Навеселе. Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию - Эдвард Слингерленд

угнетение физиологических функций, что может прекратиться дыхательная и сердечная деятельность.

Очень трудно вырубиться, если пьешь пиво или вино, и практически невозможно себя убить. Однако когда добавляются дистиллированные напитки, становится возможным все. С джином или водкой опасная степень опьянения достигается пугающе быстро. В отличие от пива или вина, крепкий алкоголь так молниеносно и сильно бьет по нашей нервной системе, что его трудно гармонично встроить в социальные мероприятия или трапезы. Люди, стопками опрокидывающие водку, проносятся мимо идеального социального Schwips – 0,8‰ алкоголя в крови – на экспрессе, летящем от совершенно трезвого состояния к заплетающемуся языку и полной дезориентации. Для людей, склонных к алкоголизму, напитки из дистиллированного спирта становятся самым коротким и верным путем к зависимости.

Несмотря на предостережения древних об опасностях пьянства и расстройствах, подлинные эпидемии, связанные с алкоголем, произошли в истории человечества относительно недавно, поскольку их причиной стало крепкое спиртное. Например, в Британии в XVIII в. внезапная доступность большого количества дешевого спирта привела к «помешательству на джине», ставшему проклятием Лондона и вызвавшему сильнейший всплеск преступности, проституции, нищеты, насилия над детьми и преждевременных смертей{482}. Резкое сокращение ожидаемой продолжительности жизни произошло в России после падения Советского Союза, в 1991 г. Когда разразились рыночные реформы и государственная монополия на спиртные напитки была отменена, цена водки стала ничтожной по сравнению с другими товарами. С 1992 по 1994 г. ожидаемая продолжительность жизни в России упала на 3,3 года для женщин и немыслимые 6,1 года для мужчин, причем, по данным более позднего исследования, рост смертности был вызван огромным увеличением потребления водки{483}.

Несмотря на многочисленные функциональные преимущества алкоголя, дистилляция радикально увеличивает его опасность как для человека, так и для всего общества. Это примета Нового времени. Людям нелегко мыслить в масштабах эволюционной временной шкалы, и кажется, что 1500 г. до н. э. – далекая древность. Поэтому, чтобы вам было легче составить представление о том, насколько недавним открытием является дистилляция, взгляните на рис. 5.2, показывающий, в какой момент продолжительной истории адаптации нашего рода приматов к алкоголю она возникла.

Хотя XVI столетие может казаться древней историей, это было, по сути, вчера с точки зрения эволюции.

Дистилляция – это не только новая опасность сама по себе. Ей еще и сопутствует другое зло – возлияния вне социального контекста. Давайте рассмотрим не только непосредственный вред, заключенный в самой бутылке спиртного из магазина на углу, но и риск, обусловленный уже тем, что нам можно пойти с ней домой в одиночестве.

Рис. 5.2. Временна́я шкала, на которой отмечены: момент, когда наши предки – приматы впервые адаптировались к фруктам, содержащим алкоголь (10 млн лет назад); появление современного человека (200 000 лет назад); косвенные свидетельства производства пива и вина (12 000 лет назад); прямые свидетельства производства пива и вина (9000 лет назад) и повсеместная доступность дистиллированных спиртных напитков (500 лет назад)

Изолированность: Почему опасно пить в одиночку

Если вы когда-нибудь сетовали на то, как долго приходится дожидаться заслуженной выпивки в переполненном баре в вечер пятницы, скажите спасибо, что не живете в Древнем Китае. В древнекитайском тексте начало традиционного ритуального возлияния описывается следующим образом:

Хозяин и гость трижды приветствуют друг друга. Дойдя до ступеней, они троекратно уступают друг другу дорогу. Затем хозяин поднимается. Гость также поднимается. Хозяин встает под притолокой, обращается лицом на север и совершает двоекратное приветствие. Гость восходит от ступеней с западного направления, встает под притолокой, обращается лицом на север и отвечает на приветствие. Хозяин садится, берет с подноса чашу [для вина] и спускается омыть ее. Гость следует за хозяином. Хозяин снова садится и произносит любезные слова, а гость отвечает{484}.

Китаист Пу Мучжоу отмечает: «Церемония как таковая была призвана восславить дружбу участников посредством винопития, хотя реальное возлияние происходит в конце долгой процедуры». Даже после того, как предварительное действо – приветствия, изъявления вежливости и ритуальные омовения винных чаш – наконец завершается, древнекитайский выпивоха не волен пить, как ему захочется. Нельзя пить, пока не произнесен формальный тост, и кто имеет право или обязанность его произнести, также строго соблюдает ритуал.

