Наш дом – СССР - Виктор Сергеевич Мишин

прекрасно понимаю, кому «обязаны» забвением многие и многие талантливые люди. Помнится, даже «Обыкновенный фашизм» зарубит, пока его Брежнев не посмотрит.

— Тс-с-с, не нужно.

— А как же, простите, моя книга прошла?

— Вам написали рецензии трое очень влиятельных цензоров. Поверьте, я сам не ожидал, что так будет. Да, наверху все равно могут наложить резолюцию, но с такими рецензиями это уже сложнее.

Да помню я из истории, помню, как Суслов рубил всех и вся, в каждом слове выискивая антикоммунизм. Сложно найти более вредного человека в ЦК. Как говорили иногда: не жил сам, и другим не давал. Но тут, я думаю, лукавили, сам-то он жил так, как хотел. А вот почему с таким фанатизмом не давал другим, вопрос.

Я хотел немедленно уехать, но все последние события все же подтолкнули меня к мысли предпринять что-либо для изменений в стране. Да, помню, что говорил, но решил как-то повлиять на судьбу Союза. Так или иначе, но мои сведения могли бы предотвратить большие проблемы, посмотрим, смогу ли здесь хоть как-то пропихнуть свое послезнание. Я все больше склонялся к тому, что не имею права держать при себе такие знания. Попробую все же, вдруг да и удастся что-нибудь сделать. А так, я уже говорил и повторю: я не верю, что один человек с улицы может на что-то повлиять, не работает это. Политическую машину целой страны, особенно такой как наша, где партия это святое, и даже думать в ее сторону нельзя, свернуть практически невозможно. Тут нужны очень глобальные изменения, а совершить их может только группа целеустремленных людей при власти.

— Родная, мне нужно в одно место, — начал я разговор с женой, когда мы вернулись в гостиницу.

— Сань, может, уже угомонимся? Ну ты же видишь, что этих стариков и танком не возьмешь, они же будут стоять на своих догмах до конца.

— Да, ты права, конечно, но знаешь, как мне хреново, когда столько знаю, а сделать ничего не могу?

— Ты же говорил, что сам не веришь в то, что сможешь кого-то переубедить и встать против системы? — Катя любила подковырнуть меня, когда я начинал менять собственное мнение или планы. Что поделаешь, никто не совершенен.

— Говорил, — соглашаюсь, — но я говорил о переговорах. Есть еще одно средство, верное, но опасное.

— Я поняла, может, не надо, а? — супруга уговаривала, потому как знала, что это за средство. Точнее, о средстве-то она не знала, знала о результате после применения средства.

Так уж получилось, что в той жизни я нашел, случайно, архив одной из лабораторий времен СССР. Помните эпидемии двадцать первого века? Они все искусственные. В девяностые американцы выкупили у наших обнищавших ученых многие секреты и успешно пользовались ими в своих целях. Тот небольшой секрет, что узнал я, достался мне случайно, деревню одну с поисковиками проверяли, ну да, чердачки, подвалы… На чердаке в старом фанерном чемодане я и нашел архив. Одна формула очень заинтересовала, но лишь потому, что под ней стояла подпись: «Особо опасно, лечения нет».

Я решил изучить архив, подробного описания к формулам не было, в этом разберется только химик с большим стажем, но то, что это какие-то яды, факт. Эту формулу я запомнил именно из-за приписки об опасности, да и не длинная она была. Тот, на кого я собирался выйти с предложением о спасении нашей страны, получит для себя и эту формулу. Вдруг пригодится, ведь как, человек, идущий против системы, обязательно столкнется с трудностями, и тут некий препарат может ему помочь. Знаю я, как такое называют, но считаю, что цель у меня оправдывает средства. Когда из-за действий политиков тысячами гибнут простые люди — это нормально? Вот поэтому и совесть у меня чиста. Все, что я делаю, делаю для будущего всего нашего многострадального народа. Пафосно? А то я не знаю!

Отследить человека, даже в Москве, не проблема. Когда знаешь, как он выглядит, знаешь очень много о его жизни, еще проще. От здания ВЦСПС я следил за нужным человеком нагло, на такси. Кстати, оно в Москве дорогое, на зарплату не покатаешься. Слежка была возможной еще и по той причине, что этот человек, какую бы должность в правительстве он ни занимал, никогда не пользовался охраной. Дада, человек был именно из правительства. В первые годы после опалы за ним еще приглядывали, не охраняли, а именно приглядывали, так как первое лицо государства Советского реально опасался за свою власть. Человеком, мужчиной средних лет, был не кто иной, как Александр Николаевич Шелепин.

Проследив его до дома, тут мое дело немного застопорилось, в подъезде есть консьерж, а мне этого как-то не надо. Решив поизучать округу, я прохаживался спокойным шагом вокруг дома, когда случайно заметил уже виденную мной сегодня спину.

— Интересно, я тут думаю, как его найти, а он, сняв костюм и накинув легкую курточку, топает себе в магазин! — я даже вслух это сказал, сам себе, хорошо хоть поблизости никого не оказалось.

Мужчина шел именно в магазин, расположенный в соседнем доме. Гастроном в Москве, это гастроном в Москве. Я даже потерялся сначала, когда вошел в него следом за Шелепиным. Пройдясь мимо витрин, прикупил конфет дочке, шоколадных, взяв бутылку лимонада и хрустящую булочку, направился на выход, так как заметил, что Александр Николаевич стоит на кассе.

— Добрый вечер, Александр Николаевич, — на выходе я окликнул этого человека, когда-то занимавшего очень высокие посты на советском Олимпе.

— Здравствуйте, — мужчина вскинул на меня свой пронзительный взгляд, узкие губы были плотно сдвинуты, — простите, не припомню вас.

— Вы меня не знаете, даже не видели, иначе бы запомнили, ведь у вас отличная память, — я давно строил в голове различные варианты такой встречи, но вот как-то вылетели они все из головы.

— Всего хорошего, молодой человек, — мужчина качнул головой довольно вежливо и хотел было продолжить свой путь.

— Это я хотел пожелать вам всего хорошего, на фоне того, как идут дела.

— Что, простите? — Шелепин остановился.

— Вы очень заняты, Александр Николаевич? — начал я и тут же решил добавить, чтобы не спугнуть: — Уделите минут пять, а дальше решите, как быть, пойдете домой и все будет, как прежде, хреново то есть. Или мы будем часто встречаться.

Шелепин явно задумался, вглядываясь в меня и силясь то ли понять мои мотивы, то ли узнать.

— Обычно, когда хотят поговорить с незнакомым человеком, представляются, молодой человек, — решил комсомольским авторитетом надавить…

— Мое имя вам все равно ни о чем не скажет, Александр Николаевич.