Половое воспитание Августа Флана - Александр Минчин

в маленьких тончайших гипюровых трусиках, которые едва удерживались на ее бедрах. Бедра были налитые. (Сладострастный писатель сказал бы: «едва не падали с ее половинок», но я не из их числа.)

Через секунду, как он лег, Август почувствовал ее практически голое бедро рядом и опять невольно мгновенно возбудился.

— Тебе нужно снять плавки, если ты хочешь, чтобы я показала тебе что-нибудь еще, — как бы между прочим и ласково сказала Томила.

Август лежал, боясь пошевелиться. Он совсем не представлял, что можно показать еще. Она взялась пальцами за плавки, и они медленно поползли вниз. Нечаянно она задела его возбужденное начало, и он сильно вздрогнул. Томила мило помогла ему высвободить ноги из плена плавок и отложила их в сторону. Ее грудь была свободна, ничем не стеснена, и при каждом движении — вверх, вниз — она задевала его грудью, проводя по телу сосками. Создавалось впечатление, что грудь ей мешает. Он был совсем обнажен, и воздух возбужденно гулял у него в паху, овевая.

— Ляг на меня, — попросила тихо Томила.

Он послушно выполнил ее просьбу.

— Теперь соскользни чуть-чуть вниз. — И она коснулась его плеч, погладив. Он соскользнул, и она сдвинула бедра. Он упирался плотью во внутреннюю сторону… Она сжала их сильнее.

— Ты чувствуешь, куда он упирается?

— Да, чувствую.

— Тебе так нравится?

— Да.

— Это очень приятно, — прошептала Томила, — когда он тыкается между ног, вокруг да около. Не забудь…

Она продолжала сжимать его плоть, то ослабляя, то сдвигая бедра сильнее. Его головка дрожала, когда зажималась ее кожей. Неожиданно она развела ноги и начала опускать его за плечи вниз.

— Теперь положи его мне под колено, там выемка…

Он, послушно скользнув по икре, уперся ей под колено. Там было мягко, нежно и уютно. Едва головка уткнулась в мягкий тупик, она сразу подогнула ногу, зажав дрожащий от возбуждения меч в ловушку.

— А так тебе нравится? — забота сквозила в ее голосе.

Он не мог ответить, ощущая напряжение и истому одновременно.

— Если ты будешь двигаться, а я сжимать и разжимать свою подколенную чашечку, то можно дойти…

Он полуслушал, пытаясь сдержаться.

— Иди сюда, малыш, — она потянула его рывком наверх. — Это на всякий случай, я просто хочу, чтобы ты все знал… Теперь я тебе покажу две самые сладкие вещи, доставляющие очень и очень большое удовольствие.

Август был голый, дрожащий невольно от колоссального возбуждения и совершенно не знающий, как ему благодарить свою учительницу. Самую бесподобную в жизни.

Томила прижала его грудь к своей, лобок к его члену и дала ему успокоиться. Если можно такие объятия назвать успокаивающими. Или — успокоиться в такой позе.

— Тебе нужно потянуться наверх и положить его вот сюда, — она показала рукой на выемку между ее шарообразных грудей. Но поняла, что он не увидел. Тогда она взяла его за виски и прижала носом между грудей, так, что Августа губы впервые коснулись ее ароматной кожи. Ох, как это возбудило его! Невероятно!! И задержала его лицо, прижимая к груди.

— Запомни, женщине всегда приятно, когда лицом прижимаются к ее груди, и — что бы ни делали с ее грудью. Теперь поднимись наверх.

Он поднялся и ткнулся торчащей плотью в ее грудь. И не попал. Она сильно вздрогнула. Он торчал слишком высоко, чтобы попасть к ней в ложбину, головка тыкалась в сосок. Так он торчал. Август смутился.

— Я тебе всегда помогу, только не смущайся, — нежно сказала она. — Это все естественно.

Ласково и бережно она обхватила пальцами шейку головки и потянула книзу и чуть вверх. Вторую ночь подряд женская, настоящая рука касалась его члена. И как!.. От возбуждения и перевозбуждения клинок чуть не оторвался от чресел. Он дернулся резко и с ее помощью попал прямо в ложбину. Она мгновенно сжала груди с боков ладонями, и Август почувствовал его зажатым в нежном тесном тоннеле, в каком еще никогда не бывал. И что такое блаженство существует в мире — он и не думал.

Теперь весь его ствол был сжат щеками-ядрами ее груди, только кончик головки, нацеленный на подбородок, вырывался — торчал наружу, овеваемый воздухом.

— Тебе нравится так? — полушепотом спросила она.

— Очень, очень, — не выдержал он.

— А ты знаешь, что дальше делать?

— Нет, — признался Август.

— Начинай медленно двигаться вверх, потом вниз. А я буду помогать тебе, сжимая и разжимая груди. Только не бойся ничего, чтобы потом ни случилось… Обещаешь?

— Обещаю.

Он не представлял, что такое страшное он может почувствовать и почему этого нужно бояться. Он сделал первое движение — вверх. Она сжала груди сильней и не дала ему вырваться наружу. Вниз — она ослабила зажим, зная, что он вернется наверх, когда… После первых трех движений он почувствовал невероятное, неземное, неведомое блаженство. Он давил вниз и вверх все сильней, и она поощряла его сжиманием груди. Он вдавливался в нее и рвался опять наверх, и Томила снова поддерживала его, вовремя искусно сжимая груди. О как дико, нечеловечески возбуждало его это трение. Он бился, как в сладостной долине, и только самый конец его головки получал редкую возможность ощутить глоток воздуха, едва не утыкаясь ей в подбородок. Так сильны были его рывки, уже похожие на таран, набирающий безумную скорость.

— Еще, еще, — поощряла она нежно, — все правильно. Только не останавливайся!

Он двигался теперь большими рывками, скользя в унисон с ее восхитительной, сводящей его с ума грудью и полностью вжимаясь между ее полнолуниями. И единственное, что вспоминал он и о чем думал: как ему остановиться? Потому что очень боялся, что еще рывок, еще скачок — и страшная, сладкая, разрывающаяся волна вырвется из своего ущелья и накроет всё и вся. И учительницу и ученика!

— Еще, еще, — подливала она масла в огонь, — сильней, сильней… Я сожму