Человек и его окрестности - Фазиль Искандер

Больше они об этом не говорили, и Заур из патриархального уважения к ее отцу старался не показывать, как он оскорблен этим предложением. Он боится за собственную карьеру, за собственные заграничные поездки, язвительно думал Заур, а делает вид, что боится за меня.

Отец Вики и в самом деле думал о том, что с таким упрямым зятем, если они поженятся, с таким доморощенным реформатором хлопот потом не оберешься. Но, разумеется, отец Вики думал и о самом Зауре, о непосредственном будущем своего возможного зятя.

Через неделю Заур позвонил ей, с тем чтобы вывести ее из дому и погулять с ней. Он считал, что уже достаточно времени прошло и навряд ли милиционер, даже если и увидит их, вспомнит, кто они такие.

— А ты написал письмо? — спросила она у него.

Ах, мне ставят условия для свидания, вспыхнуло в мозгу Заура, и он задохнулся от чувства оскорбленности.

— Не писал и писать не собираюсь, — сказал Заур твердо и твердо положил трубку на рычаг. Несколько раз после этого раздавался звонок, но, Заур, приподняв трубку, давил его, нажимая на рычаг.

Недели через две он неожиданно увидел ее у кинотеатра, стоящую рядом с чернявым парнем, с которым он ее когда-то видел. Не чувствуя никакой ревности, а только чувствуя прилив нежности, он думал: никогда, никогда не поверю, что ты променяла меня на него. Он вспомнил смешное объяснение ее дружбы с этим парнем: для кино.

Через день Зауру на работу позвонил его двоюродный брат, работавший в редакции местной газеты, которую возглавлял Автандил Автандилович. Заур любил своего двоюродного брата, но не был с ним близок. Либеральные намеки в его статьях слегка раздражали Заура. Ему казалось, что брат слишком погружен в местную политическую жизнь. Он ждал от него чего-нибудь покрупней. Брат знал о его послании в ЦК, но относился к этому скептически и, увы, оказался прав. Он знал и о его вызове в обком.

— Слушай, Заур, — сказал он ему по телефону, — мой редактор сильно настроен против вашего института. Он говорил на летучке, что многие работники института заняты не своим делом. Он даже упомянул тебя лично. Что ты с ним не поделил?

— Диван, — ответил Заур.

— Какой диван? — удивился брат.

— Обыкновенный, — добавил Заур.

— Ничего не понимаю, — сказал брат, — яснее не можешь?

— Ладно, когда-нибудь потом, — ответил Заур.

— Да, кстати, ты понял, почему секретарь обкома велел разрушить адвокатскую стену? Я только сегодня узнал…

— Понятия не имею, — ответил Заур, — решил, видимо, показать, что он всё знает и в силах наводить порядок.

— Дело гораздо сложней, — ответил брат, — у него со вторым секретарем тайная война. Первого поддерживает Москва, а второго цеховики. И это почти уравнивает их силы. Твой сосед тоже связан с цеховиками. Понял, в чем дело?

— Нет, — сказал Заур.

— Разрушение адвокатской стены — это удар по сопернику. Самоутверждение. Следует ожидать ответного удара.

— Ты хочешь сказать, что стену могут восстановить?

— Не думаю, — рассмеялся брат, — надеюсь, соперник найдет другой плацдарм. Но ты на всякий случай будь осторожней… У него на подхвате милиция и медицина.

— В каком смысле? — спросил Заур.

— А черт его знает, — ответил брат, — эти люди непредсказуемы. Но и мы еще живы вместе с Абесоломоном Нартовичем. Вот тебе для настроения последний анекдот из его бессмертной жизни. Оказывается, Хрущев во время отдыха в Пицунде вдруг спросил у него: «А сколько машин в день поднимается на озеро Рица?» «В среднем тысяча двести пятьдесят машин», — не задумываясь ответил Абесоломон Нартович, и эта четкость очень понравилась Никите Сергееви-чу. Другой бы занудил: «Мы не подсчитывали. Может, подсчитать, Никита Сергеевич?» Нет, всё подсчитано, и, следовательно, вопрос не случаен. Потрясающий мужик. Пока. Если что — звякну.

Брат положил трубку, видимо довольный, что хорошо чувствует пульсацию местных событий. Зауру вдруг показалось, что он сходит с ума: его послание в ЦК, его разговор с Абесоломоном Нартовичем (та же четкость, как и эти тысяча двести пятьдесят машин), эта несчастная адвокатская стена, эти неведомые, становящиеся всесильными цеховики.

