Иллюзия бессмертия - Ламонт Корлисс

Глубокому отвращению к несуществованию мы можем приписать в значительной мере возникновение среди людей, неспособных поверить в личное существование после смерти, интереса к различным заменяющим или подменяющим типам бессмертия, которые были суммированы мною во второй главе. Самыми важными из этих заменяющих типов являются идеальное бессмертие — достижение определенного высокого и благородного качества в жизни и интеллекте; биологическое бессмертие, осуществляющееся в виде идущих все далее и далее поколений детей и потомков человека; и социальное бессмертие через продолжающееся воздействие личности человека, его работы, славы или даже безличных достижений на следующие одно за другим общества будущего. Сила стремления к славе видна в характерных попытках человека сохранить свое имя и память о себе среди живых с помощью бесчисленных различных изобретений. Оно проявляется также в общем предпочтении, оказываемом со стороны мужчин сыновьям, которые будут продолжать фамилию.

В платоновском «Пире» Диотима говорит Сократу:

«Ведь если захочешь ты всмотреться и в честолюбие людей, то будешь дивиться их безумию, пока не сообразишь того, о чем я говорила, размышляя, как увлекаются они Эросом — сделаться именитыми и сохранить свою славу бессмертною во все времена, готовые ради этого подвергаться всем опасностям еще более, чем ради детей, расточать деньги, предпринимать всевозможные труды и даже умереть». Экономические и социальные следствия этого чувства, действующие через распределение и потребление богатства, были и остаются огромными и не поддаются подсчету. Но невольно задумываешься над тем, каково будет даже для самых великих людей, каких мы только в состоянии себе представить сегодня, бессмертие славы через миллион лет?

Общее отвращение к смерти часто увеличивается в связи с боязнью умирания, то есть из-за страха перед процессом, постепенным или внезапным, который приводит к окончательному завершению нашего пребывания на этой земле. Процесс этот, особенно в виде затянувшейся болезни, может действительно причинять много физической боли и духовных страданий. Даже когда он короток, он может вызвать страшные страдания, как, например, когда люди гибнут в какой-нибудь ужасной автомобильной или авиационной катастрофе. Но таким образом умирает только сравнительно небольшое количество людей; не может быть сомнения, что в целом ужасы умирания значительно преувеличены. Многие достоверные свидетельства говорят о том, что последние моменты жизни для огромного большинства не являются пыткой.

Видный английский врач сэр Арбетнот Лэйн говорит:

«В течение своей жизни я видел, как умирают, должно быть, десятки людей. Среди них были люди, которые в течение всей жизни страшно боялись смерти. И тем не менее я не думаю, что могу вспомнить хотя бы один случай, чтобы, когда приходило их время, этот страх не оставлял их и не заменялся чудесным состоянием мира и покоя. Мне ни разу не встречался человек, который действительно негодовал бы на смерть, когда наступал его последний час. Люди до тех пор, пока могли, отчаянно цеплялись за жизнь; быть может, они горько сожалели о разлуке со своими друзьями и со всем, что они считали дорогим, но ни один из тех, кто сохранял сознание до конца, никогда не рассматривал смерть как ужасное завершение жизни. Во всех таких случаях она приходила как совершенно естественное и безмятежно происходящее событие» (Соhen С. Assays in Freethinking. London, 1928, p. 19. 223).

Сэр Уильям Ослер, известный хирург, дает нам свидетельство подобного же характера. «У меня тщательно зарегистрировано около пятисот семей, которые я изучал, обращая особое внимание на то, как умирали люди и какие ощущения они при этом испытывали... Девяносто человек страдали от телесной боли или от того или иного рода недомогания, одиннадцать ощущали душевное беспокойство, двое — положительный ужас, один находился в состоянии духовной экзальтации, еще один испытывал горькие угрызения совести. Но огромное большинство не проявляло никаких признаков того или иного состояния; подобно их рождению, их смерть была сном и забвением» (Osier W. Science and Immortality. Houghton Mifflin, 1904, p. 19). Но каковы бы ни были факты, люди давно привыкли относить на счет смерти всю ответственность за фактические и мнимые неприятности процесса умирания. Таким образом они приписали безвинной смерти вину, которая фактически принадлежит самой жизни; и эта несправедливость оказала серьезное влияние на философские и религиозные позиции человечества.

