Увидеть Париж – и жить - Дарья Кузнецова

Через полчаса на допросе измученный Давид, потерявший свою уверенность, говорил:

– Да, я не насиловал девочку, она сама согласилась остаться со мной, нам было хорошо вместе. Я не хотел ее убивать, мы просто дурачились. Произошел несчастный случай.

– Почему Герард не стер запись?

– Кто его знает, он ненормальный, я недавно узнал, что он влюблен в меня, – поморщился Давид. – Я натурал, но не гомофоб, я думал, мы сможем быть просто друзьями, теперь я понял, что мне надо держаться подальше от него. Я хочу связаться с французским консульством, за меня внесут залог, я хочу вызвать нашего семейного адвоката.

– Вы не сможете уйти от ответственности. Если бы у вас была совесть, она сказала бы вам, что вы виноваты. Но вместо совести у вас травка и зеленые бумажки, – сказал Адольфо протокольным тоном.

– Тут все ясно, надо заниматься убийством Стефани, – сказала я.

– Да, вечером надо будет всех повторно допросить. У меня уже есть кое-какие идеи, – сказал Адольфо, и его глаза сверкнули, как у охотника, который напал на след.

– Поделитесь.

– Это тайна следствия.

Мы прервались на обед.

После него Герард снова пришел к нам сам, сказал, что хочет поговорить. Он был очень бледен.

– Я сейчас после приступа медитировал, и у меня было озарение, – начал молодой человек обреченным голосом, – зря мы это затеяли, мы пошли против мировой гармонии, против высшего разума.

– Затеяли что? – спросил Адольфо.

– Убийство, – продолжал Герард, – это была идея Давида. Ему не хватало острых ощущений, ему казалось, что он уже все испытал. Экстремальный спорт, экстремальный туризм, травка, женщины всех цветов кожи, стрит-рейсинг, алкоголь, он уже почти спивался. У моего друга какой-то депресняк начался, все надоело, хотелось чего-то необычного. Как-то он задал мне вопрос: «А что чувствуют люди, когда убивают? Наверно, это самое необычное ощущение, какое может быть на свете. Ведь все равно все умрут, жизнь проходит, эта чертова жизнь. Такая тоска, какая разница, насколько долго кто-то будет коптить белый свет». Давиду становилось все хуже, у него почти все время было отвратительное настроение, он слишком много пил, и когда мы ночью пошли прогуляться и увидели двух девушек, мы решили разыграть спектакль. Никаких ребят мы не встречали, только двух девчонок, лет по семнадцать. Они шли нам навстречу, по пустынной ночной дороге, болтали и громко смеялись. Мы познакомились, предложили провести время. Они плохо говорили по-английски, но Давид немного знал итальянский, и вообще мы поняли друг друга без слов. Одна из них пошла домой, она сказала, что у нее есть парень, которого она «очень любить». А вторая решила остаться. Давид шепнул мне, что попробует столкнуть девушку, и посоветовал мне спрятаться и снимать это все на видео, чтобы потом смотреть, моему другу было интересно, что мы будем при этом чувствовать.

Я почему-то не мог стереть это видео, даже когда полиция нашла мертвую девушку. Мы поступили против вечной жизненной силы, разлитой вокруг нас, и теперь мы не должны скрывать это от других живых существ. Только так восстановится гармония, пусть теперь все идет своим чередом, – Герард глубоко вздохнул. – У нее был такой красивый, белый, облегающий, короткий сарафан. Когда она сняла его, я увидел, какая она худенькая и беззащитная, такого маленького роста, намного ниже среднего. У меня сдавило сердце, она была похожа на птенчика, выпавшего из гнезда. Я хотел крикнуть Давиду: «Не убивай ее!». Но почему-то не смог, у меня никогда не хватало духу возразить ему ни в чем, он был для меня как Бог. Такой сильный, красивый, бесстрашный – мне казалось, что он выше всех законов и правил, мой друг – уникальный человек и может делать все, что захочет. К тому же его отец миллиардер, он вытащит его отсюда, а меня уже никто не спасет. Моя мать наркоманка, я не виделся с ней пятнадцать лет, а у моего отца новая семья и трое детей от второй жены. Отец никогда не любил меня, я напоминал ему о матери, опозорившей его. Она почему-то не смогла жить с ним, в богатом доме, где было все, и ушла к своему беспутному любовнику-наркоману на улицу. Я помню, как мама сказала, когда мне было десять: «Малыш, я люблю тебя, но меня зовут огни ночного города, это сильнее меня». Больше я ее никогда не видел. Вскоре после этого я заболел эпилепсией, и кроме Давида у меня никого нет, – Герард разрыдался.

– Успокойтесь, формально вы не совершали убийства, вы просто не остановили вашего друга и оказали помощь следствию, скорее всего, вам дадут условный срок, – деревянным голосом произнес Адольфо.

– А что будет с Давидом?

– Об этом знает только Высший разум, идите в свою комнату, айфон вам вернут позже, пока вы оба задержаны по делу об убийстве, – устало сказал следователь.

