Мастер-класс - Лада Исупова

Начинается возбужденное обсуждение, кто что принесет:

– Я куклу!

– Я мишку!

– Я паровозик!

А задача учительницы – собрать определенный набор под разные движения, поэтому возникает вопрос:

– А кто может принести лошадку? Мы же танцуем пони-галоп?

– Я могу! – подпрыгивает одна малявочка. – Что лучше, пони или лошадку?

– Ну давай пони.

– Хорошо!

Мама девочки, стоявшая в дверном проеме, ойкает и меняется в лице, учительница замечает:

– Что-то не так?

– У нас лошадки живые, – смущенно кивает мама, – все равно надо?

Нарцисс

Недавно попросили меня поиграть приглашенному педагогу, которая не работает под консервированную музыку, а только с живым пианистом. Ну хорошо, согласилась, новый педагог всегда интересно, да еще какой-то капризный – у нас уже все работают под консерву и ни жу-жу, денег-то нет. Банально захотелось посмотреть – а кто это? Прихожу на работу и опа – да я же ее знаю! Точнее, помню, такое не забудешь, она, пожалуй, единственная на моей памяти классическая стерва, коих мало, обычно американские учителя балета вежливые и почтительные, ну если залепят что-то, то не назло, а так, ну бывает, а эта… Впрочем, разошлись мы с ней тогда мирно и больше никогда не встречались, а теперь она даже вспомнила, как меня зовут, хотя когда-то долго звала меня «Простите-не-помню-вашего-имени».

Давным-давно, когда я была зеленая и испуганная, преподавали у нас по субботам «приглашенные педагоги». Это хорошая практика – эпизодически заниматься у разных учителей – разные методы, разные нагрузки, разные стили. И попалась мне тогда эта мисс Беннет, которую внутри себя я окрестила Коза.

Коза была строгая дама, а первое, чем она произвела на меня яркое впечатление, – своей обувью, которая ужаснула – как можно на себя такое напялить?! Эдакие колодки, как у Золушки, только носы круглые. Теперь у меня точно такие же, и ни на что их не променяю, но тогда бы я не поверила, что добровольно соглашусь такое надеть. И еще я не знала, что Коза – стерва, думала, что, как большинство педагогов, – милая и старательная, со своими причудами. Но наша администрация-то знала! Поэтому, чтобы умаслить маленечко Козу, они сказали, что нашли ей хорошего концертмейстера, и она будет довольна. Более медвежьей услуги они оказать мне не могли – Коза взъелась.

Сверкая очами, она вошла в класс и с ходу начала мне демонстрировать, что я ничего не понимаю: – не так; – не то; – поменяйте музыку; – неверый темп; – мне не нужны эти акценты; – мне нужны не эти акценты; – мне не нужны акценты, мы сами сообразим, где и что; – добавьте педаль; – уберите педаль; – не подходит; – не подходит; – замените; – не подходит; – если вы не понимаете, я могу вам объяснить, как играть жете: уберите педаль и играйте пиццикато. «Я играю пиццикато». «Значит, недостаточно, попробуйте другое пиццикато»; – тише; – громче; – легче; – нет, это невозможно, мы сделаем это без музыки, впрочем, ладно, играйте что можете, мы будем под вас подстраиваться; – нет, это не подходит, сыграйте (поет): «Ла-ла-Лиииииииии-ла Пим-пим Пум-па». Играю.

Такое продолжалось около часа, у меня уже дрожь в руках, мажу мимо нот, мозги, вместо того чтобы мобилизоваться, парализованы. И не потому, что я ее боюсь, ни в коем разе, а просто я-то в полной уверенности, что новичок, что не понимаю, чего она хочет, что не даю детям нормально заниматься и либо в ее хореографии какие-то великие неведомые мне высоты, либо я банально не понимаю ее английский и делаю что-то не то. Если бы я знала, что она просто выпендривается, то расслабилась бы, и мы потягались бы в честной борьбе, и истерика была бы не у меня, но такое не приходило мне в голову до тех пор, пока она не остановила меня в очередной раз:

– Нет, это совершенно не подходит, сыграйте что-нибудь другое.

Команду классу не дает, то есть я просто должна сыграть, а все стоят-смотрят.

Заиграла, обрывает:

– Нет, другое.

Заиграла, обрывает:

– Не подходит, замените.

И так четыре раза. Она начинает назидательным тоном объяснять, какая музыка ей нужна, и до меня, наконец, доходит…

Ровно на пятый раз я кивнула и заиграла то, что предложила в самом начале.

– Вот это другое дело! Теперь, я вижу, вы начинаете немного понимать. Играйте это.

Ну всё…

И начинается: дает упражнение, я спрашиваю: «Что играть? Спойте». Поет – это и играю. И так каждое упражнение. Петь всяко-разное трудно, набор у нее небольшой. Поправить меня? Так сама же и задает музычку, как править? Нервно:

– Не спрашивайте каждый раз, попробуйте сами подобрать.

– Вторая вариация корсара из первого акта подойдет?

Стоит, глазами хлопает, не знает. Нет, вы не подумайте, что я сыграю хоть одну вариацию из «Корсара», я их тогда еще в глаза не видела, но в идиотском положении не я – не я стою, как столб, и демонстрирую незнание классического репертуара.

– Не знаете? Тогда пойте, что вам нужно.

А главное, ушло напряжение, уже понимаю, что урок буксует не из-за меня, к тому же она перестала выделываться и начала нормально заниматься, хоть и с поджатыми губами.

Урок закончился, она гордо уходит, останавливаю. Выкладываю на рояль веер сборников (библиотечка тут же, около инструмента) «Royal Ballet» для всех классов и говорю:

– Следующие классы я буду играть вам по этим нотам, какие предпочитаете?

Она растерялась. Эти сборники никто не любит. Прежде всего, там дан, скажем, один пример на прыжки, а вариантов разных прыжков с разными акцентами – мильон, то есть педагогу надо подстраиваться и терпеть то, что играет пианист, а главное, на каждое упражнение дана фраза на восемь или шестнадцать тактов. А упражнение длится в среднем четыре раза по шестнадцать тактов на одну ногу, потом переворачиваемся и опять четыре раза по шестнадцать того же самого на другую, стало быть, пианист тридцать два раза играет одну и ту же фразу, импровизировать могут не все. Наконец выдает:

– Я не знаю этих нот.

Спрашиваю убегающую девочку:

– Вы какой класс?

– Четвертый.

Беру из стопки «Королевский балет. Четвертый класс» и говорю:

– Вот эти ноты рекомендованы для занятий, они подходят идеально, я буду играть строго по ним, – и выхожу из класса.

Спускаюсь вниз, уже на выходе догоняет меня Коза и приглушенно тараторит:

– Пожалуйста, не играйте по этим нотам, они ужасны, я их не выношу! Играйте как играли, что хотите, у вас замечательно получается. Извините, если у нас возникло некоторое непонимание, просто… ну это как притирка, надо привыкнуть друг к другу… Извините.

Осторожно вытаскивает из моих рук сборник: