь забыть то, что я услышала.

— Вы не можете это сделать, — ответил Осборн, по-прежнему нелюбезно. — Но вы пообещаете мне не говорить об этом никому… ни мне, ни Роджеру? Постараетесь поступать и говорить, словно вы ничего не слышали? Из того, что Роджер рассказывал мне о вас, я уверен, что если вы пообещаете мне, я могу на вас положиться.

— Да, я обещаю, — ответила Молли, протягивая руку в знак клятвы. Осборн взял ее за руку, но так, словно жест был излишним. Она добавила: — Думаю, я так бы и поступила даже без обещания. Но, возможно, лучше связать себя обетом. Я сейчас уйду. Лучше бы я никогда не входила в эту комнату.

Она мягко положила книгу на стол и повернулась, чтобы выйти из библиотеки. Но Роджер стоял у двери перед ней и, распахнув ее, он читал… она чувствовала, что он читает… по ее лицу. Он протянул ей руку, и его твердое пожатие выражало и сочувствие и сожаление о том, что произошло.

Она с трудом сдержала рыдания, пока не добралась до своей спальни. Ее чувства с некоторого времени были на пределе, не находя обычного выхода в действии. Покинуть Хэмли Холл прежде казалось очень грустно, теперь же ее беспокоило, как унести секрет, который ей не должно было знать, и знание которого принесло с собой очень неприятное чувство ответственности. И с этим пришло вполне естественное любопытство: кто была она — таинственная жена Осборна? Молли так долго гостила в семье Хэмли и так с ней сблизилась, чтобы не знать о том, какой представляли будущую леди Хэмли. Сквайр, например, для того, чтобы показать, что Осборн, его наследник, был вне досягаемости Молли Гибсон, дочери доктора, в прежние дни, когда он еще не так хорошо знал Молли, часто упоминал о благородной и богатой невесте, с который Хэмли из Хэмли, в лице его умного, замечательного и красивого сына Осборна, заключит в будущем брак. К тому же миссис Хэмли со своей стороны часто проговаривалась о том, как она планирует готовиться к встрече будущей незнакомой невестки.