Старые девы в опасности - Найо Марш

Сквозь открытую дверь он увидел четыре подсвечника с горящими черными свечами. Следовательно, это была кладовая. Аллейн вошел. Черный бархат поглощал свет, а кадило, свисавшее с потолка, еще более замутняло видимость. Аллейн различил слегка отдернутую занавеску и ряд длинных одеяний за ней. Он не был уверен в том, что один в комнате. Старательно хромая, он подошел к свечам и взял одну.

Припоминая рассказ Терезы, он повернул направо и принялся свободной рукой ощупывать стену. Черный бархат неприятно покалывал ладонь. Аллейн двигался вдоль стены, нажимая на нее, и очень скоро она подалась: он нашел потайную дверцу, ведущую в храм.

Было что-то неестественное в беззвучной податливости дверцы. Возникало ощущение, что обыденные вещи вдруг стада менять свое предназначение и не дверца отворилась, а стена поплыла назад, открывая доступ в другую комнату.

Сначала Аллейн увидел лишь две горящие свечи где-то у себя под ногами и немного дальше шесть дымящихся курильниц. Затем он различил фигуру в белой рясе, скрючившуюся рядом с одной свечой, и фигуру в черной рясе рядом с другой. Аллейн ощутил каменные плиты под ногами и, глухо постукивая тростью, двинулся вперед. «У Робина Херрингтона, — подумал он, — Палка тоже подбита резиной».

Неся перед собой свечу, он увидел гигантскую пентаграмму на мозаичном полу. Пентаграмма была выложена камешками и покрыта веществом, отражавшим свет. Пятиконечная звезда была заключена в двойной круг, у каждого конца был очерчен круг поменьше, в котором находились черная подушка и курильница, наполненная пылающими углями. На одной из таких подушек сидела, сгорбившись, фигура в белой рясе. Аллейн подобрался к ней поближе. Легко узнаваемая рука вынырнула из широкого рукава. Это была мисс Гарбель. Аллейн обернулся к центру пентаграммы. Рауль держал свечу у груди, на руках его были черные перчатки. Он сидел, скрестив ноги, на черном» диване, перед ним горела курильница.

— Дама, что сзади и справа от вас, на нашей стороне, — шепнул Аллейн. — Она знает, кто вы такой.

Рауль кивнул головой.

— Не рассчитывайте на меня. Нет, ни за что, — послышался словно с того света умоляющий шепот по-французски, а затем голос лихорадочно добавил: — Не туда! Не посередине. Пока рано. Как я. Туда!

— Быстрее, Рауль. Туда!

Рауль метнулся к лучу пентаграммы, находившемуся на одном уровне с подушкой мисс Гарбель. Он поставил свечу на пол и надвинул на лицо капюшон.

Аллейн направился к обведенному в кружок лучу звезды напротив мисс Гарбель. Он уселся на подушку перед курильницей, положил трость и тут заметил мелькание света и тени по сторонам пентаграммы. Он скорее почувствовал, чем увидел, что в комнате появился еще кто-то. Фигура в белой рясе прошла так близко от Аллейна, что он узнал духи Аннабеллы Уэллс. Она прошла к лучу справа от Аллейна и села, как и он, лицом к стене. В тот же самый момент слева возникло новое пламя свечи. Через несколько секунд массивная фигура, несомненно Баради, проплыла вокруг пентаграммы и вошла в нее между Аннабеллой и Раулем. Аллейн догадался, что Баради занял позицию в центре. Где-то совсем рядом раздался заливистый перезвон колокольчиков. «Началось», — подумал Аллейн.

Пять свечей и шесть курильниц с достаточной яркостью освещали нелепое сборище. Слегка повернув голову и скосив глаза, Аллейн видел соседние лучи огромной пятиконечной звезды, около каждого луча перед курильницей в круге сидела одинокая фигура лицом к стене. За пентаграммой, напротив Аннабеллы и Рауля, возвышался алтарь. Аллейн заметил поблескивание металла под расшитым покрывалом и довольно четко обозначенные очертания большого хрустального солнца.

Звон колокольчика приблизился и замер. Дверь в стене позади алтаря отворилась, вошел слуга-египтянин. Из одежды на нем была лишь набедренная повязка, волосы были уложены в замысловатую квадратную прическу, как у древних египтян. Перед каждым из принимающих посвящение он поставил маленький ящичек. «Опять травка, — подумал Аллейн. Он сидел, опустив голову. — Неловко получится, если он захочет дать нам прикурить».

Но египтянину ничего подобного не пришло в голову. Он двинулся дальше, и Аллейн краешком глаза увидел, как Аннабелла Уэллс потянулась к курильнице, взяла щипцы и угольком зажгла сигарету. Аллейн обнаружил, что из его курильницы тоже торчат щипцы.

Благодаря форме пентаграммы все участники сидели спиной к Баради и боком друг к другу. Если Баради стоял, то он мог лишь обозревать склоненные спины. Если же он сидел на диване, то, видел и того меньше. Аллейн потянулся за сигаретой с марихуаной, спрятал ее под рясой и вынул свою собственную. Он зажег ее угольком из курильницы, размышляя, догадался ли Рауль применить такой же трюк.

От окончаний звездных лучей стали подниматься тоненькие струйки дыма. Египтянин удалился в темный угол за алтарем и вскоре принялся бить в барабан и наигрывать монотонную мелодию на какой-то дудочке. Аллейну происходящее представлялось абсурдным и фальшивым. Он вспомнил комментарий Трой к тому, что они увидели в окне поезда: плохое кино. Также и ритуал, что бы он ни означал, выглядел убого: неоригинальное представление с наглыми заимствованиями из разных магических обрядов. Дудочка журчала, словно в рекламе туристских прелестей Каира, барабан не унимался, и вскоре Аллейн ощутил всплеск возбуждения среди участников церемонии. Египтянин запел, барабан зазвучал громче, ритм стал быстрее. Пенье слуги и бой барабана постепенно усиливались, пока не достигли пика, и тут, заставив вздрогнуть от неожиданности, раздался протяжный, вибрирующий голос. Голос Баради.

С этого момента ритуал Детей Солнца перестал быть лишь нелепой дешевкой, в нем проступило нечто устрашающее.

Аллейн решил, что Баради произносит древние магические заклинания, вызывающие духов. Ему показалось, что он различает знакомый набор имен: «О, Уалпбага! О, Каммара! О, Камало! О, Карьенму! О, Амага! О, Тот! О, Анубис!» Барабан повелительно грохотал. Участники церемонии отвечали приглушенными диковатыми возгласами. Сидевший за Аллейном Карбэри Гленд принялся отбивать ритм ладонью по полу. Другие посвященные последовали его примеру, Аллейн подключился к ним. Слуга-египтянин оставил барабан и, обежав вокруг пентаграммы, что-то подбросил в курильницы. Под пронзительные вопли участников церемонии к потолку взметнулись столбы пахучего дыма. Прогремел удар гонга, и внезапно наступила тишина.

Странно было слышать, как Баради, прервав монотонные увещевания на непонятном языке, громко крикнул:

— Дети Вечного Солнца! Обратите свой взор внутрь, обратите, пока не поздно! Молчите, молчите, молчите, символ непобедимого Бога защитит нас! Обратите свой взор внутрь! Обратите не медля!!!

Призыв был воспринят участниками буквально: они повернулись на подушках и теперь сидели лицом к Баради, находившемуся в центре пентаграммы. По диагонали от Аллейна сидела фигура в черной рясе. Рауль не пошевелился, английские фразы ничего ему не говорили. Аллейн не осмеливался взглянуть на Баради. Он видел лишь его ноги и белую рясу до колен. Остальные участники, овеваемые клубами пряного дыма, замерли в ожидании. Аллейну показалось, что прошла целая вечность, прежде чем фигура в черной рясе поднялась, повернулась и снова села. Баради переступил ногами, его ряса колыхнулась: доктор повернулся лицом к алтарю.

— Здесь, во имя Ра, и Сыновей Ра… — громко и торжественно начал Баради.

Это была клятва, уже знакомая Аллейну. Баради произносил фразу за фразой, а участники повторяли за ним. Аллейн старался, чтобы его низкий голос звучал как можно тоньше. Рауль, естественно, молчал. В общем хоре легко было различить высокий голос мисс Гарбель. Аннабелла четко произносила слова хорошо поставленным глубоким голосом. Карбэри Гленд бессвязно истерически бормотал.

— Если хотя бы в малейшей степени я нарушу клятву, — диктовал Баради, слыша в ответ нестройный отклик, — да будут мои уста сожжены огнем, что горит сейчас передо мной. — Он протянул руку над курильницей. Язык пламени взметнулся над ней. — Да будут глаза мои выколоты ножом, что висит сейчас перед ними.

С щекочущей нервы внезапностью пять кинжалов упали с потолка и зависли перед лицами пятерых участников. Шестой, самый большой кинжал, упал перед Баради. Тот схватил оружие и принялся размахивать им. Остальные кинжалы висели в воздухе, поблескивая в пламени свечей.

Клятва, обязывающая молчать о творимых гнусностях, была дочитана до конца. Пламя уменьшилось, маленькие кинжалы были подняты к потолку, видимо, слугой-египтянином. Участники вновь повернулись лицом к стене, а Баради приступил к следующей серии заклинаний, на сей раз по-английски.

Далее последовала самая замысловатая часть прелюдии, довольно короткая и абсолютно непристойная. Баради потребовал темноты, и посвящаемые погасили свечи. Аллейн не осмелился взглянуть на Рауля, но по одиночному отблеску свечи догадался, что Рауль слегка припоздал с исполнением команды. Затем Баради заговорил о настоятельной необходимости приступить к упражнению под названием «Ласка левой руки совершенства», растолковывая его сущность в терминах, которые отвратили бы любого, кто не занимается профессионально психиатрией или не принадлежит к избранному окружению мистера Оберона. Египтянин вернулся и вновь заиграл на дудочке и барабане, неумолимый повтор одной и той же фразы делал свое дело. Баради начал произносить подряд имена, греческие, иудейские, египетские: Пан, Элохим, Ра, Анубис, Сет, Адонис, Ра, Силена, Тетраграмматон, Ра. Участники с ревом подхватывали повторяющееся «Ра», их энтузиазм был сравним лишь с организованной горячностью американских бейсбольных болельщиков.