Трудно быть солнцем - Антон Леонтьев

Я задумалась, а потом ответила:

– Я не была так хорошо знакома с семейством Ируповых, все же мы принадлежим к разным социальным группам, вы понимаете, о чем я… Евгения была милой девушкой, она вряд ли могла иметь врагов. А что, если это месть ее отцу, который сделал состояние, разоряя других? И не забывайте о розовом бриллианте «Утренняя заря», похищенном с места преступления. Его же взял убийца, как вы считаете?

– Вероятнее всего, да, – ответил Арсений Поликарпович. – И это вроде бы должно помочь нам напасть на его след. Но я уверен, убийца не будет пытаться продать камень, он оставит его в качестве талисмана, как символ первого удавшегося преступления. Нам необходимо вычислить взаимосвязь между первой и второй жертвой. Что могло объединять Евгению Ирупову, точнее, княгиню Шаховскую, и Екатерину Ульрих? Почему убийца выбрал в качестве жертв именно их? Я уверен, он готовился долго и тщательно к смертоубийствам, поэтому говорить о том, что он выбрал жертвы наугад, нельзя. Их должно что-то объединять, но что именно? Этот вопрос к вам, Елена Карловна, вы же знаете местные сплетни…

Я снова задумалась. Евгения Ирупова и Екатерина Ульрих. Я рассказала Арсению Поликарповичу о подозрениях, которыми была окружена молодая вдова Ульрих. Он воспринял это с живым интересом.

– Значит, Екатерину Ставровну подозревали в отравлении супруга? Что же, это может оказаться весьма важным. А что думаете вы сами, Елена Карловна? Кого подозреваете вы? Думается мне, ваши мысли очень и очень интересны.

Я смущенно произнесла:

– Вряд ли это на самом деле так, Арсений Поликарпович! Да, читая детективы, я стараюсь угадать убийцу, однако жизнь – это не дешевый бульварный роман. Мне почему-то кажется, что молодой князь Святогорский, которому молва приписывает вину в этих убийствах, невиновен во всем происходящем. Это месть Ирупова, который всегда конфликтовал со старым князем и затаил на него обиду за то, что тот со смехом отверг мысль о возможности брака между его сыном и дочерью Адриана Николаевича.

– Молодой князь Феликс Святогорский хорошо известен в Петрограде, и, увы, не с лучшей стороны, – сказал Арсений Поликарпович. – Мот, транжира и повеса. Я сочувствую его молодой супруге, она, если я правильно знаю, находится на сносях?

– Да, Аделаида ожидает прибавления в семействе, старый князь обещал в случае рождения юного наследника закатить пир. Не знаю, сдержит ли он обещание в свете подобных событий. И вот что показалось мне странным, когда я в последний раз посещала дворец Святогорских…

Я рассказала Арсению Поликарповичу о горничной Настеньке, дочери расфуфыренного дворецкого Никифора, верного сатрапа Феликса-старшего. О том, как она горько плакала у себя в каморке, а отец, явно зная причину ее слез, пытался вытолкать меня прочь, чтобы я не узнала, в чем же дело.

– Возможно, это также связано с происходящим, а возможно, и нет, – ответил Уссольцев. – Я получил приглашение на ужин к Святогорским, и я прошу, Елена Карловна, чтобы вы сопровождали меня.

Сердце у меня усиленно забилось, мне стало трудно дышать. Вот оно, подлинное человеческое счастье! Арсений Поликарпович не боится пересудов, которые, как щупальца гигантского осьминога, расползлись уже по всему городу.

Я знала – пройдет немного времени, и он сделает мне предложение. И я не собиралась долго ломать голову над ответом. Разумеется, я соглашусь! Я всю жизнь ждала такого человека, как Арсений Поликарпович. Он станет мне великолепным, образцовым мужем и чудесным отцом Карлуше. Я уже грешным делом задумалась над тем, где мы будем жить. Наверняка в Петрограде, он не такой человек, чтобы заживо хоронить свой талант и экстраординарные способности в староникольской глуши. Я, как верная жена, последую за ним всюду.

– Шикарное здание, – восхищенно пробормотал Арсений Поликарпович, когда мы подошли к дворцу Святогорских. Его удивлению не было предела, когда он оказался в парке и насладился видом фонтанов.

– Крошечный Версаль, право же, князь, – сказал он старому Феликсу, который сопровождал нас, как всегда, восседая в инвалидном кресле. Князь был безупречно одет, взгляд его прищуренных глаз перебегал с моего лица на лицо Арсения Поликарповича.

– Да, это Версаль, не так ли, сын? – спросил он Феликса-младшего, который молча толкал кресло. – Помнится мне, все эти бесчисленные Людовики занимались в Версале непотребством, при живых женах содержали метресс… Как и ты, Феликс, как и ты….

