Месс-менд. — Лори Лэн, металлист. - Мариэтта Шагинян

— Десять долларов, — кричал один, высокий и длинноносый, — я вам говорю, за такую спину, как моя, другой отвалил бы и двадцать!

— И у меня в самый раз! — внушительно твердил его сосед, тыча Топсу в глаза тыловую сторону своего тела, — я согласен за восемь, коли на то пошло. Восемь, ни на один цент не меньше!

Том Топе успокоил разыгравшиеся страсти, щедро пообещав каждому столько, сколько он хочет, и приступил к подготовительной работе по размалевке автомобилей.

Поздно вечером редактор и Топе лихорадочно сидели в цинкографии, пробуя многочисленные оттиски и обсуждая, с привлечением к делу наборщиков, важный вопрос о том, какую фамилию проставить под каждой из фотографий.

А на следующее утро деловые ньюйоркцы с удовольствием разворачивали богатейший номер «Иллюстрированной газеты». В ней было все, чего только жаждет человеческое любопытство.

МИСТЕР И МИСТРИСС ЛЕНИНЫ НА ЗАГОРОДНОЙ ПРОГУЛКЕ

Снимок собственного корреспондента! Огромный автомобиль с серпом и молотом на лакированном кузове и дюжиной красных флагов, болтающихся с обеих сторон, совершенно закрывая седоков, мчался вдоль огородов, спиной к зрителю, развив предельную скорость.

МИСТЕР ЧИЧЕРИН ПРИВЕТСТВУЕТ ПРИБЫТИЕ АМЕРИКАНСКОГО ПАРОХОДА!

Прямехонько перед самым носом настоящего американского парохода стояла статная фигура в цилиндре, поворотив к зрителю величественную спину.

Далее шла несколько менее внушительная спина — мистера Бухарина, обменивавшегося рукопожатием с собственным корреспондентом «Иллюстрированной нью-йоркской газеты», в котором читатели могли без труда узнать юного Тома Топса, и еще несколько спин в разных наклонах и под разными наименованиями.

В этот же день тираж «Иллюстрированной газеты» превзошел все ожидания. На углах, площадях, перекрестках, в трамваях, толкая друг друга, дамы, мужчины, отроки, мальчишки и даже карманные воры с увлечением покупали газету, одни на свои собственные деньги, другие — на деньги, в поте лица добытые из чужого кармана.

К вечеру давка стала еще ужасней, так как пронесся слух, что номер запрещен. Редактор потирал руки. Том Топе заболел от возбуждения. Бостонские клерикалы открыто запрашивали у правительства, неужели оно не понимает оскорбительного намека, брошенного советскими комиссарами Американским Соединенным Штатам?

— Почему... — так запрашивали клерикалы, — Почему все они поворотились к нам задом?!

На деревообделочном в Миддльтоуне царило не меньшее волнение. Вокруг белокурого гиганта, орудовавшего рубанком, столпились рабочие, только что прочитавшие газету.

— Тингсмастер, — сказал один, ударив его по плечу, — штучка-то пойдет в Петроград раньше срока!

— Наделает она делов, — подмигнул другой, давясь от хохота, — читайте-ка, братцы, передовую.

Газета пошла гулять по рукам, покуда не дошла до лучшего грамотея, возвысившего голос на всю мастерскую.

«Два события, — так начиналась передовица, — знаменуют собою торжество науки и торговли, — это соглашение с Россией и съезд психиатров в Петрограде, куда мы посылаем лучших представителей медицины. Надо надеяться, что наши пищевые продукты неспроста завоевывают себе путь в Республику Советов одновременно с нашей медициной. Всем известно и ни для кого не секрет, что врачебная помощь поставлена в Америке на невиданную высоту, а статистический подсчет недавно обнаружил, что на каждый ресторан у нас имеется по три лечебницы и по 1758 вольнопрактикующих врачей. Граждане, покупайте пилюли «Антигастрит» д-ра Поммера!»

— Подожди-ка, это что ты читаешь? — перебил Микаэль Тингсмастер. — Пропусти, брат, малую толику и держи пониже.

Грамотей пропустил столбец и при одобрительных кликах «Ага» прочитал следующее:

«В означенный день утром состоится торжественное заседание Петросовета, причем в дар русским комиссарам от группы американцев, проведшей соглашение, будут поднесены роскошные часы в эбеновом футляре. Вечером того же дня состоится открытие съезда психиатров, в присутствии научных делегатов всего мира, а также властей и наших граждан, находящихся по случаю соглашения в Петрограде».

— Черт возьми! — вырвалось у деревообделочников, когда они вдоволь нахохотались. — А мы тут сиди у станка да жди известий.

Они нехотя разбрелись по своим местам, и в этот день Джэк Кресслинг потерпел несомненный убыток, так как работа не клеилась даже под руками самого Тингсмастера.

В обеденный перерыв все рассыпались по домам. Мик не дошел до порога деревянного домика, как зоркие глаза его усмотрели необычайную картину.

Его стряпуха, повязанная платком до самого носа, энергически отмахивалась от объятий большущего белого пса, а вокруг нее вертелся толстый капитан Мак-Кинлеи, в тщетной надежде пожать ей руку.

— Бьюти, Мак-Кинлей! — заорал Тингсмастер во всю силу своих легких и кинулся к домику.

Спустя десять минут, когда белый ком раза четыре перемахнул через голову своего хозяина, попутно облизывая ему нос и щеки, а потом блаженно оцепенел, уткнув морду ему в ладонь, Мак-Кинлей добился наконец ответного рукопожатия от стряпухи и, отдуваясь, сказал Тингсмастеру:

— Сорроу вам кланяется, Мик. Дела идут как по маслу. Лори, Нэд и Виллингс тоже там. Бьюти прибыла на «Торпеде» вот с этим лоскутом от Биска, да еще с письмом генеральному прокурору Иллинойса, которое я послал по адресу. Берите-ка его копию.

Подобного спича Мак-Кинлей не произносил, будучи честным ирландцем, еще ни разу в жизни. Речь его ограничивалась до сих пор чисто евангельским «да, да» и «нет, нет» с прибавлением коротенького словечка «водки!»

Понятно поэтому, что он совершенно обессилел и упал бы на руки к стряпухе, если б эта последняя не вынесла ему порядочного шкальчика, к которому дважды приложилась по пути в целях проверки его содержимого.

— Мы люди бедные, но честные, сэр, — произнесла она твердо, глотнув из шкальчика в третий раз, — мы не поднесем гостю не то что вина, а и простой воды, не дознавшись, — голт, голт, — хорошо ли, — голт, — она пахнет, сэр!

Мак-Кинлей предпочел бы, по-видимому, обойтись без этой вежливости. Пока он доканчивал шкальчик, к Тингсмастеру бегом подлетел миддльтоунский телеграфист и, оглянувшись по сторонам, шепнул:

— Менд-месс!

— Месс-менд, — ответил Мик, — что случилось?

— Депеша, Мик, — тревожно ответил телеграфист и сунул ему в руку бумажку, где в торжественном стиле Биллингса извещалось о гибели мисс Ортон, болезни Сорроу и возможном провале всего их дела.