История Икс - А. Моллой

Что, если Марк отправился в Плати из-за какого-то конфликта? Марк, прошу, не поступай так со мной! Не окажись одним из них.

Плати.

Вот и приехали. Из узкого проезда, лишенного растительности, спускаюсь в другую долину. Теперь я вижу городок, не такой уж маленький, как я ожидала. Он рассыпался по зеленым холмам, как мусор, будто кто-то опустошил здесь мешок с отбросами и ушел. Повсюду недостроенные дома, дороги, магазины.

— Эй! Эй! — кричат двое мальчуганов и показывают на машину.

Проезжаю мимо обнесенного стеной кладбища на окраине Плати. Мальчишки играют на могилах в какую-то глупую игру, но, завидев меня, радостно прыгают и кричат.

— Signorina! Signorina!

Один из них показывает непристойный жест, оба хохочут и визжат от радости. Никак не могу понять, удивлены ли они появлением человека на ужасно опасной дороге или выступают в роли наблюдателей для жителей города.

Затем до меня доходит. Их поразило, что в Плати вообще приехал кто-то новый. На лицах всех остальных я встречаю то же ошеломленное выражение, распахнутые рты и огромные глаза. Рядом с покрытым сажей баром стоят пожилые мужчины с бутылками граппы. Старики разом поворачивают голову и следят за чужой для них машиной. Один из них мрачно и угрюмо качает головой, будто оскорблен до глубины души.

Теперь мне и впрямь страшно. Плати — омерзительное место, воздух здесь пропитан враждебностью. На мгновение мною овладевает желание вдавить педаль газа и проехать прямиком сквозь этот отвратительный городок, вырулить на нормальную дорогу и направиться к побережью, Реджо и аэропорту.

Но я не могу, нужно узнать правду о Марке. Припарковываюсь на пустой площадке. Видимо, здесь, по безобразным меркам Плати, находится главная площадь, пьяцца, хотя на самом деле вокруг лишь скопление бетонных зданий, которые лишь чуть выше остальных, однако такие же недостроенные.

Замечаю простенький бар, замаскированный среди бетонных стен. На улице даже стоят несколько пластиковых столиков, за которыми потягивают выпивку и пялятся на меня мужчины. Вот так. Обычное итальянское кафе — это средоточие общества, а поскольку передо мной самый большой бар в городе, то, скорее всего, здесь я найду Энцо Пазелли и правду о Марке.

Сажусь за свободный пластиковый столик, стараясь не замечать реакцию окружающих: один парень стучит пальцем по носу — знак, что дело пахнет жареным, другой опускает веки, словно бы говоря: смотрите в оба.

К моему столику подходит унылый официант. Он всем своим видом показывает, что не горит желанием обслужить меня. Парень не хочет со мной даже разговаривать, лишь бы я уехала. Но хватит краснеть, я уже слишком далеко зашла.

— Signorina?…

— Эспрессо, per favore.

В глазах парня загорается надежда: значит, синьорина лишь выпьет чашечку кофе и уйдет, какое облегчение!

Но тут я добавляю по-итальянски:

— Sto sercando Enzo Paselli[75].

Лицо официанта словно каменеет. Наверняка я нарушила какой-то ужасный кодекс, лишь упомянув это имя.

Официант не отвечает. Побледнев на глазах, он поворачивается и скрывается в кафе.

Люди за соседними столиками таращатся на меня. Две молоденькие мамаши с младенцами на руках открыто кривятся. Трое мужчин среднего возраста, в аккуратных блейзерах и хорошо отутюженных брюках, удивленно смотрят поверх бутылки «Неро д’Авола» на глупую американскую блондинку.

Возвращается официант.

— Эспрессо, — грубо бросает он и, не протерев стол, ставит маленькую белую чашечку и блюдце.

Как же он хочет, чтобы я поскорее выпила кофе. Уходи, signorina, прочь отсюда!

Я поднимаю на него глаза и повторяю:

— Sto sercando Enzo Paselli.

Официант выпрямляет спину и осматривается, словно ища поддержки, какой-то помощи с этой ненормальной американкой, желающей, чтобы ее застрелили.

Мое сердце бьется часто, но ритмично. Да, мне страшно, однако я не отступлю. Этот вздор я повторяю трижды за час. Каждый раз, когда официант возвращается, я заказываю кофе или воды и спрашиваю про Энцо Пазелли. Каждый раз парень бледнеет и грустно смотрит на меня, ничего не отвечает и приносит кофе. Слышу, как перешептываются другие посетители. Один из троих мужчин поднимается и покидает своих друзей. Пошел за пистолетом? За головорезами?

Вдалеке раздается хлопок от машины, на мгновение мне кажется, что момент настал. Кто-то стреляет. Мне хочется заплакать, убежать из этого ужасного места, Плати. Но нужно узнать правду о Марке. Поэтому я встаю и иду прямиком к официанту, который чуть ли не отпрыгивает от меня.

— Sto sercando Enzo Paselli, — в сотый раз повторяю я.

На этот раз он отвечает итальянским жестом: сводит ладони вместе, как для молитвы, затем трясет ими вверху и внизу. Это значит: прошу, прошу, прошу вас, не нужно безрассудства.

— Signorina, per favore, non si capisce…[76]

— Sto sercando Enzo Paselli!

Я почти перехожу на крик. Я в отчаянии. Они имеют полное право вызвать полицию, но вот только она никогда не приезжает в Плати.

Затем мне на локоть ложится чья-то ладонь. Поворачиваюсь и вижу низенького мужчину.

— Venga con me, — говорит он на калабрийском.

«Иди за мной».

Возможно, он отведет меня в мою же машину и пристрелит. У него на шее огромная татуировка. На ногах — байкерские сапоги со скошенным каблуком. Следую за мужчиной, мы поворачиваем за заваленный мусором угол, и тут же я вижу другое кафе, более утонченное, с навесом для летней террасы и скатертями на добротных столах.

И вот передо мной Энцо Пазелли. Сидит за воскресным, довольно поздним ланчем. В одиночестве. Смотрит на меня. На его столе полбутылки вина и тарелка с улитками. Babalucci, прикрепленные к зеленым листьям.

Когда я подхожу к столику, мужчина даже поднимается. На нем бледно-голубые брюки и рубашка с расстегнутым воротником, которая обнажает дряхлую шею. Грудь покрыта седыми волосами. Лицо исчерчено морщинами, на голове лысина. Однако от Энцо Пазелли исходит невероятное чувство опасности, даже смертельной свирепости. Киллер со вставной челюстью.

Он протягивает руку, испещренную коричневыми пятнами. Пожимаю ее. Рукопожатие этого мужчины слабое, еле уловимое. Наверное, он все же нанимает других для убийств.

Затем мужчина садится и проглатывает еще одну крохотную улитку. По его подбородку, сверкая на солнце, стекает склизкая жидкость. Он начинает разговор на идеальном американском английском:

— Как я понимаю, вы меня искали.

— Да.

— Знаете, это очень глупая затея. — Он улыбается, на подбородке по-прежнему блестит влага.

— Да.

— Так зачем? — Он съедает еще одну улитку, раздавливая ее вставными зубами. — Зачем приезжать в Плати?