ЖЕРНОВА ИСТОРИИ - Андрей Колганов

- Вы что встали, молодые люди?

Хм, молодые? Если он и старше меня, то на год-два, не больше. Но говорит, чертяка, таким убедительным голосом, с такими чарующими интонациями, что невольно поддаешься его обаянию.

- Места для себя с девушкой найти не можете? - продолжал незнакомец. - Так сейчас мы это исправим! Пойдемте за мной! - и он повелительно тронул меня за локоть, увлекая за собой. В этот момент я обратил внимание на его красивые, ухоженные, длинные, как у музыканта, пальцы.

Он уверенно провел нас по залу, где над столиками витал дымок папирос, в отдаленный уголок, где, несколько в стороне, стоял не накрытый и никем не занятый столик. Незнакомец, опередив меня ловким маневром, отодвинул стул, предлагая Лиде сесть, и тут же поманил пальцем офицанта.

- Так, любезный, - вежливым, но строгим тоном произнес он, - накройте-ка нам столик, и сообразите легкий такой ужин на троих. Ну там, икорка, балычок, жульен из дичи… Рябчик у вас сегодня свежий? - и дождавшись утвердительного отклика официанта - "Конечно, как иначе-с!" - продолжил:

- Значит, рябчик, медальончики из телятины, осетринка паровая… Ну, и французское марочное… Шато-Марго, я полагаю. И Мускатель к рыбке. Да, и фрукты для дамы. Ступай! Мухой!

После этого ресторанного монолога он повернулся к нам, и слегка наклонив голову, доверительным тоном промолвил:

- Простите, не представился. Тарпеев, Сергей Николаевич, ответственный работник Моссовета по финансовой части.

Ага. Знаем мы это - "по финансовой части". Небось, фининспектором работает. То-то перед ним официант чуть ли не прогибался.

Дальнейшая его речь все больше утверждала меня в этом предположении. Выпив несколько рюмок, он разоткровенничался (или хотел казаться откровенным):

- Я, ребятки, в жизни этой достиг кой-чего, - поблескивая нахальными глазами, выкладывал он. - Фирма у нас уважаемая, есть где себя проявить. Работаем мы четко, без дураков, как часы. В своих кругах я теперь человек известный. Персона грата! - с нажимом заявил он, не без некоторого самодовольства. - Впрочем, сами скоро сможете убедиться. Да-да! А покуда - не будем забегать вперед. Во всем должна быть интрига…

Эта болтовня не занимала ни меня, ни Лиду, которая смотрела на этого субъекта с явным неудовольствием. Надо же, собрались поговорить, а тут влез этот тип! И ведь не пошлешь же его прямым текстом куда подальше. Да еще думай, в какую копеечку влетит нам этот ужин!

Между тем Сергей Николаевич продолжал свою болтовню:

- Как говорит мой лучший друг - а ему палец в рот не клади, даром что смотрится, словно сонная муха, - так вот, как говорит мой лучший друг, главное в жизни - не промахнуться! Правда, здорово сказано?

Когда мы, без особого удовольствия отведав неплохо приготовленные, к слову сказать, блюда, и выпили по рюмочке вина, можно было и рассчитаться, чтобы избавиться от этого навязчивого общества. Но Тарпеев, отличавшийся, похоже, завидной наблюдательностью, и здесь опередил меня. Он почему-то не пожелал иметь дела с официантом и потребовал от него позвать самого хозяина ресторана. Семенящей подобострастной походочкой к нам подскочил невысокого росточка полный, вальяжный азербайджанец, похожий на колобка, в ослепительно белой накрахмаленной курточке, накинутой поверх дорогого импортного пиджака.

- Привет! - небрежным тоном бросил наш "благодетель". - Будем знакомы! Я Тарпеев!.. Сколько с нас?

Хозяин, не повернув головы в сторону нашего столика, заставленного остатками яств и опустевшими бутылками из-под вина, лишь опустил свои глубоко посаженные глаза под кустистыми бровями, и подобострастно наклонил свою голову, с большой жирно блестящей лысиной и массивной шеей со складками даже не счел нужным окинуть заплывшими глазками стол с остатками.

На его устах расплывалась сахарно-приторная улыбка:

- Что вы, что вы! - он махнул ручкой с пухлыми пальцами. - Как я могу обидеть таких уважаемых людей?! Все было накрыто за счет заведения, разумеется!

- Нет, ну как это так? Я задаром брать ничего не привык! - строгим голосом выговорил ему Тарпеев и достал из толстого бумажника трехрублевую купюру (а по моим прикидкам, наш ужин обед стоил по меньшей мере в десятеро против этой суммы, а если учесть французское вино, то как бы и не в двадцать…). На трешку-то и мы с Лидой могли бы разориться, вот только заказать на нее можно было бы разве что кофе с пирожными, что, собственно, я первоначально и намеревался сделать.

