История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский

белозерского заключения в Москву и оказала торжественный прием ему и его жене Фатиме; причем угощала их царским обедом и щедро наделила подарками. Но в то время война с Литвой еще продолжалась, и наши действия против казанцев не были удачны. Сафа-Гирей несколько раз вторгался и опустошал наши области поволжские и поокские. Когда же война с Литвой прекратилась, в Крыму вслед за тем было восстановлено единодержавие Саип-Гирея, который грозил вторжением, если московское войско пойдет на Казань. Это обстоятельство на время приостановило московские предприятия в ту сторону.

В связи с литовской войной и опасностями от татарских вторжений в управление Елены совершены постройки нескольких новых городов или крепостей (Заволочье, Себеж, Буйгород, Балахна, Мокшан) и обновление старых (Владимир, Новгород Великий, Устюг, Вологда, Пронск). Наиболее же замечательное построение того времени представляет московский Китай-город. Уже Василий Иванович задумал усилить укрепления столицы и поставить другую крепость рядом с Кремлем, в том же пространстве между Москвой-рекой и ее притоком Неглинной. Елена и бояре поспешили выполнить его намерение ввиду грозившей тогда Литовской войны, и летом 1534 года приступлено было к работам. Сначала вырыли глубокий ров от Неглинной к Москве-реке через Троицкую площадь, где происходили судные поединки, и так называемый Васильевский луг; чем отделили от Большого посада часть его, примыкавшую к Кремлю и заключавшую в себе по преимуществу торговые места. Потом вдоль этого рва в следующем 1535 году, при торжественном освящении митрополитом Даниилом, заложена каменная стена с башнями и воротами (Сретенская, Ильинская, Варварская и Козмодемьянская). Потом выведены две боковых стены, примкнувшие к Кремлю. Строителем был один из иноземных (итальянских) архитекторов, Петр Малый Фрязин. Издержки на это сооружение разложены были на бояр, духовенство и торговых людей. Пространство, заключенное между новыми стенами, получило название Китай-города. Другим замечательным правительственным актом этого времени является улучшение монеты. Доселе из гривны серебра обыкновенно выделывали 250 денег по новогородскому счету или 260 по московскому, то есть около двух рублей с половиной. Но страсть к легкой наживе произвела большую порчу монеты; многие начали разрезывать настоящие деньги пополам и подмешивать олово; так что в одну гривну вмещали до 500 денег, или до пяти рублей. Следствием чего, конечно, были затруднения в торговле, крики и ссоры при расплате. Уже Василий III начал строго преследовать порчу монеты; при нем и после него хватали многих подделыциков из москвичей, смолян, вологжан, костромичей, ярославцев и других и казнили их в Москве; лили им в рот расплавленное олово, отрубали руки и тому подобное. Но так как зло продолжалось, то в 1535 году Елена запретила обращение порченой монеты, велела ее отбирать и чеканить новую серебряную, так чтобы из гривны выходило 300 денег новогородских или три рубля. При сем введена небольшая перемена в изображении: на монете по-прежнему оттискивался великий князь на коне, но только вместо меча теперь у него в руке было копье; отчего новые деньги потом стали называться «копейками».

Елена, по всем признакам, обнаружила немало твердости и самостоятельности в делах правительственных. Она также показывала себя приверженной к православной церкви и подобно Василию III часто ездила с маленькими сыновьями на богомолье к Троице-Сергию и в другие обители. Но, очевидно, ей все-таки не удалось приобрести народное расположение; а знатные бояре стали питать против нее скрытое неудовольствие. Главной причиной тому была, конечно, зависть к молодому Телепневу-Оболенскому, который слишком неосторожно пользовался слабостью к себе правительницы и хотел играть первую роль в государстве. Следствием возникшей отсюда вражды является преждевременная кончина Елены. Находясь еще в цветущих летах и пользуясь здоровьем, она вдруг и неожиданно скончалась в апреле 1538 года. Такая внезапная кончина, естественно, объяснялась не чем иным, как отравлением[29].

Началась девятилетняя боярщина, ознаменованная ожесточенной борьбой за власть, всякого рода своеволием и грабительствами.

Во главе боярской думы стояла тогда фамилия Шуйских, именно старший из них, князь Василий Васильевич, тот самый, который отличился энергией и жестокостью в деле смоленских изменников. Устранив Елену, Шуйский, конечно, не пощадил и ее любимца. Еще не прошла неделя после ее смерти, как князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский был схвачен вместе с сестрой своей Агриппиной Челядниной, мамкой великого князя. Оболенского уморили в темнице голодом, а его сестру сослали в Каргополь и постригли в монахини. Чтобы породниться с юным государем, Василий Шуйский женился на его двоюродной сестре Анастасии. (Она была дочь сестры Василия III Евдокии Ивановны и крещеного казанского царевича Петра Ибрагимовича.) Боярская дума освободила заключенных при Елене князей Ивана Бельского и Андрея Шуйского. Но тотчас обнаружилось взаимное соперничество этих двух знатнейших фамилий, то есть Шуйских и Бельских. Каждая из них имела многочисленных родственников, приятелей и клиентов, которых, конечно, старалась возвысить чинами бояр и окольничих и обогатить разными пожалованиями. Шуйские оказались сильнее и взяли верх, так что Иван Федорович Бельский вскоре был снова заключен; пострадали и его сторонники. В числе последних находились сам митрополит Даниил и Федор Мишурин, один из любимых дьяков Василия III. Этого Мишурина Шуйские схватили на своем дворе и отдали для казни детям боярским, которые раздели его донага и отрубили ему голову на плахе перед тюрьмой, без государева приказа. В это время сам Василий Шуйский внезапно умирает; его значение в боярской думе переходит к его брату Ивану. Первым действием сего последнего было свержение митрополита Даниила; с него взяли грамоту, по которой он будто бы сам отрекся от архиерейства, а потом сослали его в тот же Иосифов Волоколамский монастырь, откуда он был призван на митрополию. На его место возвели Иоасафа Скрипицына, игумена Троицкого (в феврале 1539 г.). Иван Шуйский очевидно уступал своему брату в уме и энергии; он отличался более грубостью, высокомерием и корыстолюбием. Иван IV впоследствии вспоминал, как Бельский расхищал царскую казну под предлогом уплаты жалованья детям боярским, а на самом деле присваивал ее себе; причем из царского золота и серебра приказывал ковать себе кубки и сосуды, подписывая на них имена своих родителей, как будто они достались ему в наследство. «А всем людям ведомо, — прибавляет Иван IV, — при матери нашей у Ивана Шуйского шуба была мухояр зелен на куницах, да и те ветхи, и коли бы то их была старина, и чем было сосуды ковати, ино лучше бы шуба переменити». Вспоминая о высокомерии и грубости того же Шуйского, царь говорит, что когда он в детстве играл со своим младшим братом Юрием, то князь Иван Шуйский тут же «сидит на лавке, локтем опершися о постелю нашего отца,