Тело каждого: книга о свободе - Оливия Лэнг

только ненадолго отпуская в туалет. У мужчин опухали ноги, запястья, яички. Горизонтальная версия этой процедуры, известная как «четырехконечная», по-прежнему применяется в американских тюрьмах в наши дни, в частности в Льюисберге, где давным-давно отказались от реформаторских идеалов и теперь селят арестантов по двое в камерах не больше парковочного места.

В чем смысл, недоумевал Растин. Очевидно, никто не становился лучше или здоровее от такого обращения, как и не становилось более безопасным общество, ведь «эти мужчины и тысячи им подобных возвращались в социум не только не исцеленными, но полными горечи и жажды мести»[251]. Тюрьма откровенно представляла собой безвыходную систему производства бесплатного труда и продолжала традиции рабовладельчества под личиной наказания. Многие выходили из тюрьмы без гроша за душой и уже через несколько дней оказывались там же, арестованные за бродяжничество.

На основе своего опыта Растин сделал тот же вывод, что и Якобсон: возмездие и лишение свободы не только антигуманны – они совершенно бесполезны. Насилие порождает насилие, оно замыкает круг бесконечной мести и не дает людям возможности вести себя, как подобает человеческим существам. Единственный принцип, на котором может быть построена действенная тюрьма, – это реабилитация. Что, если бы нам, заключенным, дали осмысленный труд и образование, медицинскую помощь и нормальную еду, спрашивает он читателей. «Если в человеческих взаимоотношениях всё еще работает закон причины и следствия, ответ кажется однозначным»[252].

* * *

К сожалению, в человеческих отношениях нет ничего однозначного. Мы все хотим многого, и наши желания не всегда совпадают или не противоречат друг другу. Если рассказ Растина о его опыте в цепной бригаде повлек за собой реформу тюремных порядков в Северной Каролине, то его следующее заключение не имело отношения к его политическим убеждениям и не помогло защите ничьих прав. Двенадцатого января 1953 года он читал лекцию в Пасадене. Позже вечером он шел по городу и повстречал двух белых двадцатитрехлетних мужчин в автомобиле. Возможно, он сам подошел к ним с намеками, или же между ними произошел некий флирт, но итог был таков, что полиция застукала его в машине в процессе орального удовлетворения юноши на пассажирском кресле. Всех троих мужчин арестовали за непристойность и отправили в окружную тюрьму Лос-Анджелеса. Об этом написали в национальных газетах, и Растину пришлось покинуть свой пост в «Братстве примирения». До конца жизни он утверждал, что его намеренно заманили в ловушку.

Если вы никогда не слышали о Байарде Растине, то как раз из-за этого ареста. Он уничтожил его репутацию и лег несмываемым пятном на его оставшуюся карьеру. Позже Растин стал одним из главных вдохновителей движения за гражданские права, и, хотя он вступал в союзы со многими организациями и разрабатывал крупные кампании, он никогда не занимал лидерских позиций. Из-за предубеждений касательно его ориентации блестящему стратегу и тактику приходилось держаться в тени и постоянно жить под угрозой остракизма и забвения – даже когда он сам боролся за свободу других тел, заточенных в тюрьме.

В 1955 году активисты пригласили Растина в Монтгомери, штат Алабама, и попросили помочь им разработать план бойкота сегрегации в городских автобусах. Если «поездка примирения» нащупала действенный метод борьбы за гражданские права, то транспортный бойкот в Монтгомери разжег ее и раздул до масштабов неостановимой общенациональной волны сопротивления. В городе Растин познакомился с обаятельным молодым проповедником двадцати шести лет, который, несмотря на юный возраст, обладал недюжинным ораторским талантом. Мартин Лютер Кинг – младший раньше читал Ганди, но не до конца понимал, что такое ненасильственное прямое действие. Именно Растин стал его наставником и познакомил с принципами и практиками пацифизма. В то время Кинг всё еще имел дома оружие и вооруженных охранников, но Растин убедил его избавиться от них, внушив, что насилие способно лишь порождать новое насилие (это убеждение станет главным камнем преткновения между ним и Малкольмом Иксом вкупе с «Нацией ислама», которые верили в необходимость самообороны в условиях санкционированного государством белого превосходства и ультранасилия).

Перед началом сотрудничества с семьей Кингов Растин изложил им историю своей жизни и объяснил обстоятельства ареста, из-за которого теперь он в любой момент мог стать источником неприятностей. Кинг, судя по всему, раньше никогда не встречал геев, но расставаться со столь харизматичным носителем опыта и мудрости не собирался. Весь конец 1950-х они вдвоем тесно работали над организацией Конференции христианских лидеров Юга – сети активистских групп по борьбе с сегрегацией, чьим первым президентом стал сам Кинг.

Уже на рубеже десятилетий им пришлось разорвать отношения. Движение за гражданские права подрывала скоординированная кампания по дискредитации его лидеров путем обнародования фактов их сексуальных похождений. Кинг, который часто заводил внебрачные романы, был особенно уязвим для таких нападок. В 1960 году афроамериканский конгрессмен Адам Клейтон Пауэлл предпринял попытку сорвать демонстрацию, которую Растин готовил к съезду Демократической партии, пригрозив обвинить Растина и Кинга в любовной связи. Это была ложь, но советники Кинга посчитали, что ему лучше дистанцироваться от Растина и отменить протестные акции, чем рисковать утечкой информации о его прошлом во враждебную прессу. Растин знал, что Кинг испытывал «мучения совести», «горечь» и «сокрушение»[253], а еще понимал, что цель их работы важнее, поэтому сам ушел из организации.

Вновь его вернули к работе в марте 1963 года и вовлекли в подготовку Марша на Вашингтон – «величайшей демонстрации за свободу в истории нашей нации»[254]. (Малкольм Икс видел его иначе и публично называл «фарсом на Вашингтон», считая, что протест сразу оказался в руках белой правящей верхушки.) Всё еще не утихший скандал вокруг ориентации Растина привел к тому, что его быстро разжаловали из официального организатора в помощники. Несмотря на его малозаметную позицию, белый сторонник сегрегации сенатор Стром Термонд всё равно попытался через Растина дискредитировать Марш. Тринадцатого августа, за пятнадцать дней до события, Термонд развернул атаку и зачитал на заседании Сената всё полицейское досье и тюремную историю Растина. «Обвинен в сексуальных извращениях!»[255] – ревел он. Прозвучавшее в стенах Сената навсегда оставалось в протоколах Конгресса США, и выступление Термонда можно прочитать и сегодня – желчное напоминание об эпохе, которая только-только закончилась.

Но хотя бы в этот раз организаторы остались на стороне Растина. Это он настоял, чтобы Кинг выступал последним: таким театральным решением он хотел не дать огромной толпе разойтись слишком рано. Он оказался прав. Когда Кинг 28 августа 1963 года произносил свою речь на Национальной аллее, вокруг него собралось двести пятьдесят тысяч американцев, потея в своих лучших парадно-выходных нарядах под его гордую декламацию всех лучших надежд движения. В речи «У меня есть мечта» он представлял себе день, когда его собственных четырех детей будут судить не по цвету кожи, но по достоинствам характера, наконец-то