Это значит, хозяин традиционного пира, манипулируя частотой тостов, может отлично регулировать степень опьянения своих гостей. Если беседа и доброе общение буксуют, тосты учащаются; если ситуация начинает выходить из-под контроля, наступает время сосредоточиться на блюде с овощами. В Древнем Китае ритуализированный пир с возлияниями служил символом правления, в целом благодаря тонкому контролю над потенциальным источником социального хаоса – алкоголем – при помощи заданного ритуалом порядка, ограничения его употребления и управления им{485}. Древнекитайский историк Сыма Цянь объясняет:

Откармливание свиней и приготовление вина [для пира] сами по себе не ведут к бедствию. Однако судебные иски предъявляются все чаще, и именно появление вина влечет за собой бедствие. Оттого былые правители создали ритуалы употребления вина по этому случаю. Ритуал подношения вина, с отбиванием сотни поклонов хозяином и гостями, позволяет людям пить весь день, но не пьянеть. Такую меру приняли былые правители, чтобы избежать бедствий, вызываемых вином. Вино и пир служат для того, чтобы дарить счастье, разделяемое всеми присутствующими; музыка предназначена для того, чтобы продемонстрировать благородство; ритуалы же используются для того, чтобы предотвратить излишества{486}.

Культурные стратегии «предотвращения излишеств» применительно к употреблению спиртного столь же широко распространены, как и само спиртное. Повсюду в Древнем мире, от Шумера и Египта до Греции, Рима и Китая, описания возлияний, созданные средствами письменности или пиктографии, всегда изображают потребление алкоголя одновременно социальным и социально регулируемым. Хозяин греческого симпосия, например, определял не только моменты и порядок тостов, но и пропорцию вина и воды в подаваемых к столу напитках, разбавляя алкоголь сильнее или слабее по мере необходимости.

Социальное регулирование такого рода характерно и для многих современных культур. Люди племени тохоно-оодхам, живущего в пустыне Сонора, пьют самодельный алкогольный напиток из перебродившего сока кактуса, но «ни одна семья не может пить собственную брагу, иначе ее дом сгорит дотла, [хотя] может пить в чужих домах». Это табу фактически превращает употребление спиртного в общественное действие, следовательно, подпадающее под всеобщий контроль{487}. В традиционных грузинских домах глава стола (тамада) управляет потреблением алкоголя во многом так же, как руководитель древнекитайского пира или хозяин древнегреческого симпосия, выдерживая разумные паузы между тостами, а также имеет право положить конец застолью, когда становится ясно, что всем уже хватит{488}. В Японии некоторые ритуалы синтоизма требуют, чтобы участники находились в состоянии опьянения, но за степенью опьянения внимательно следит вся группа, и индивидов, слишком увлеченно предающихся подобным возлияниям, вежливо препровождают домой{489}.

Эта стратегия эффективна, поскольку в большинстве обществ и на протяжении большей части истории человечества потребление одурманивающих веществ, особенно алкоголя, было, по сути, социальным актом. В современных обществах, как правило, никто не пьет в одиночку. Опьянение является коллективным и жестко регулируется как официальными, так и неофициальными ритуалами. Дуайт Хит делает следующий вывод в межкультурном исследовании, посвященном использованию алкоголя: «Одинокое питие, часто считающееся важнейшим признаком проблемы с выпивкой, практически неизвестно в большинстве обществ»{490}. Если даже употребление психотропных веществ в одиночку имеет место, то вызывает массовое осуждение или подозрительное отношение. Так, антрополог Пол Дауи пишет о метисах, проживающих на перуанском высокогорье: «Питие – общественное действие и элемент практически любого социального собрания. Привычка пить в одиночку считается отклонением от нормы, и таких людей полагают несчастными или в худшем случае недружелюбными или „холодными“ (seco)»{491}. В Океании «"пить каву в одиночестве" – идиома, обозначающая колдовство»: любой, кто пьет без компании, замышляет недоброе{492}. Даже в Соединенных Штатах, стране с самой, пожалуй, индивидуалистской и разобщенной культурой потребления алкоголя в мире, привычка пить в одиночестве считается позорной. Неслучайно хит 1985 г. «Я пью один» рассказывает о сорвавшемся с катушек алкоголике-одиночке, цепляющемся за крепкое спиртное, а его автором является Джордж Торогуд, певец,