Значительная часть неприятной и угнетающей атмосферы, которая обычно окружает похороны, переносится с помощью процессов ассоциации на саму смерть. Как бы велико ни было искусство бальзамировщика, как бы спокоен и безмятежен ни был вид тела, как бы прекрасны ни были цветочные украшения, по меньшей мере неприятно смотреть на холодный и бесчувственный труп любимого человека, так страшно похожего и все же так непохожего на жившего человека. Этот последний пристальный взгляд на мертвое тело, лежащее в гробу, может в течение многих лет сохраняться в сокровенных глубинах психики. Похороны, какими бы короткими они ни были, как бы мало на них ни было крепа и слез, не вызывают счастливых воспоминаний. И заключительная процессия на кладбище, шествие за черным катафалком и в завершение всего опускание гроба с телом в могилу — это переживания, которые оставляют мрачный и непреходящий след в душе живых.

Тот факт, что мы привыкли связывать личность умершего с его телом, может заставить нас наполовину вообразить, что в гробу и в земле находится сам человек. Это хорошо иллюстрируется обычным идиоматическим выражением, что «он перевернулся бы в своей могиле». Таким образом, мы можем представить себе умершего, по-видимому, как совершенно подавленного абсолютным одиночеством, тишиной и темнотой. Мысли о неизбежном распаде и разложении его тела также могут мучить нас; мы можем размышлять, подобно Гамлету, по поводу неумолимой судьбы, постигающей то, что некогда было человеком. Эти болезненные размышления мы в состоянии даже продлить до того дня, когда может быть погребено наше собственное, хорошо знакомое нам тело. Это действительно мрачные мысли, но они нередко приходят в голову в связи с обычными погребальными обычаями и хорошо известной судьбой тел.

Тот факт, что сама структура и функционирование человеческой личности поощряют уверенность в продолжении существования, тесно связан с естественным интересом к бессмертию, который вытекает из общей тенденции искать жизни и избегать смерти. «Я не только постулирую завтрашний день, готовясь к нему, но я чистосердечно и от всей души верю, что завтрашний день наступит... В каждый момент жизни мы в соответствии с этим утверждаемся в мысли, что жизнь будет продолжаться; и это пророческое толкование действия, пока действие продолжается, равносильно постоянной вере в будущее» (Santaуana G. Reason in Religion, p. 235). Большая часть рационального мышления прямо или косвенно относится к нашему будущему и с уверенностью предполагает, что это будущее наступит.

У Уильяма Хэзлитта есть замечательное высказывание по поводу изначальной невероятности угасания: «Видеть золотое солнце, лазурное небо, широкий океан, ходить по зеленой земле и быть господином тысяч созданий, смотреть вниз в головокружительные пропасти или вдаль на цветущие долины, видеть, как мир расстилается под твоим пальцем на карте, придвигать к себе звезды, видеть мельчайших насекомых в микроскоп, читать историю и быть свидетелем переворотов, перемен власти и последовательной смены поколений, слышать о славе Сидона и Тира, Вавилона и Суз как об увядшем великолепии и говорить, что все это было, а теперь представляет собой ничто, думать, что мы существуем в такой точке времени и в таком уголке пространства, чтобы быть одновременно зрителями и частью предстающей перед нами волнующей сцены, наблюдать за возвращением весны и осени, слышать стон горлицы в глухом лесу, когда он сонно шелестит под ветерком, странствовать по дикой пустыне, слушать полуночный хор природы, посещать освещенные залы или спускаться в мрачное подземелье, сидеть в переполненном театре и видеть, как там смеются над самой жизнью, ощущать жару и холод, удовольствие и боль, правоту и неправоту, истину и ложь, изучать произведения искусства и утончать чувство прекрасного до мучительного ощущения, поклоняться славе и мечтать о бессмертии, читать Шекспира и принадлежать к тому же роду существ, что и сэр Исаак Ньютон; быть всем этим и для всего этого и потом через одно мгновение не быть ничем, позволить, чтобы все это исчезло, подобно какому-нибудь шарику у фокусника или какой-то фантасмагории, — в этом переходе есть что-то возмутительное и невероятное для понимания, и неудивительно, что уму при помощи молодости, горячей крови и прилива энтузиазма удается в течение долгого времени отвергать эту мысль как чудовищную и невероятную фикцию» (Нazlitt W. On the Feeling of Immortality in Yuoth).