- Вот, получите! - и Тарпеев покровительственным жестом сунул зелененькую бумажку в руки хозяину, который сопровождал нас до самого выхода, подобострастно забегая то с одной, то с другой стороны, и самолично распахнувшего перед нами зеркальные двери на выход.

На улице мы с облегчением распрощались с Сергеем Николаевичем. Когда мы разошлись на несколько десятков шагов, Лида накинулась на меня:

- Послушай, зачем ты меня в это заведение притащил? - она шипела, словно рассерженная кошка. - Среди нэпачей толкаться? Да еще этот, как его, Тарпеев, - сам хуже нэпача! К стенке таких надо!

- Помилуй! - надо же как-то оправдаться. - Разве не ты привела меня в это место?

- Сам же меня упросил уйти с Тверского и найти место, где посидеть! - в сердцах бросает Лида. - Да если б я знала! Дура, духу не хватило встать и уйти!

Мы снова оказались на Тверском, у лавочек вокруг памятника Пушкину. Ближе к ночи толпа на бульваре немного поредела, свободных мест хватало, и девушка решительным шагом направилась к лавочкам. Я последовал за ней.

Опять наступила затянувшаяся пауза. Выскажет она что-нибудь или нет?

- Так, - заговорила Лагутина, - не получилось у нас сегодня разговора. Тогда… тогда давай, встретимся в воскресенье. Надеюсь, ты не откажешься сопроводить девушку в Серебряный Бор?

Глава 18. Серебряный Бор

До выходного у меня оставался один день - суббота - чтобы выяснить, как нынче москвичи добираются в Серебряный Бор. Мне, можно сказать, повезло: еще две недели назад у нас не было бы иного выбора, как добираться туда на извозчике (вовсе уж разорительный вариант - нанять мотор - я даже и не рассматривал). Но в этом году с 24 мая Москоммунхоз организовал первую при Советской власти московскую автобусную линию (повторявшую открытую еще в 1908 году), и как раз по нужному нам маршруту Пресненская застава - Серебряный Бор. И стоило все это удовольствие всего лишь 30 копеек серебром в один конец - считай, как четыре остановки на трамвае!

Вечером в субботу, вспомнив о необходимой экипировке для вылазки на пляж, лихорадочно перерываю свой гардероб. Помнится, где-то были засунуты вполне приличные купальные трусы…

Вообще, дела с моей памятью обстояли очень необычно. И дело было даже не в том, что внезапно, непредсказуемо, и совершенно помимо моей воли всплывали у меня в голове с необычайной точностью и подробностью сведения, которые в лучшем случае когда-то слышал вполуха, либо торопливо пробежал глазами. Тем более, что это свойство, ярко проявившись несколько раз, вроде бы стало угасать. Гораздо более странным было то, что воспоминания Осецкого до моего попадания в его тело воспринимались как мои собственные. Как будто бы я жил двойной жизнью: одна жизнь текла во второй половине ХХ - начале XXI века, а вторая - в конце XIX и в начале XX века. И обе были мои.

При этом в памяти сохранялись и отношение Осецкого к людям и событиям, и его личностные оценки, несмотря на то, что его личность, можно сказать, уже исчезла полностью исчезла, вытесненная моею собственной. Причем произошло это почти внезапно. По моим догадкам, личность "вселенца" (моя, то есть), была перенесена в тело Осецкого еще где-то в июле 1924 года. Именно это, вероятно, повлияло на поведение Виктора Валентиновича, заставив его изменить свое намерение стать невозвращенцем. Но это было лишь влияние, не осознававшееся "реципиентом", а лишь вынуждавшее его дергаться от противоречивых желаний. А вот в конце августа "вселенец" как-то скачком подавил и вытеснил личность Осецкого - и именно тогда я, наконец, осознал, куда, в когда, и в кого я попал. Лишь в конце этого первого дня личность Осецкого еще попыталась всплыть в теле, погружающемся в сон - но это была уже слабая, мимолетная тень, тут же канувшая в Лету.

Таким образом, я владел и памятью, и восприятием Осецкого, при этом полностью оставаясь самим собой. Поэтому и поиски в гардеробе довольно быстро увенчались успехом. Найденные купальные трусы и одно из лежавших на полке в гардеробе полотенец пришлось положить в свой портфель, ибо какой-либо сумки, более подходящей для такого случая, у меня попросту не было. А с солдатским сидором ехать на пляж как-то не комильфо…

С утра в воскресенье, позавтракав, умывшись и побрившись, надел летние парусиновые туфли, светлые брюки и белую рубашку "апаш" (косоворотку, которая тоже у меня имелась, после недолгих колебаний отверг - среди публики, отдыхающей в Серебряном Бору, в ней я выглядел бы чужеродно). Дойдя пешком до Пречистенских ворот, сел на "Аннушку", проехал по бульварам до Страстной площади, откуда было два шага до Большого Гнездниковского переулка. Лида уже ждала меня в полной готовности.