Право на жизнь - Анна Ледова

снова завопила, наставив костлявый палец в другую сторону. — А он — ду-ууух! Злой! Дух Тьмы! Не отдам душу! Не отдам!

Старуха забилась в припадке и Данстор понял, что разговора не получится — она действительно была безумна. Однако сомнений не было, такой ее архивариус и описал, вплоть до большого родимого пятна на лбу. Избавить такую от мучений будет благом.

Он достал припасенный нож. Магия тут не поможет — нужна кровь. Блеснуло лезвие в полумраке хижины. Сумасшедшая уставилась на него.

— Дур-рак! — зашлась в каркающем смехе старуха. — Дур-рак! Уходи, покуда цел. Я и сама скоро сдохну, так хоть ему не достанусь. Не пущу, слышишь, про́клятый?!

Данстор уже не слушал этот бред. Он двинулся к сидящей старухе, сжимая нож, присел рядом.

— Ты — правнучка Интальда Премудрого? — сделал он последнюю попытку поговорить.

— Дур-рак! — она вцепилась в его запястье с зажатым в руке ножом. — Уходи! Я же затем ото всех и спряталась, Академия так велела, стены нашептали… Ду-уух!! Душу выест! Сдохну, а не возьмет! Тогда и отстанет… А убьешь меня — на тебя перекинется, теперь тебе уже покоя не будет… Уходи, дурр-рак…

Последние слова она выплюнула клокочущим комком — Данстор одним взмахом перерезал старухе горло. Полилась кровь — густая, темная. А Данстор вдруг ощутил, как будто огромная черная птица распахнула над ним крылья, устремилась острым клювом в самое сердце. И жуткий леденящий холод стал проникать внутрь, разламывая душу на кусочки. Тьма Изначальная! Но откуда ее здесь столько? Старуха ведь не была магом! Но все вопила о каком-то духе. Грорш раздери, на ней что, какое-то проклятье было наложено?!

Тьма сковывала, окутывала с головы до ног — совершенно неуправляемая, чужая! Не забрать, не подчинить, да что это вообще такое?!

С трудом он обратился к магии, теряя контроль над собой, — собственная разбавленная серая тьма, воздух, вода, красная боевая… вот она! Крохотная искра Света Изначального, с трудом вырванная из стен Академии. Он выпустил ее наружу и чужая пугающая Тьма нехотя отступила, разжала смертельную хватку. Данстор, дрожа, поднял искру над головой — что бы это ни было, оно уже ушло.

Отдышавшись и успокоившись, Данстор еще раз осмотрел старуху. Нет, в ней совершенно точно не было никакой магии. И эта чудовищная сила, накинувшаяся на него, исходила не от нее. Она все так же сидела, теперь безмолвная, неподвижная. А на губах застыла совсем неуместная улыбка. И еще — облегчение.

Данстор обмакнул палец в натекшую лужицу, пока та не свернулась, и обратился к магии крови. Воракис не обманул его, поделился щедро. Данстор прикрыл глаза, вслушиваясь в еле различимые перешептывания. Те накладывались друг на друга, становились громче, шептали жарче, пока не слились в один многоголосый поток.

«Я тут…»

«А я здесь…»

«И здесь, слышишь меня?..»

«Мы с тобой одной крови…»

Данстор открыл глаза. Он отчетливо слышал Зов чужой крови. И теперь точно знал, куда идти. Первые робкие лучи солнца пробились сквозь сухие ветки хижины, озарили восковое лицо старухи, седые волосы вспыхнули на свету ослепительным серебром.

Данстор поднялся и поспешно вышел из Хижины. Он шел навстречу восходящему солнцу, оставляя за спиной Лес и длинную тень. Обернись, Данстор, посмотри, что натворил… Но нет, это все уже позади. А зря. Дур-рак. Увидел бы, как к твоей послушной тени приклеилась еще одна — своевольная, затаившаяся, с острыми-преострыми когтями. Подпусти поближе — с корнем вырвет душу, заменит собой — непроглядной теменью.

Данстор

Широко же раскинулось интальдово племя. Только закрой глаза, прислушайся — отовсюду кличут: «я здесь, здесь…». В Ровель Данстор возвращаться не стал, хотя и там чуял отголоски, — успеется перед началом учебы. В деревню обратно тоже не повернул, отправился своим ходом севернее, к Альтанским горам. В упомянутой Велёсовке разжился крепкой кобылкой. В деревнях они кряжистые, выносливые, пахать-то на полях! Только такие помощники наперечет, не кошелек же с монетами взамен запрягать. Но сговорился, оживив поселенцам пересохший колодец.

До Тийо, раскинувшегося у подножья Альтанских гор, добрался без проблем, затем и в гористую неприступную Джавию, следуя чужому Зову. Действовал быстро и скрытно, по ночам, не задерживаясь нигде. Мало ли разбойников по ночам шастает, мало ли бед и несчастных случаев с каждым приключиться может! На фантазию юный душегуб не жаловался. Будь то старик, будь то младенец — Данстор запретил себе о них думать, с корнем вырвал любое сожаление о содеянном. Их не жаль, они всего лишь помеха на пути к обретению великой силы.

Умолкали один за одним голоса в многоголосом хоре, зато зазвучал новый — саднящий, ноющий. Кто-то из них почувствовал гибель сородичей? Наверняка и другие маги среди них есть, и кто знает, с какой силой? Одна такая попалась в Баджии, ее приберег напоследок, чтобы сразу покинуть эти края. Мага порешить это не безвестного трудягу похоронить под обвалом в каменоломнях, такое без внимания не останется.

Выследил ту ночью, хотел по-тихому, во сне, да не вышло.

— Зло за собой ведешь, — не открывая глаз, сказала лежащая в кровати женщина. — Уводи, не место ему среди людей.

Вроде не старая еще, а тоже вся серебрится сединой в лунном свете, ровно та старуха. Данстора насмешили ее слова.

— Веду? А, может, я сам зло и есть?

— Ты — нет. Так, погань мелкая. Настоящее за спиной твоей, великое зло, чудовищное. Уводи, беда будет. Свою душу не жалко — другие пожалей, никому пощады не будет.

Жалости в Дансторе давно уже не было. Семейное у них, видимо, — всякий бред нести. Магичка пикнуть не успела, подавилась воздухом, да больше вдохнуть не смогла. Так и отошла, наутро скажут, что сердце не сдюжило. Данстор подхватил два высвободившихся потока, ажурный серый и переливчатый зеркальный. Портальщица, вот удача-то! Отчего ж не сопротивлялась, не убегла?

Прислушался крепче — затихнет ли тревожная струна. Не затихла. Нет, это другой совсем зов, не от прореженного племени. Свой, родной. Дед, обожгло внутри пониманием. С дедом беда. Сам ведь первым делом на себе дареную магию крови опробовал, а сейчас чужим Зовом заслушался, чуть собственный не пропустил.

В Да́ссамор, на всех парах! Дед родные земли по привычке именовал Инген-Гратисом, по собственной вычеркнутой из людской недолгой памяти фамилии. А вознице или паромщику не объяснишь, куда это тебе надо. Утратили земли прежнюю гордую королевскую независимость, утратили и название. Дассамором раньше всего лишь родовой замок именовался, а теперь — вся провинция разросшейся Империи-узурпатора.

Так что сперва дед, а эти… эти никуда не денутся.

С портальной магией