Какое-то чудовищное сплетение чудовищных глупостей и ясное сознание, что вот-вот всё рухнет и наступит хаос. Неужели наверху ничего не чувствуют? А может, всё это и есть нормальная жизнь со всеми ее противоречиями и только у него поползла крыша? Ведь, помнится, и раньше, еще при Сталине, ему казалось, что дальше так не может идти, что всё обрушится. Но вот годы идут и идут, а как-никак всё держится.

Самое удивительное, что через неделю после разговора с братом он встретился в одной домашней компании со знакомым психиатром. Заур виделся с ним всего три-четыре раза, но чувствовал к нему симпатию и знал, что эта симпатия взаимна. Такого рода взаимосклонность наступает довольно быстро, когда люди угадывают друг в друге истинную близость духовного уровня. Впрочем, близость духовного уровня не обязательно совпадает с направлением духовных усилий. Это совсем другое.

Заур заметил, что во время вечеринки психиатр несколько раз бросал на него грустно-внимательные взгляды. Как-будто он что-то знал о нем. Или хотел сказать что-то сочувственное. Заур несколько раз ловил эти взгляды и вдруг, не выдержав, брякнул:

— Это правда, что у нас политических иногда сажают в психушку?

Слухи об этом ходили. Но Заур точно ничего не знал.

— Самая плохая психбольница, поверьте, лучше лагеря, — ответил тот несколько уклончиво и как-то гостеприимно.

— Да, но человек, посаженный в лагерь, по крайней мере, знает, что он наказан за свои взгляды, — вразумительно сказал Заур, — а у вас он морально унижен.

— Когда речь идет о лагере, — твердо ответил психиатр и посмотрел в глаза Заура теперь уже с выражением сурового гостеприимства, — не до жиру.

— К тому же, говорят, какие-то препараты против них используют, добавил Заур, — пытаются свести с ума…

— Всё это сплетни, — покачал головой психиатр, — поверьте, если бы мы могли нормального человека сделать шизофреником, мы бы умели и вылечить шизофреника.

— А что, не можете? — спросил Заур.

— Сейчас психиатрия сделала колоссальный скачок, — пояснил тот, появились новые лекарства. Мы можем как никогда облегчить состояние больного… А что это вас так заинтересовало? Сверхценная идея появилась?

Он расхохотался и вдруг, потянувшись через стол к Зауру и ухватив его руками за предплечья, как бы дружески потряс его. Услышав его добродушный хохот, Заур облегченно вздохнул, но одновременно ему показалось, что тот облапил его руки с каким-то врачебным оттенком. Пальцы психиатра, обхватившие его предплечья, на миг хищно и властно что-то проверили в его мышцах. Но что?

Ему вдруг показалось, что этот жест имеет какой-то отдаленный намек на удар, который он нанес милиционеру. И опять же непонятно, то ли «молодец, хорошо врезал!», то ли «да, пожалуй, мог свалить милиционера».

Черт его знает, подумал Заур, так и в самом деле свихнуться можно. Психиатр сейчас ублаготворенно поглядывал на него — не то довольный, что Заур от неожиданности не успел стряхнуть его руки, не то довольный самим результатом этой маленькой операции, если, конечно, она имела место.

Застолье продолжалось. Все-таки Зауру казалось странным, как столь интеллигентный человек может защищать психушку. Или он кого-то спас при помощи психбольницы, или водворение политических в психушку столь строгая тайна фирмы, что он не может выдавать ее и в самом дружеском кругу? Впрочем, возможно и то и другое, подумал Заур и вдруг успокоился.

Всё это время, сам себе в этом не признаваясь, он тосковал по Вике. Однажды вечером он бродил по городу, выбирая самые темные, самые малолюдные улицы, и вдруг, заметив в полутьме двух идущих навстречу людей, мгновенно в одном из них угадал ее и в то же мгновение почувствовал, что и она его угадала в темноте, и она остановилась, а спутник ее, тактично пройдя дальше, остановился в стороне.

Они поздоровались. Но что он мог сказать ей? Что она могла сказать ему? Говорить о главном было неловко в виду ожидающего поблизости этого парня. Кстати, это был всё тот же парень, но Заур на этот раз почувствовал, что тот расширил свои обязанности ее спутника по кино. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами и разошлись. Теперь Заур понял, что весь вечер гулял по темным улицам в надежде случайно встретить ее где-нибудь.

Через несколько дней он уехал в месячную командировку в Москву. Однажды на одной из московских улиц он увидел девушку, стоящую на другой стороне улицы у газетного стенда. Это была она! На ней было легкое светлое пальто, в котором она проходила с ним всю весну. Наверно, отец в командировке, а она приехала с ним, мелькнуло у него в голове.