А «Скорая» уже едет - Константин Шох

дожидаясь, пока я открою ему дверь, и стоял рядом, зябко кутаясь в свою куртку. Видимо, он уже успел разглядеть выражение моего лица, улыбнулся и подмигнул.

Вот не знаю, может, я еще слишком молод, но этого мне хватило, чтобы перестать холодеть внутренностями, уже спокойной рукой выдернуть из недр «Газели» оранжевый ящик, хлопнуть дверью и даже сказать Артемовичу дежурное «Печку не вырубай».

– Топай уже, командир, итить… – донеслось из кабины не менее дежурное. Василий Артемович, как и любой экс-военный, каждую минуту свободного времени использовал для сна, и такие мелочи, как гудящая печка, воспринималась им как досадная помеха. Впрочем, уж не знаю, как, но он чувствовал – минут за десять до того, стоило нам покинуть адрес, машина уже была заведена, и печка гудела. Стаж, не иначе. Опыт. Возраст. Матерость, которая была у него, у Егора, у всей моей подстанции, и только пока не было у меня.

Мы с Егоркой, задевая друг друга плечами, поднялись на третий этаж ветхой сараюги, по недоразумению именуемой домом. В свое время, когда наш город только застраивался, подобные небоскребы барачного типа были скорее нормой, чем исключением из правил, но шли годы, десятилетия, и технический прогресс в виде блочно-панельного строительства вытеснил эти чудеса архаичной архитектуры с городской черты. Увы, сейчас мы находились в пригороде, и это был аккурат из тех выживших артефактов – покрытие грибком стены, пропахшие кошатиной и сыростью подъезды, гуляющие под ногами ступени, верещащие разными оттенками фальцета, утопленные в массивных проемах двери, на которых принципиально отсутствовали номера. Остановились перед очередной из них – на этой, как исключение из правил, номер присутствовал: размашисто написанный мелом. Сомневаюсь, что это была инициатива владельцев – частенько я им это и предлагал, осатанев от беготни по этажам.

– Кто там? «Скорая»? – раздалось из-за двери детским голоском.

– «Скорая», – сказал я. – Вызывали?

– Да… да! Заходите.

Дверь распахнулась, впуская нас в квартиру.

Жарко натопленная комната зевнула мне в лицо, окутав сложной гаммой запахов, которые сформировываются в любом жилье, где люди живут уже не первый год. Не скрою, порой запахи такие бывают, что хочется вставить турунды в нос, а для верности еще зажмуриться и закрыть уши, но эта была счастливым исключением из тех самых пакостных правил, который упомянутый зловредный бог неукоснительно соблюдал – голодный мой желудок нервно заурчал, когда до обонятельных луковиц добрались ароматы свежесваренного борща, жареного мяса и чего-то, отдающего пряными приправами, которые так заманчиво желтеют, зеленеют и краснеют в тех рыночных рядах, где ими торгуют армяне.

Девочка, открывшая дверь, посторонилась, пропуская нас в комнату:

– Сюда, доктор, к маме!

Лежащая на диване женщина тяжело приподнялась:

– Ох, долго же вы…

Как всегда, одно и то же.

– Долго не мы, милая женщина, – буркнул я, стягивая с себя куртку. – Это вы долго. Ведь не десять же минут назад поплохело, правда?

– Да вчера еще, – виновато опустила глаза больная. – Стеснялась вам позвонить, а сейчас, чувствую, ну никак уже. Маша, принеси доктору стул.

Встречавшая нас девочка торопливо убежала на кухню, путаясь в полах длинного для нее – видимо, маминого – халата. Так и споткнуться недолго, машинально подумал я. Грохот упавшей швабры подтвердил правоту моих мыслей.

– Да не суетись ты, – прикрикнул я, снимая с шеи фонендоскоп. – Рассказывайте, на что жалуетесь?

Слушая пациентку, я все больше и больше начинал ерзать на принесенном Машей стуле. Паршиво дело. Собственно, любой обтекаемый повод к вызову, даже вроде бы банальное «голова болит» всегда представляет собой крайне плодородную почву для неприятных сюрпризов – потому что головная боль, например, запросто может оказаться кластерной цефалгией, не изученной до конца и не имеющей внятного лечения, дающей настолько дичайшие боли, что пациент в ряде случаев может наложить на себя руки, дабы их прекратить. А если уж прозвучало слово «сердце» – готовься к куда более гадким осложнениям… впрочем, о них я уже говорил. Так и сейчас. Зловредное божество, пакостящее молодым специалистам, сегодня решило не отступаться от принципов. То, что рассказывала больная, ну никак не хотело укладываться в столь любимые диагнозы, как то «эссенциальная гипертензия» или «нейроциркуляторная дистония», по сути – более синдромные отписки, чем диагнозы, подразумевающие скорее психологическую, нежели медикаментозную помощь.

– … и слабость такая, прямо сил нет. Вот знаете, чувство такое, что сердце там аж прыгает. Аж чувствую, как оно в грудь колотит. И все тело болит, как будто весь день вагоны разгружала. Валидол уже два раза принимала – без толку.

– Валидол, – покачал головой я. Косо глянул на Егорку, тот показал глазами на кардиограф.

Понятно, куда деваться.

– Головокружение, тошнота, боли в груди при нагрузке?

– Да, вот здесь, – женщина положила ладонь на ткань ночной рубашки, провела ей влево. – Немного в спину отдает даже, и как бы в плечо даже. Думала, может, остеохондроз мой снова… мне Маша мазь разогревающую вон купила. Но не помогло, поэтому вас вызвала.

– Правильно сделали, что вызвали. Напомните, как давно это началось?

– С вечера вчерашнего. И не прошло до сих пор.

«И слава богу, что не прошло», – с некоторым облегчением подумал я. Затянутый пароксизм мерцательный аритмии дольше суток – чудесная почва для образования тромбов в неработающих предсердиях, где застаивается кровь. А потом, коль сердце все же восстановит нормальную работу, тромбы, подталкиваемые миокардом левого желудочка, несутся в большой круг кровообращения, чтобы где-нибудь застрять. Как правило – в сосудах головного мозга…

– С чем связываете? Переутомление, стресс, алкоголь?

– Да какой там алкоголь, – махнула рукой женщина. – С этой работой ни до какого алкоголя не доберешься. Нет, ничего такого.

– Мама… – тихо сказала дочь. – А вчера?

Женщина поморщилась:

– А… ну да.

– Ну да – что?

– Родительское собрание вчера было, Машка двоек нахватала за четверть. Мне руководительница при всех благодарность за то, как за учебой ребенка слежу, выносила.

Ну вот, картина складывается. На вид даме – за пятьдесят, гипертония в наличии – как пить дать, плюс, небольшое пучеглазие намекает на то, что и с щитовидной железой у нее не все так ладно, как хотелось бы. Сочетание патологии щитовидной железы, чьи гормоны вполне способны разогнать сердечный ритм до, как говорят музыканты, «престиссимо», с взбучкой нервной системе накануне вполне могло вызвать то, что я сейчас наблюдаю.

По большему счету, мерцательная аритмия – это не инфаркт, необходимости метаться, спешно пунктировать вены катетерами, напяливать на больного кислородную маску и бабахать дефибриллятором – нет. Пока нет. В любом случае, нарушение ритма работы предсердий для сердца в частности и для всего организма в целом не пройдет незамеченным.