Безатказнае арудие - Иэн Бэнкс

Йа крыса за этими триклятыми стенами, думаю йа прабираясь над этим мусарам и ища какуюнибуть дыру сквось каторую можна была бы исчезнуть.

Бедный бедный Баску л думаю йа пра сибя уже ни ф первый рас и у миня такое жуткае придчуствие, что ни ф паследний. Бедный бедный бедный.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Они спустились башенным лифтом и прошли по широкому, мягко освещенному туннелю с картинами на стенах – туда, где было много поездов, людей и столбов, поддерживавших крышу.

Асура задавала множество вопросов о лифте, о станции, о поездах и о замке. Высокая дама старалась ответить на них, как могла. Они прошли до последнего вагона одного из поездов и сели в него. В вагоне со множеством вместительных сидений и лежаков, кроме них, никого не было. Они сели за круглый деревянный стол. Женщина, назвавшаяся Юкубулер, села рядом с ней, а мужчина по имени Лунс сел напротив.

– Что это у вас в волосах? – спросила женщина, когда они расселись, и завела руку в синей сетчатой перчатке ей за голову.

– Где? – спросила Асура.

Синяя перчатка прикоснулась к ее затылку, и она услышала странный жужжащий звук. Темнота.

Она жила в высокой башне в лесу. В башне с одной большой комнатой наверху, где она и жила. В комнате был каменный пол, в стенах имелись маленькие окна. Единственная дверь вела на балкон, который опоясывал всю башню по кругу. Верхушка башни представляла собой большой конус, выложенный черепицей, и напоминала собой огромный колпак.

Она просыпалась каждое утро и шла ополоснуть лицо. Мылась она из кувшина на массивном деревянном умывальнике. Рядом с кувшином стоял бидон, который каждое утро оказывался полон воды. Несколько раз она пыталась не спать, чтобы увидеть, как наполняется бидон по ночам, но, хотя и была уверена, что не смыкает глаз, так и не узнала, как это делается. Один раз она осталась сидеть, держа руку на пустом бидоне и щипая себя, когда дрема одолевала ее. Но вероятно, все же уснула, потому что проснулась оттого, что рука оказалась погруженной в воду. В другой раз она перевернула бидон и улеглась спать рядом с ним, но в итоге воды в нем не оказалось, и весь следующий день ее мучила жажда.

На другом столе стояла хлебница, и каждое утро там появлялась свежая буханка.

Каждый день она пользовалась ночным горшком под кроватью, а потом закрывала его материей, и каждое утро горшок оказывался пустым и чистым.

На умывальнике стояло зеркало из листового металла. В нем она видела, что у нее загорелая кожа, темно-карие глаза и каштановые волосы. Одета она была в светло-коричневую сорочку, которая вроде особо не пачкалась, но и чище не становилась. Иногда она долго смотрела на свое отражение, думая, что когда-то выглядела иначе, и пыталась вспомнить, какой же она была и кем была и каким образом сюда попала. Но отражение, казалось, знало не больше, чем она сама.

Кроме кровати, умывальника и столика с хлебницей в комнате были еще один небольшой стол с двумя стоявшими перед ним стульями, диван с подушками, квадратный ковер с геометрическим рисунком и картина в деревянной раме на стене. Картина изображала прекрасный сад с высокими деревьями. В центре се была небольшая белая каменная ротонда на поросшем травой склоне холма, под которым по узкой долине бежал ручеек.

Умывшись и вытерев лицо, она прогуливалась по балкону: сто кругов в одну сторону, сто в другую – и время от времени поглядывала на лес.

Башня стояла на круглой полянке, от конца до конца которой можно было добросить камень. Башня была немногим выше окружавших ее широколистных деревьев. Иногда она видела пролетающих вдалеке птиц, но к башне они никогда не приближались. Погода неизменно стояла хорошая – ясная, с ласковым ветерком, теплая. На небе всегда были облака, которые, впрочем, никогда не закрывали его целиком. По ночам становилось чуть холоднее.

В круглой комнате не было лампы, и единственным светом по ночам был свет звезд или луны, которая прибывала и убывала обычным образом. Она помнила, что у женщин есть какой-то физиологический цикл, связанный с луной, но тщетно ожидала его проявления.

В самые темные ночи, случалось, шел дождь. Когда она научилась двигаться по комнате в темноте, то начала вставать, снимать сорочку и выходить на балкон под прохладу проливного дождя. Она стояла там, дрожала, но коже были приятны дождевые капли.

В безоблачные ночи она смотрела на звезды; она замечала, где каждый день садилось и вставало солнце. Звезды, казалось, совершали круговорот наверху, но в остальном оставались неизменными, и лик ночи не омрачался жутким темным пятном.

Солнце садилось и вставало каждый день в одном и том же месте, как и луна, несмотря на свои меняющиеся фазы.

Ногтем большого пальца она делала маленькие царапинки на деревянной спинке в изножье кровати, считая прошедшие дни. Царапинки за ночь не исчезали. Она продолжала делать зарубки, но после примерно тридцати дней решила вместо них считать луны и держать эти цифры в голове. Она смутно помнила, что каждая луна равна одному месяцу, а потому знала, что провела в башне уже шесть месяцев.

Она долго сидела, глядя в лес, наблюдая, как тени облаков двигаются по вершинам деревьев. В комнате она занималась тем, что переставляла вещи, передвигала мебель, убирала грязь; она чистила предметы, пересчитывала их и – после месяца такой работы – принялась сочинять истории, происходящие в саду, нарисованном на картине, или в мирке среди складок ее простыней, который она сама вызвала в жизни, или в лабиринте, который ее воображение создало в геометрическом рисунке ковра.

Она обнаруживала следы букв на стене и понимала, что могла бы написать что-нибудь, если бы только было чем. Но ничего такого найти не удалось. Она подумала было воспользоваться своими ночными выделениями, но затея показалась ей нечистой, к тому же такие надписи вполне могли исчезнуть за ночь, как исчезало содержимое ночного горшка. Можно было бы воспользоваться собственной кровью, но такой шаг представлялся ей слишком уж отчаянным. И она решила просто запоминать свои истории.

Она выдумала различных героев, которыми населила свои рассказы. Поначалу во всех историях действовала она сама, но потом ей стали нравиться такие рассказы, где она играла незаметную роль или вообще не участвовала. Прообразами персонажей стали предметы внутри комнаты: в ее рассказах действовал веселый толстый человек, похожий на бидон, его широкобедрая жена походила на кувшин, их две пухленькие дочери – на ножки умывальника; еще были прекрасная, но тщеславная дама, похожая на помятое металлическое зеркало, парочка худых мужчин – точь-в-точь два стула у маленького столика, томная дама с осиной талией, напоминавшая диван, тощий парень, похожий на ковер, богач в шапке-колпаке, сходный с самой башней.