По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо - Александр Филимонов

Добрыне и Бориске, как и другим мальчикам, пришлось потрудиться за эти дни. Забыв свое оружие и доспехи в телеге, где помещался их семейный припас, они взялись помогать лекарям. Лекарей было двое, оба из немецкой земли, они плохо говорили по-русски, и для них надо было делать много всякой работы; носить и греть воду, помогать в самых простых лекарских делах — промывании и перевязывании ран, стирать кровавые тряпки, чтобы снова пустить их на перевязку, бегать по разным поручениям. Вот что такое была настоящая война: расколотые черепа, выбитые и выколотые глаза, неправдоподобно распухшие, посиневшие сломанные руки и ноги.

Новый приступ был таким же неуспешным, как и первый. Правда, теперь раненых и убитых было гораздо меньше — береглись. Пробовали поджечь стены — неудачно, горожанам всякий раз удавалось погасить огонь. Всеволод велел прекратить попытки взять город боем, и началась осада.

Теперь Юрята стал чаще бывать с сыновьями. Сидел с ними у костра во время обеда и ужина. Брал с собой в объезд городских стен, показывая мальчикам, как они устроены и что надо делать, чтобы на них забраться. Несколько раз посылал обоих в ночные дозоры вместе с дружинниками. В осаде жизнь мальчиков ничем не отличалась от жизни взрослых воинов. Так прошли три недели.

Объявляя долгую осаду, князь Всеволод надеялся, что в городе мало съестных припасов. И действительно, откуда бы им взяться — подвоза из Владимира не делалось уже давно, а крестьянские поля в разоренных самим же Яро-полком окрестностях лежали в запустении, поросшие полынью и лебедой. В этом была видна вся сущность князя Ярополка, знавшего в жизни одно: напасть, ограбить, а думать просто о жизни с ее заботами и хлопотами считавшего делом, недостойным князя. Не стоило, значит, Ярополку обижаться на то, что судьба в конце концов загнала его в ловушку, и пусть он еще огрызается, но дни его сочтены.

В Торжке начался свирепый голод. Во время обеда в стане великого князя все население поднималось на стены и смотрело сквозь прорези бойниц голодными глазами. Жители Торжка больше не выкрикивали обидных слов. В городе не топились печи — кончилось зерно, и печь хлеб стало не из чего.

Однажды Добрыня увидел поразившую его картину: со стены кто-то сбросил веревку с крюком на конце и, подцепив валявшийся уже несколько дней под стеной раздутый труп лошади, пытался втащить его наверх. За веревку сильно тянули, но лошадь на полдороге сорвалась с крюка и упала вниз, лопнув и, очевидно, подняв такую вонь, что больше ее не беспокоили. Наверно, жители так оголодали, что хотели ее съесть, подумал Добрыня, и сам себе не поверил. Рассказал обо всем увиденном Юряте. Тот, несмотря на такое страшное дело, даже будто обрадовался.

— Что ты, сынок? Неужто правда? — спросил Юрята и, перекрестившись, добавил: — Ну, слава Богу, теперь, значит, скоро осаде конец. Домой поедем. Надо государю доложить. — И направился к княжескому шатру.

Было ясно: долго Торжку не продержаться.

На исходе следующей недели жители перевязали дружину князя Ярополка и его самого и открыли ворота. Страшно было глядеть на толпы голодных людей, хлынувшие из городских ворот к стану владимирцев просить хлеба. Остановить их смогли только выставленные копья. Многие с радостью соглашались стать пленниками в обмен на миску пищи, хлебную корку. Их кормили, связывали и готовили к отправке во Владимир. В плен брали, однако, не всех, а тех, кто покрепче, их было более тысячи. Остальных жителей ждала не менее суровая участь — они оставались зимовать в Торжке, сожженном по приказу Всеволода почти до основания. Великий князь был разгневан на город, оказавший ему такое упорное сопротивление, он приказал разрушить и сжечь внешнюю стену, а от нее уже огонь пошел по всему Торжку, и тушить пожар было некому.

Князь Ярополк, как и хотел Всеволод, был закован в цепи и посажен один в телегу на солому, даже не прикрытую дерюжкой.

Сворачивали стан, грузили добычу, взятую в Торжке. Неожиданно много оказалось серебра, дорогих тканей, посуды, женского узорочья, камней — все это, несомненно, было плодом разбойной деятельности Ярополка и хранилось в подвале его дома. Не только месть великому князю, значит, заставляла Ярополка браться за оружие — грабил он и купцов на торговых путях, и беззащитные селения на своей же земле. Пока укладывали все это, порешив делить во Владимире, минуло три дня.

