Преследуя восход - Майкл Роэн

В конце концов нам удалось кое-что подправить, но не очень много, и к тому времени пот смыл с наших лиц пороховую копоть. Становилось все жарче, и люди по очереди укладывались в желоба для стока воды и пускали на себя струи из палубных насосов. Я лежал, раскрывая рот, под струей и ощущал, как на коже тут же засыхает тонкая соленая корка. Я жадно слизывал ее с губ. Где мы находились? Создавалось впечатление, что в тропиках: воздух был теплым, солнце свирепствовало. Над нашими головами, прилаженный к обломку грот-мачты, лениво хлопал единственный временный парус, и, когда его подняли, он давал временами отраду желанной тени. После пяти часов изнурительной работы в зловонной жаре это было райское блаженство. Я ничего не понимал в тонкостях ремонта такелажа, но забивать при помощи киянки досками пробоины в местах, куда попали ядра, — с этим я справиться мог. Сейчас я, впрочем, был уже не в состоянии, наверное, забить гвоздь и в папиросную бумагу, выход на палубу отнял у меня последние силы, так что я был рад просто снова приподняться на локтях и ждать очередной чудесной струи. Однако вместо этого на меня легла тень, почти такая же желанная, как вода, и задержалась рядом.

— О, привет, — сказал голос Джипа, — мы все еще рвемся в бой, да?

— Отваливай, — прохрипел я, моргая и глядя на него — фигуру, окаймленную сияющей медью. Он подвинулся, и солнце обрушилось на меня гигантской тарелкой. Я со стоном откинулся назад: — Нет, стой, мне нужна твоя тень. У меня сейчас голова отвалится и полетит по этому желобу.

— С тебя станется, — весело сказал Джип. — Но мы уже почти все сделали. Мы сможем теперь двигаться, не забирая слишком много воды. А новый такелаж и рангоут выдерживают вес паруса как новенькие.

Я ухватился за протянутую руку, и Джип поднял меня на ноги без малейшего усилия. Он должен был трудиться так же тяжко, как все остальные, и выглядел таким же разгоряченным, измученным и заросшим щетиной, но, похоже, это ничуть не уменьшило его энергии. Его тонкое лицо светилось, когда он, ухмыляясь, смотрел вверх на примитивное временное приспособление, сделанное из сломанной фок-мачты. Интересно, сколько же ему лет, подумал я; как давно он пришел в этот мир и откуда? В нем было то же, что и в Молл, хотя ощущалось оно менее сильно — некая энергетическая аура, неизбывная сила. В этом было что-то почти нечеловеческое, если не считать прямо-таки излучаемой ими человечности, проявлявшейся как в прекрасном характере и доброте (в отношении меня — так просто необыкновенной), так и в поразительной свирепости, с которой они обрушивались на врагов. Слово «нечеловеческое», впрочем, к ним не подходило; верней уж было бы сказать «сверхчеловеческое».

В чем здесь было дело: в возрасте или просто в случайности, вызванной таинственной силой, благодаря которой они жили так долго и так интенсивно? Теперь, когда я над этим задумался, я понял, что нечто похожее было и в Пирсе, и в других членах экипажа. Но в них это было выражено не так сильно или не так завершенно. Иногда это действительно выглядело как нечто нечеловеческое: хромой мастер оружейник Хэндз, казалось, потрескивал и мерцал какой-то злобной разрушительной энергией, словно в его желудке сгорала не пища, а пушечный порох. Он как будто воплощал собой живой дух своих орудий, с единственной целью — разрушать, и не важно, что именно.

Внезапно я глубоко ощутил, как мне не хватает какой-нибудь страсти, хотя бы вот такой, односторонней: во мне ведь ничего подобного не пылало. Я почувствовал себя заржавевшим, покрытым пеплом и пустым, как давно заброшенный камин, который я восстановил, ремонтируя свою квартиру. Потребность помочь Клэр, может быть, и вызвала свет, но не более того. Последний яркий язык пламени в тлеющей золе, но его одинокий свет только осветил пустой очаг. А все остальное было холодным.

Джип похлопал меня по плечу.

— Эй, выше голову! — сказал он, таща меня через неописуемую суматоху по направлению к юту. — Я подумал, что тебе захочется посмотреть, мы сейчас собираемся развернуть его, дать парусу немного набрать ветра, и если такелаж и рангоут выдержат, — ну, тогда будем давить на газ.

— Наверх! Все наверх! — как из бочки, раздался голос из переговорной трубы. — По брасам! Мистер помощник! Мы поднимаем якорь! Продолжайте, когда будете готовы, штурман!

Пока помощник и его команда выбирали так, чтобы мы держали нос по ветру, Джип, стуча башмаками, взбежал по сходному трапу:

— Да, да, капитан! Готов, рулевой? Тогда разворачивай — аккуратненько, вот так — на один румб, на один румб — паруса… — Его глаза были прикованы к новому такелажу, он отдавал команды напряженным, монотонным голосом, почти не кричал, но на палубе стало так тихо, что его голос был слышен совершенно отчетливо. Грубый квадратный парус затрепетал, рей скрипнул; я затаил дыхание. Полотнище ударило раз, другой, затем туго натянулось с удовлетворенным хлопком. Мачта напряглась, скрипнула и задрожала на опорах под сильнейшим напряжением, игравшим на ней, как невидимые пальцы, — и выдержала. Палуба перестала пошатываться и плавно поднялась, когда корабль медленно, с трудом двинулся вперед. Раздался дружный вздох, словно все вспомнили о том, что надо дышать, словно мы сами пытались наполнить парус.

— Ровно идет! Молодцы, мои птенчики! — Визг трубы не мог скрыть облегчения, прозвучавшего в голосе Пирса. — Молодцы! Теперь пора освежиться! Еще не полдень, но будем считать, что он уже наступил! — Хриплые приветственные крики были ему ответом. — Выпивку сюда, мистер помощник, двойную порцию всем! А потом — за еду и по вахтам!

Еще не полдень? Вот оно стояло, солнце, как раз пересекло зенит — хотя это могло ничего и не значить в этом безумном мире. Я чувствовал себя так, словно день уже подошел к концу — после пяти часов в этой адской дыре, но, с другой стороны, начал-то я сразу после восхода. В толпе на палубе стали образовываться течения, и я почувствовал, что меня несет с одним из них, направлявшимся к подножию новой грот-мачты, где были выставлены две большие бочки. Прежде чем я успел что-либо сообразить, я уже заглатывал полную глиняную кружку какой-то крепчайшей смеси. Я никогда особенно не любил ром, но даже разведенный водой, этот грог оказался самой целительной штукой, какую мне когда-либо приходилось пробовать. Жизнь рывком вернулась ко мне, и я обнаружил, что улыбаюсь в ответ другим матросам, и вид у меня был, наверное, столь же глупый. Похоже, у меня складывались с ними такие же хорошие отношения, как и с офицерами, а может, даже лучше, и это меня порадовало. Начиная со студенческих времен я всегда был вождем и никогда — простым индейцем, и в том, чтобы снова стать зеленым новичком, была своя хорошая сторона. Не то чтобы на борту сильно ощущалась социальная рознь — вон пришел Джип, вытирая губы после той же кружки, и если матросы расступились перед ним, это было сделано добродушно и с подлинным уважением.