– Лариса, вы тоже идите в свою комнату, мне надо побыть одному, – вздохнул Адольфо.

По дороге в свои апартаменты я встретила Антуана.

– Какой ужас, такого никогда не было в моих турах. Такие милые, очаровательные мадам и месье, это ж надо было кому-то из них совершить убийство. Я надеюсь, вы будете продолжать путешествие, когда расследование завершится. У нас приготовлена увлекательная программа, мы едем в Латинскую Америку.

– Я подумаю.

– Тут совершенно не о чем думать: сомбреро, текила и сальса, самая острая экзотика на планете. Лариса, я надеюсь на вас, вы не дадите этому неприятному инциденту испортить ваш отдых, – Антуан дружелюбно и очаровательно улыбнулся.

Я молча ушла и без сил легла на кровать, выпила полбутылки карибского рома из мини бара и несколько часов провела в забытье. Наконец, я погрузилась в тяжелый сон, мне приснился тибетский монастырь, где сидели по-турецки на огромном поле и медитировали монахи в черных капюшонах с лицами Герарда. А по земле растекалось огромное кровавое пятно.

Через некоторое время меня разбудил полицейский:

– Пройдите, пожалуйста, в гостиную, у следователя есть важное сообщение.

Я вошла в гостиную, там уже сидели все, кроме Герарда, Давида и Стефани. Кристофер полулежал за столом, откинувшись в кресле-качалке, на лбу у него была повязка. Паскаль нервно курил и прихлебывал кофе. Шанталь сидела за столом, выпрямив спину и глядя прямо перед собой. Анни пила вино, она плохо выглядела, макияж был наложен неаккуратно. Бернар ел круассан и казался почти спокойным. Антуан был раздражен, его обычное очарование куда-то испарилось, он сидел хмурый и вертел в руках апельсин. В гостиную вошел Адольфо в безукоризненном костюме и черном галстуке. Он взял один из стульев с резной спинкой, стоявших напротив камина, и сел за стол.

– Дамы и господа, похоже, обстоятельства гибели одной из участниц вашей группы прояснились. Мы знаем, кто убил Селин.

Глава 22 Клиника для душевно больных

Адольфо сделал паузу. Напряжение повисло в воздухе. Даже Анни застыла с бокалом вина в руке и смотрела на следователя, широко раскрыв глаза.

– Она сама лишила себя жизни. Можете продолжать свое восхитительное турне и наслаждаться жизнью, у меня все.

Мои попутчики заговорили, послышались вопросы, восклицания. Я, не слушая их, встала и пошла в свою комнату, меня очень тронула история Селин, она чем-то напоминала мою собственную.

Через полчаса я пришла в кабинет, где Адольфо вел допросы. Он сидел за столом и работал на ноутбуке.

– Как вам удалось это выяснить? – спросила я. – Судя по рассказу Шанталь, она любила жизнь.

– Стефани направила Шанталь, своему врачу и еще многим людям, адреса которых знала только она, прощальное письмо.

– Но убийца мог подстроить это.

– Вряд ли, в письме она сообщает подробности своей жизни, детства, известные только ей и Шанталь. Она рассказала такие вещи о своем теле, которые могла знать только она и ее врач. Покойная была умной женщиной и не хотела, чтобы ее племянника осудили за убийство. Врач никому не сообщал о диагнозе, он только вчера направил ей электронное письмо с результатами гистологии, у Селин неоперабельный рак селезенки, метастазы. Такие вещи не положено сообщать по почте, но она заплатила доктору большую сумму, чтобы он написал ей, как только будет установлен диагноз. Мы проверили информацию, дату забора анализа, действительно, результаты были готовы только вчера. Врач не сообщал о них никому из группы. Он мог бы сделать это только по электронной почте или по телефону, мы проверили: звонков и писем не было, ее доктор не был знаком ни с одним из туристов группы.

– Даже с Шанталь?

– Да.

– Но они могли скрывать свою связь. Она могла убить подругу из ревности, из зависти.

– Лариса, успокойтесь, хватит играть в детектива, вы перенервничали. Послушайте фрагмент из ее прощального письма.

Адольфо прочел без эмоций, будто перед ним был телефонный справочник:

– Я узнала о своем диагнозе. Скоро я не смогу работать. Мне надо будет лежать в клинике, получать химиотерапию, я стану обузой для окружающих и уже никогда не поправлюсь. Моя жизнь всегда была борьбой, попыткой переломить судьбу, я делала все, что могла. Когда я уже не смогу работать, для меня все потеряет смысл. Поэтому я хочу умереть в прекрасной стране цветов, моря и солнца, в ясном уме и твердой памяти. Мне удалось вырвать у этого ужасного мира несколько мгновений радости. Я так долго жила и столько всего видела – и это счастье, – но сейчас я все забуду – и это еще большее счастье. Я оставляю все мое состояние моему племяннику Кристоферу, как и указано в завещании, хранящемся у нотариуса.