Все ведьмы рыжие, или Будь моей ведьмой[СИ] - Елена Звездная

— Я подумаю над этим вопросом, — угрожающий тон и еще один шаг.

Злая я прошипела:

— Не подходи ко мне!

Шаг, и оказавшись вплотную ко мне, так что между нами пространства вообще не осталось, Стужев прошептал:

— Что-то еще, Маргош?

— Сволочь яойно-фентезийная! — я даже на носочки поднялась, чтобы ему слышнее было.

Князя перекосило и он прошипел:

— Я предупреждал, Марго.

Приподнявшись по максимуму, я заорала:

— Оскорбляла, оскорбляю и оскорблять буду, шантажист хренов!

Взбешенный Стужев склонился, и прошипел в ответ:

— Шантажировал, шантажирую и буду шантажировать, ведьма безголовая!

На секунду опешив, я возмущенно заорала:

— Это я безголовая? Да на моем месте у любой бы крыша поехала, анимешка совести напрочь лишенная!

От обоснованных обвинений Князя перекосило окончательно. Он набрал воздуха, чтобы что-то ответить… резко выдохнул, почему-то огляделся, затем вновь посмотрел на разъяренную меня и вдруг… Это было подло! Это было реально подло, но теперь я знаю, почему поцелуи придумали — потому что сказать нечего было! Совсем нечего! Именно об этом я и думала первые две десятые доли секунды, пока Стужев стремительно склонялся надо мной, а потом…

Сначала в голове потемнело, потому что я зачем-то закрыла глаза… Потом такое ощущение, что меня накрыло тайфуном, когда его губы смяли мои в решительном поцелуе… и земля убежала из под ног… Сердце начало стучать как сумасшедшее! Хриплый стон Князя, и дышать становится нечем, из-за крепких, почти болезненных объятий, а мои ладони скользят по его плечам, и от этого крышу срывает окончательно. Мы проваливаемся куда-то и падаем, его рука на моем затылке, запутавшись в волосах, не позволяет прервать это безумие, а губы не дают даже возможности подумать, об остановке. И мы несемся куда-то вдаль, где он пьет мои поцелуи, так жадно и страстно, что это сносит ураганом любые мысли… Треск ткани, обжигающее касание и умопомрачительное скольжение его ладони по моему телу… Мой стон и стан выгибается, стремясь ощутить кожей его тело, прижаться, слиться, придав остроты экстазу страстного омута, в которого затягивает с головокружительной скоростью…

Звон!

Звук падающего стекла и как стеклянный дворец рассыпается блаженное ощущение абсолютного счастья… Остаюсь я, испуганная и застывшая, Стужев, тяжело дышащий, с бисеринками пота на идеальном теле, и его рука… в моих джинсах!

Секундное осмысление ситуации!

Мгновенное осознание!

И я испугалась. Я действительно испугалась. А кто бы не испугался! Я целовалась с Алексом Стужевым! Да что там целовалась — я лежала на постели, без майки и с расстегнутым бюстгальтером, а кое-то замер на моменте вторжения в застежку ширинки! И я тяжело дышала тоже, и сердце билось где-то в районе шеи, едва из груди не выпрыгивая! И губы горели, и щеки и совесть со стыдом так же!

А Князь, с трудом оторвав взгляд от меня, вдруг прорычал:

— Кто?!

Я вздрогнула всем телом.

Но тут, откуда-то из района окна, раздалось растерянное:

— Это мы…

— Белки…

А потом уверенное такое:

— Отдай нашу ведьму!

Стужев зарычал.

И я пришла в себя окончательно. Зло посмотрела в потемневшие глаза разъяренного няшки, и прошипела:

— Руку убрал!

Проблема в том, что он ее как раз убирал, видимо собираясь послать в белочек что-то убийственно-магического, но после моих слов… засунул обратно! Глубже еще! На самое-самое место! И выражение у него на лице было такое — нагло-упрямо-решительное.

— Руку убрал, кобелина яойная! — заорала я.

А от окна раздалось:

— Отдай ведьму, Кощей!

И рука Стужева дернулась, а сам он сквозь зубы прошипел:

— Все, достали!

Он так это сказал! Убийственным тоном таким! И мне так белочек жалко стало, что едва ладонь няшкина начала покидать запретную территорию, я решительно сказала:

— Засунь обратно.

Александр застыл, потрясенно глядя на меня. И мир поплыл снова, едва его пальцы скользнули по совсем уж неприличным местам. По щекам огнем прошелся стыд, сердце зашлось в бешенном ритме и я откровенно взмолилась:

— Все, высуни!

Замер. Сердце няшенское бьется так, что я его удары ощущаю, дыхание срывается, в глазах что-то пугающее. И он с этим пугающим медленно, как завороженный, склоняется к моим губам….

А от окна писклявый хор:

— Отдавай нашу ведьму!

Никакой личной жизни с этими белками! С другой стороны — какая личная жизнь, меня тут самым наглым образом бессовестно домогаются! И тут Князь хрипло произнес:

— Я в жизни так никого не хотел…

— Убить? — предположила я, старательно пытаясь прийти в себя.

Стужев не ответил, он пристально смотрел в мои глаза, пытаясь отыскать там что-то непонятное, и не находя. Явно не нашел, потому что лицо становилось все злее, губы сжимались в две тонкие линии, а глаза сужались. Но проблема в том, что я тоже злилась и злилась все сильнее! Рот он мне закрыл поцелуем, пикапер анимешный! Подловил в момент ярости и воспользовался ситуацией! Сволочь! Просто сволочь!

— Маргош, — голос сиплый и с хрипами даже, — кто я, по-твоему?

Глупый вопрос.

— Сволочь бессердечная и кобелина яойная, — предельно честно ответила я.

— Заррраза! — прорычал Стужев.

Я улыбнулась и уже хотела ответить, как Князь стремительно освободил ладонь, взмах в сторону окна и тысячи осколков закружились в сверкающем вихре. От удивления, я приподнялась, потрясенно глядя на блестящие в свете солнца кружащиеся осколки. Последние, превратив светлицу на мгновение в филиал дневной дискотеки, вдруг метнулись к окну и застыли цельным, совершенно без трещин даже, стеклом. В следующее мгновение на все три окна легла полупрозрачная сеть, мерцающая зеленоватыми всполохами. А рука Стужева властно легла на мои джинсы.

— Так, — хриплый голос очень недобро прозвучал, — нам нужно поговорить, Маргош. А для того, чтобы это был действительно разговор, — я, испуганно глядя на Князя нервно поправила бюстгальтер, — не дергаешься!

Замерла, не отрывая от него взгляда.

— Не смотришь на меня так! — прорычал Стужев.

Перепуганная я, мгновенно отвела глаза.

— Уже лучше, — а голосом у кого-то были проблемы, хриплый совсем.

Хотя у меня тоже в горле пересохло. Нервно сглотнув, облизнула пересохшие губы…

Зря.

— Маргоша, — простонал Князь, — чудовище!

И цунами имени Александра Стужева обрушилось… Обрушилось и застыло. Потому что в комнате происходило что-то странное…

Резко поднявшись, Князь проследил за тем, как на одном из окон истаивает наброшенная им сеть, а после шишка пробивает стекло. Звон, шум падающих осколков и шишка… на которой исчезает золотистое сияние.

— Ян! — прошипел взбешенный герой любовник.

— Отдай ведьму! — втрое громче раздался хор белок.

Движение и лежащая на полу шишка как послушный щенок прыгнула в ладонь злой няшки. Черный туман окутал снаряд… замах — бросок! За окном что-то значительное свалилось с дерева. На лице няшки расплылась счастливо-злорадная улыбка.

Стужев повернул голову, увидел меня, пытающуюся застегнуть все расстегнутое, улыбнулся уже иначе, подошел, сел на постель и приказал:

— Повернись.

— Да по…

— Повернись, застегну.

Повернулась. Застегнул. Затем обнял, прижимая к своей груди, и прошептал:

— У меня здесь только рубашки.

— Давай, — устало согласилась я, глядя на обрывки синей майки.

— Только черные и белые, — продолжил Стужев, скользя губами по плечу.

— Губы убрал!

— Маргош, ты…

Но убрал.

Осторожно отодвинулась, встала, подошла к окну. Там, на древних и толстых дубах сидели белки. Белки выглядели странно — на мордочках черные полосы, на головках зеленые банданы. Ушки торчат смешно, в лапках у кого шишки, у кого копья. И все танцуют ритуальные танцы дикарей перед охотой!

Тихие шаги, теплые руки, скользнувшие на талию, прикосновение его тела… Ой, Стужев, у меня от тебя земля кружиться раза в четыре быстрее начинает… Что со мной?!

— Уйди а! — потребовала грубо. — А то меня опять тошнит!

Хмыкнул, обнял властно, склонился к плечу, скользнул губами к уху, и прошептал:

— Маргош, как более опытный в нашей паре, должен честно поведать — это возбуждение, Маргоша, к отравлению медовухой отношения не имеет никакого.

Я не спорю, у меня шок, от себя в первую очередь, во вторую от всего происходящего, и все же…

Круто развернувшись, я прямо посмотрела в серые глаза Князя и тихо произнесла:

— Александр, мне действительно тошно от того, что меня нагло домогаются, а я ничего не могу сделать, чтобы это прекратить.

Улыбнулся. Странной, грустной улыбкой, протянул руку, коснулся моей щеки, провел, очень нежно, посмотрел в мои глаза и неожиданно жестко произнес: