Ворон. Тень Заратустры - Дмитрий Вересов

Воспользовавшись суетой, Шурик ушел в спальню, куда воткнули дорожные сумки, достал берет, лихо натянул на полысевшую голову и погрузился в размышления о «седьмом колене». Нахлынули недавние воспоминания…

У небольшой пристани, справа от которой на камнях возвышается рыбный ресторан, толпились шумные, размахивающие руками, как алеппские армяне, мужчины. Мелькали и женщины в черных, длинных, по самые щиколотки, юбках. Лохматые подростки в пестрых футболках и унылые овцы сновали между лавками. В темных открытых дуканчиках – лица безмятежных торговцев, а рядом с ними свисают гирлянды просушенных на солнце колбас, пучки трав, вязанки вяленой рыбы, ожерелья и браслеты из ракушек и прочая всякая всячина. Захаров увлекал своего спутника Митьку все глубже и глубже в торговые ряды. Иногда что-то его заинтересовывало, он останавливался и на ломаном арабском вступал в переговоры. Когда-то он изъяснялся лучше. Арабский был вторым языком при обучении на востфаке, но общаться ему практически не приходилось, поэтому язык затерся в памяти. Поправлял его Дмитрий, помогал подобрать нужные обороты. Но вскоре умолк. Комитетчик заподозрил, что Шурка интересуется чем-то конкретным на Арваде. Казалось, что он ищет кого-то из знакомых. Шипулин забеспокоился, вспомнив, что инициатива поездки на остров принадлежала Захарову.

– Спроси его, торгуют ли где-то корабликами?

– Чего ж сразу не сказал? – обрадованно спросил он, как крест с плеч сбросил. – Это повыше.

Митьке не в диковинку было, что советский человек, дорвавшись до зарубежья, затаривается покупками на всю оставшуюся жизнь. Притом у каждого свои причуды. Надо сказать, что ему ни разу за земляка краснеть не пришлось. Захаров вообще не жилился, не выкраивал последние крохи на сувенирчики, не стрелял в целях экономии сигареты. В этой неизменной рубахе «сафари» принимали его больше за француза. Юркий и энергичный, Захаров был общителен, но его контакты ни разу не вызвали у Митьки тревоги. Одним словом – земляк. Жаль, что ничего путного для себя не нашел… Желая разбавить настроение, Митька повел Шурика к Араму на пристань. Быстроногий бой мгновенно организовал анисовой водки.

– Словно «капли датского короля» от насморка, – не очень порадовался Шурка.

Перекатываясь с боку на бок, к ним двигался повар, ювелирно вписываясь в повороты между столиками, несмотря на огромный, колыхающийся при каждом шаге живот. Подойдя, витиевато поздоровался и присел рядом, широко раскорячив ноги. Возле столика суетился бой, сноровисто кидая блюда закуски. Прелая бамия, маслины, завернутые в анчоусы, мидии с лимонной приправой, – разноцветье ароматов могло поднять дух и у египетской мумии. Митя с удовольствием засек, что и Захаров словно воспрянул. Потекла степенная беседа. Слух восточного человека не настроен на дела бытовые, насущные. Во всякой суете сует он улавливает шепот вечности.

– Предания рассказывают, что бизнес мастерить кораблики не несет удачу, – с достоинством ответил повар Арам на вопрос неуемного Шурки.

Облокотился мясистой рукой на край стола. Пространства было предельно мало, но засученные рукава белоснежной сорочки не коснулись даже торчащего листа салата.

– Мсье интересуется моделями? – Проницательный взор армянина выискивал тайную страсть туриста.

– Слышал одну легенду… О лоцмане с острова Арвад. Надеялся получить подтверждение истины. – Захаров печально улыбнулся.

– О лоцмане ничего не слышал… – покачал головой Арам. – Истина? В чем она?… – Неторопливый голос успокаивал гостей. – Плотничают на Арваде и даже кораблики мастерят, но кто их купит? Рыбаки и матросы хорошо покупают шерсть местных овец. Плетут на досуге свитера или здесь их покупают. В море нужная вещь. Даже вот такие береты, – армянин стянул с головы необычный головной убор, – нужная вещь.

Арам вдруг оживился, словно на ум пришла нужная мысль.

– Рассказывают, что в такой шапочке долго бродил по острову безумный плотник. Передвигался он на костылях, потому что с детства был безногим. Верно, от этого и умом тронулся. От одиночества до безумия недалеко. Он-то, говорят, и мастерил корабли. И рассказывали, будто бы гостил у него однажды шотландский моряк. Откуда друг друга знали – сказать не могу, да и никто не может. Шотландец и оставил ему шапочку, ну, как бы на память, что ли? Пришел день, к пристани причалило судно. Богатый иностранец нашел лавку, выкупил все ее содержимое за баснословные деньги. Плотник сразу покинул остров, и больше его никто здесь не видел. Лавку оставил своему подмастерью. Да, видать, и этот после такого с головой дружить перестал – начал шить береты шотланд-ских моряков. Но островитяне – люди суеверные, по сей день считают, что такие шапочки приносят удачу даже безногому.

Армянин хохотнул, хотел было водрузить беретик на голову, но Захаров жестом попросил взглянуть на него.

– А, – щедро махнул рукой Арам, – забирай на счастье, на память. Россия большая страна. А будешь в Армении – поклонись моей земле, Эчмиэддину. Вроде как моей головой, да?

– Ну, «шукран» тебе великое. – Шурка от радости запутался в русских и арабских выражениях.

Всю дорогу он вертел в руках шапчонку, прижимал к груди, как наиценнейшее приобретение всей жизни. Демонстрировал Митьке шитый шелком красно-белый крест на синем фоне – символ восходящей на Востоке звезды. Английский флажок с золоченой гербовой опояской имел вензель «КАЛЕДОН».

– Скорей бы Скавронскому показать.

Не терпелось мужику удивить какого-то друга – это Митька понял, но в чем тут подвох – так и осталось за границей его разумения.

Рассказанная Захаровым история всполошила Антона. Он ни о чем не переспрашивал – молчал. Глаза стали беспокойными, ищущими. «Можно ли предположить, что мир настолько тесен во времени и в пространстве? От кого зависит воля случая?» – мысленно вопрошал себя Антон. Он не сомневался в том, что все это не Шуркины выдумки, и почти не сомневался, что друг напал на след деда Александра. Охваченный мистическим трепетом, он представил свою жизнь как карточную колоду, а незримая рука тасует одни и те же знаки, соединяет картинки в новые значения, таинственно переплетает линии дам, королей и тузов. «Карты? – как-то сказал ему дед. – Они безразличны к игроку. Они – лишь символ. Что бы ты ни пытался в них найти, только от тебя зависит: выбросить или оставить мизер». Тогда Антон не понимал, что этим хотел сказать Александр Гифт, да и слова по сию пору не всплывали в памяти.

«А искал ли ты? – спросил он сам себя. – Если тебе приотворилась дверь в прошлое – наверное, ты стучал в нее?»

«Да, да», – согласился сам с собою Антон.

«Подспудно, подсознательно ты всегда чего-то искал».

Но тут же в его голове возник новый вопрос:

«Но чего, кроме собственной судьбы?»

«Может, себя?» – не очень решительно предположил он.

Какой-то мудрый внутренний советник по-стариковски заявил ему:

«Ты неразделим с памятью предков. Обнаруживая их следы в прошлом, ты находишь в настоящем самого себя. Истинно сказано: ищущий – да обрящет. Проси – и дано будет».

«Где ты мог это слышать?» – удивился Антон, и тут же пришло как ответ:

«А можно ли это забыть?»

Антон беспомощно оглянулся по сторонам. У Шурки создалось впечатление, что тот будто и не понимает, где находится.

– Эй, Антон, ты где? – вырвал он его из оцепенения.

Скавронский встряхнулся, ехидно улыбнулся:

– Ищу себя в процессе раздвоения личности. – На его лице отразилось удивление.

Захаров, наблюдавший всю смену настроений по глазам Антона, в общих чертах догадывался, что с ним происходит. Ему все это было знакомо, и, кроме того, соприкоснувшись с прошлым там, на острове Арвад, он ощутил удивительное смятение: как будто он сам был или стал по странному стечению обстоятельств участником давних событий. «Член команды корабля, которого наверняка нет в помине», – определил это состояние Шурка. Он напялил на голову берет, лихо заломил его на ухо и горделиво произнес:

– Как я тебе в роли матроса Захарова?

В темноте было трудно оценить по достоинству портретную зарисовку. Сумерничая, приятели и не заметили, как сгустился вечер, как вошла Надежда, как застыла она в дверном проеме с подносом бокалов и гроздью тугого, крепкого винограда. Молодое шахринаусское вино светилось той же прозрачностью, что и глаза Скавронских. На дне высоких бокалов плавали маслины с далекого побережья Средиземного моря, а ломкая горка местного козьего сыра на горячей лепешке пахла кунжутом и тмином.

– А что такое фарватер? – ни к тому ни к сему спросила Надежда.

Антон понял, что ее не интересует нечто большее, чем конкретное значение слова. Но и попросту пояснить термин в двух словах у него сразу не получалось. Выручил Шурка, подхвативший из ее рук поднос.

– Тяни сюда! – Он заглянул в содержимое бокалов: – Ну-ка, что у нас на фарватер?