Молодой князь ничего не произнес, а отец его разразился кудахтающим, злобным смехом. Довольный собственной абсолютно бестактной шуткой, он переключился на меня.

– А вот вы, уважаемая Елена Карловна… Дошли до меня поразительные слухи о том, что вы наконец-то снова собрались замуж. А то я все боялся, что пропадает такой редкостный человеческий экземпляр, сгинет во благо науки… Хе-хе, и кто ваш избранник, вы не в курсе, господин следователь?

Арсений Поликарпович, надев маску безупречной выдержки и холодной столичной вежливости, стойко сносил все уколы и подлые намеки старого Святогорского. Уссольцев осмотрел место преступления, опросил князя и прислугу. Ничего нового это не дало.

– А вы не думаете, что и мой сын причастен к этому? – сказал князь Арсению Поликарповичу, когда Феликс-младший, сославшись на то, что ему нужно проведать жену, ушел из парка прочь. – Я ведь и сам иногда так думаю… Это он только производит впечатление тихого мальчика, на самом деле в его жилах течет дикая кровь Святогорских.

Я с отвращением посмотрела на старого инвалида. До чего же надо дойти, чтобы обвинять в убийствах собственного сына! Князь никогда мне не нравился, однако в последнее время, после начала убийств, он стал просто невыносим. Если бы не его инвалидное кресло, к которому он был прикован уже много лет, я бы дала руку на отсечение, что он с большим удовольствием совершал бы эти страшные преступления, которые были полностью в его стиле. Впрочем, даже если предположить, что он имитирует свой недуг, вряд ли Феликс Александрович способен на это – он слишком хрупкий и немощный для того, чтобы справиться с молодыми и полными сил жертвами, которые, несомненно, пытались оказать сопротивление.

Предоставив Арсению Поликарповичу возможность вести беседу со старым князем, я прогулялась по саду. В одном из его уголков, около искусственного пруда, я замерла как вкопанная. Белые лилии, похожие на морские раковины, цвели, поражая своей красотой. Боже, на теле Евгении Ируповой нашли лилию! Я попыталась найти в саду эдельвейс. Меня давно занимал вопрос, откуда в Староникольске мог взяться цветок, более характерный для горных ландшафтов Австрии или Швейцарии, нежели для нашей среднерусской местности. Следствие тоже пыталось выяснить это, но безуспешно.

Заглянув в оранжерею, где старый Феликс мог проводить многие часы в одиночестве, я почти сразу же наткнулась на этот цветок. Вот он, растет на альпийской горке… Так-так, получается, что цветы – как лилия, так и эдельвейс – взяты из сада Святогорских. Но о чем это свидетельствует? Я не знала…

Затем я отправилась во дворец, якобы затем, чтобы нанести визит вежливости Аделаиде Святогорской, которая, чувствуя приближение родов, все время находилась в своей опочивальне.

Княгиня выглядела изможденной. Помимо тяжелой беременности, ее мучила связь мужа с актрисой Анной Радзивилл. Та все еще пребывала в Староникольске, и Феликс-младший до сих пор ухлестывал за ней. Мне было бесконечно жаль молодую княгиню, я испытывала чувство неприязни к ее супругу и определенное отвращение к беспринципной актрисе, богатой и знаменитой, которая наслаждалась адюльтером с Феликсом. Он для нее – очередная забава, она знает, что причиняет боль его беременной жене, зачем она делает это? Или Анна Радзивилл в самом деле вознамерилась стать очередной княгиней Святогорской? Я была уверена, что старый князь скорее уйдет в монастырь, нежели благословит сына на подобный шаг. При всей их несносности и распутстве Святогорские всегда зорко следят за соблюдением внешних приличий.

Пожелав всего наилучшего княгине, которая должна была буквально в течение недели разродиться, я вышла из ее будуара. Мне стало жутко интересно, как же обстоят дела у Настеньки. Я совсем забыла о бедной девочке, мне стало стыдно, я обязана помочь ей и узнать, почему она так горько плакала и кого обвиняла в своих бедах.

Я проскользнула к ее каморке, тихонько постучалась. Никто не ответил. Я приоткрыла дверь. В комнате, тщательно прибранной, никого не было. Но где же Настя? Что с ней произошло?

Как это всегда бывает, в самый неподходящий момент возник Никифор. Дворецкий, которого я терпеть не могла (а он отвечал мне взаимностью, считая пиявкой и любопытной старой девой), появился из-за поворота, неся в руках серебряный канделябр. Увидев меня, он обозленно и крайне нелюбезно сказал: