Я Распутин. Книга 3 - Алексей Викторович Вязовский

на стрекот в небе, прикрепил полотнище к фалу и начал поднимать флаг. Я заложил вираж, чтобы пройти поближе и разглядеть, чей он. С первого захода я распознал только цвет — красный и белый, это мог быть как датский, так и германский флаг. На втором заходе, когда человек внизу наконец обратил на нас внимание, а я покачал ему крыльями, ветер развернул ткань — белый крест на красном фоне, Дания!

Сел я на поле, подогнав самолет как можно ближе к дороге, идущей вглубь острова и помог выбраться Столыпину. Ступив на твердую землю, он сразу обрел уверенность и потребовал срочно найти телеграф. С тем мы и вышли на дорогу.

Слева, в километре, остался прибрежный поселок. Справа, на таком же примерно расстоянии, был виден другой и туда от близлежащей фермы выруливала тележка молочника.

Вот кто бы мог сказать, что повороты европейской политики будут зависеть от упрямого датского крестьянина? Ни за какие деньги он не соглашался довезти нас до городка — он должен доставить молоко, его ждут, он не может отвлекаться на посторонние дела. На наше счастье, как раз возвращался домой на повозке местный пастор, вызванный ночью к умирающему, и он объяснил, что ближайший телеграф — в городке Нюкебинг, до которого как минимум два часа, и что он готов нас отвезти, только вот отслужит утреннюю службу…

— Ну что, Петр Аркадьевич, придется опять лететь.

Премьер аж позеленел, но время — деньги. Сейчас каждая минута дорога, так что Столыпин лично крутил винт по команде (прямо как в анекдоте — “Не знаю, кто это, но водителем у него сам Путин”), а когда двигатель завелся, стоически полез в самолет. Ну да расстояние небольшое, покрыли минут за пятнадцать, да и летели над сушей. Так что вскоре мы скинули наши кожаные доспехи в комнатке местного телеграфа и засели у аппарата.

Пока мы колотили телеграммы в Санкт-Петербург и русское посольство в Копенгагене, вокруг собиралась местная интеллигенция, поглазеть на такое чудо — премьера великой державы и знаменитого монаха-авиатора в глухом провинциальном городке. А что, с телевизорами тут напряженка, даже радио еще толком нет, газеты освещают события с изрядной задержкой, а тут такое событие! Наверное, так и останется в летописях — в 1332 году тут умер король Кристофер II, в 1667 женился Кристиан V, в 1716 проживал Петр I, а в 1908 свалились с небес Столыпин и Распутин.

Первая же ответная телеграмма из посольства привела премьера в бешенство — еще бы, неизвестный дипломатический клерк только что порушил свою карьеру, выразив сомнение в том, что сам Столыпин может оказаться в богом забытой датской глуши, да еще в такой ранний час! Пришлось отправлять срочную в Питер, потребовав настучать по башке соням в копенгагенском посольстве и через двадцать минут тон сообщений радикально изменился. Более того, в игру вступила сама Мария Федоровна, по традиции гостившая у своих датских родственников и вокруг нас завертелась настоящая карусель — примчался местный полицмейстер с вопросами, не надо ли чего, явился представиться мэр или как он тут называется… В общем, натуральный переполох в курятнике. Отдав Петру Аркадьевичу честь переписки с высочайшими особами, сам отдался в руки местной акулы пера. Репортер, бедолага, чуть не поседел, когда понял, что я не только датского, но даже и немецкого не знаю и выспросить о таком эпическом событии никак не получится. Но надо отдать ему должное — еще до приезда коллег из крупных городов, он поднял округу на рога и сумел найти дядечку, когда-то служившего в Петербурге и вполне сносно говорившего на русском.

Когда я рассказал все животрепещущие подробности, Столыпин закончил переговоры по прямому проводу, а из местной школы явилась посмотреть на нас целая экскурсия, в порт влетела миноноска флота его величества Фредерика VIII, родного брата Марии Федоровны, и нас с триумфом погрузили на борт. А через каких-то шесть часов, посвященных морской болезни, сдали на руки встречающим в порту Копенгагена.

Глава 17

Мария Федоровна явилась встречать нас лично — на пристани стояла ее карета в сопровождении эскорта датских драгун. Я так понимаю, что и король бы сам примчался поздравить с такой плюхой ненавистным германцам, но дипломатический политес, то-се, вот только эскорт и выделил. Нас в царскую карету со всем вежеством господа морские офицеры и передали — им-то на этой дребезжащей скорлупке привычно, а нас крепко укачало, да так, что колыхания экипажа мы воспринимали как плавное движение.

Король Фредерик за нумером восемь, родной брат Дагмары, за ограничения протокола отыгрался на обеде — частным порядком, разумеется. Высочайшие особы, все, как на подбор, Глюксбурги, Петр Аркадьич и аз, многогрешный. И вилок у каждого куверта штук по восемь. Ладно, Юрий Алексеевич Гагарин у британской королевы на приеме не сплоховал, и мы в грязь лицом не ударим. Слева направо, сначала небольшие для закуски, потом большие для основных блюд, всякие щипцы для устриц — даже не трогаем. Тут опыт нужен.

Темой для разговора служил очередной мой эпический перелет, вернее, его последствия — вся Европа снова восхищалась “монахом-авиатором”, а ехидные газетчики через строчку совали шпильки Вильгельму. Особенно усердствовали французы с англичанами, им-то любое охлаждение между Россией и Германией только в плюс.

Пока обедали, да политесы разводили, прилетело без малого полсотни телеграмм — из Питера, Берлина, от англичан — член палаты общин Рэндольф Скримджур и само собой Уинстон Черчилль. Сеген с Вуазеном вообще из штанов выпрыгивали — второй перелет, заказы на планеры и движки… Порадовал и Кристиан Фергюссон — народ снова за распутинским мерчем кинулся, пошли новые заказы самолетов, бабки рекой, но пенял, что экспромтом, с подготовкой можно выжать куда больше.

— А что Извольский сообщает? — спросил я у Столыпина после обеда, когда мы уселись в курительной.

Петр Аркадьевич бросил мимолетный взгляд на благодушно улыбающегося Фредерика, но, видимо, решил, что секретить тут нечего, и так завтра все будет в газетах.

— Для начала, железную дорогу подозрительно быстро починили, — премьер даже крутнул ус, а мы понимающе улыбнулись.

— Затем немцы согласились на кредиты сроком на десять, пятнадцать и двадцать лет.

Йессс!!! Я чуть было не заорал и не двинул локтем вниз. Выгорело! Выгорело!