Добрыня и Бориска в эти дни были предоставлены сами себе. Все дела, связанные с добычей, касались только взрослых, и мальчиков гоняли от возов, чтоб не мешались под ногами. Они от нечего делать сколотили мальчишечью ватагу, в которой Бориска, хоть и не был самым старшим, тут же стал предводителем. Вместе лазали по окрестным лесам, объедались ягодами и орехами, стреляли из луков, ходили смотреть на пленных и князя Ярополка.

Юрята появлялся редко — был при князе. В последний день перед отправкой обозов во Владимир появился особенно озабоченный. Объявил мальчикам, что они пойдут домой с товарами и полоном, потому что пришли вести тревожные: новгородское войско движется к Торжку. Это грозило настоящим сражением, не то что сидеть в осаде, поэтому Юрята сказал сыновьям, что на этот раз воинской науки с них достаточно.

По правде говоря, мальчикам и самим уже хотелось домой. Жизнь среди воинов, занятых погрузкой добычи, наскучила им, и предстоящее сражение почему-то не казалось тем событием, что развеет эту скуку, а вызвало чувства не очень определенные, похожие на страх. Тем более что в сознании мальчиков войско, идущее на выручку осажденному городу, плохо увязывалось с образом врага. Сборы в дорогу не заняли много времени, и на следующий день обоз тронулся — сотни возов с добром и пленными, припасами и оружием.

Добрыня и Бориска были при своих возах. Войско под началом великого князя должно было двигаться следом, прикрывая отход.

Дорога домой всегда радостнее, чем дорога на войну. Пусть она кажется более длинной, пусть ее омрачает легкая досада, что тебе по малости лет не довелось сразиться с настоящим противником, пусть, встречаясь глазами с кем-нибудь из пленных, чувствуешь перед ними вину непонятно за что — все равно радость от скорой встречи с родными местами заглушает все другие чувства.

Пять дней заняла переправа через Волгу. На ладьях перевозили пленных, товары, ставили по нескольку возов на плоты. Переправившись на свой берег, снова рядили обоз, не трогаясь дальше, потому что великий князь приказал не дробиться на отдельные части, а идти всем вместе. На третий день переправы подтянулось войско Всеволода, не встретивши по пути никаких новгородских полков. Опять ненадолго стали станом на волжском берегу и, окончательно переправившись и урядив возы, двинулись уже к Владимиру.

Разговоры о новгородской рати, будто бы шедшей выручать попавшего в беду князя Ярополка, понемногу утихли. Великий князь ежедневно посылал дозорных на заход солнца — в ту сторону, откуда следовало ждать новгородцев, и каждый день посланные возвращались, докладывая, что никакой угрозы не видно.

Это могло быть хорошим знаком, а могло быть и плохим. Новгород мог простить великому князю Торжок и Ярополка, а мог, науськиваемый Святославом, собирать сейчас большое ополчение и, стало быть, надо скорее возвращаться домой и принимать меры. От Волги двигались уже поспешно и вскоре прибыли во Владимир.

В город вступили, встречаемые с великим торжеством. Казалось, все население приветствовало великого князя: толпы людей стояли вдоль дороги, ведущей к Золотым воротам, на городских стенах махали шапками тысячи людей. Звонили колокола надвратной церкви, и над всем городом плыл торжественный звон, какой бывал только во время больших праздников. Несмотря на возникшую опасность войны с Новгородом, великий князь и все его войско пребывали в радостном состоянии духа. Всеволод приветливо кивал горожанам, падавшим на колени перед своим государем. В толпах встречавших дружинники узнавали знакомых, родных. Вроде бы полки не ломали строя и никто не смешивался, но многие, пройдя через ворота, оказывались уже крепко навеселе. Впрочем, в такой день ни сотники, ни воевода не обращали на это внимания.

Добрыня с Бориской тоже наслаждались встречей. Они конечно же надели на себя, невзирая на жаркий день, все свои доспехи и оружие и ехали рядом, удостаиваясь по дороге многих одобрительных замечаний, иногда весьма смущающих.

Два юных красивых отрока на красивых конях действительно вызывали у жителей и особенно жительниц, встречавших войско, большое любопытство. Одна молодуха, например, указав подружкам на Бориску, громко объявила, что у такого хорошенького ратника наверняка и сабелька такая же. Бориска покраснел и долго потом оглядывался на смеющихся девушек, пытаясь разглядеть получше ту, которая такое про него сказала.

Добрыня же все такие лукавые замечания принимал просто за выражение народной любви. Ему казалось, что все вокруг должны сейчас чувствовать то же, что и он: ту самую знакомую дрожь в горле от сознания себя единым целым со всеми, любовь ко всем и счастье, что ты русский и этого никто и никогда у тебя не отнимет.