Когда порвется нить - Никки Эрлик

— Они узнали что-нибудь еще о стрелке? — спросил Шон.

— Похоже, она целилась в Роллинза, — сказал Бен. — Так что, вероятно, массового убийства не планировалось.

— Только одно можно сказать наверняка, — добавил Нихал. — Ее нить почти закончилась.

Челси громко застонала.

— Она убила нашего друга, и теперь обо всех коротконитных будут думать гораздо хуже.

«Но именно Энтони связал стрельбу с нитью убийцы, — подумала Мора, — это он предположил, что она решилась на убийство в ярости коротконитного». О стрелявшей было мало что известно, почти никаких подробностей. Ей было около сорока лет, не замужем, детей не было. Ни семья, ни друзья не выступили в ее защиту, как и не выразили огорчения.

Но стрельба, как и другие акты насилия до нее, несомненно, подпитает бессознательное предубеждение, которым уже пропитались столь многие, — Мора была в этом уверена. Что, если в следующий раз, встретив коротконитного, люди задумаются хотя бы на мгновение? Какие вопросы они зададут себе? Могу ли я доверять этому человеку? Памятуя обо всем, что ему пришлось вынести? Понимая пережитую им боль? И тревоги?

Разве коротконитные могут быть… нормальными?

Осень

Осенью некоторые ученики не вернулись в школу.

Некоторые семьи забрали детей из частной школы, не имея возможности оправдать дополнительные расходы, когда короткая нить предвещала скорую потерю дохода. Несколько семей покинули Манхэттен, теперь остро осознавая, что жизнь коротка, и задаваясь вопросом, не лучше ли прожить последние годы за пределами города. Несколько человек вообще уехали из страны.

На самом деле к сентябрю, через полгода после появления первых нитей, «Таймс» собрала достаточно данных, чтобы выяснить, что очень небольшой, но статистически значимый процент американцев покинул страну после появления коробок. Многие из эмигрантов просто пересекли границу с Канадой, а некоторые отправились еще дальше на север, в Скандинавию, в самые счастливые, если судить по опросам, страны мира. Их не удержали даже опасения по поводу бесконечной зимы.

Эми подумывала о переезде давно, задолго до статей и исследований. Она мечтала найти новый дом там, где повседневная жизнь была бы чуть менее дорогой и чуть менее трудной. Но город всегда заставлял Эми передумать, затягивал ее обратно. На каждую крысу, проскочившую мимо ее ног, находился сад за забором, полный великолепных красок. На каждое ночное ограбление, показанное в новостях, приходилась прогулка в парке, где музыканты и певцы на каждом углу сочиняли новые мелодии. Кое-что не могли изменить даже нити.

Вот бы еще школа удерживала ее так же настойчиво, как город.

Еще в августе, через неделю после стрельбы на митинге конгрессмена, директор школы разослал по электронной почте всем сотрудникам письмо, в котором сожалел о продолжающемся насилии по всей стране и выражал соболезнования всем, кто пострадал от появления нитей.

«Я понимаю, что многие учителя вынуждены давать советы своим ученикам в этот сложный период нашей жизни, — написал директор. — Однако, учитывая все более опасный характер темы и последние достижения в возможностях измерения нитей, я советую всем преподавателям воздержаться от обсуждения нитей в своих классах предстоящей осенью».

Ассоциация родителей и учителей, очевидно, пришла к выводу, что такая деликатная тема должна обсуждаться только с родителями. Эми понимала проблемы, с которыми сталкиваются семьи, но она никогда не была согласна с новым правилом, вытесняющим учителей на второй план. Она считала, что у школы есть настоящая возможность принести пользу, не игнорируя нити, а добавив в учебный план книги о смерти и потерях, о сочувствии и предрассудках. Эми даже планировала создать программу переписки между своими учениками и местным домом престарелых, вдохновившись собственной перепиской с Б. Она надеялась, что общение с людьми, пережившими столько десятилетий в меняющемся мире, может быть полезно для тех, кто взрослеет в такие сложные времена, но боялась, что без упоминания о нитях разговоры будут бессмысленными.

Она изложила свои опасения директору школы, но безрезультатно.

— Есть ли у вас дети, мисс Уилсон? — спросил он ее.

— Нет, у меня нет, — ответила она.

— Тогда, как бы я ни восхищался вашим идеализмом, боюсь, вы не можете оценить чувства родителей. Знаете, каждый год я получаю два десятка звонков по поводу сексуального просвещения: одни говорят, что мы начинаем его слишком рано, другие — что слишком поздно, третьи — что содержание самого курса их не устраивает. Невозможно угодить всем. Но родители платят за обучение. Они должны решать, когда, где и как они будут обсуждать нити со своими детьми.

Директор помолчал.

— Когда вы станете матерью, я уверен, вы меня поймете.

Эми кивнула, оскорбленная, но не удивленная.

Через несколько недель администрация школы огласила списки классов на следующий год. Падение числа учащихся было шокирующим.

И вот всего через четыре дня после начала осеннего семестра первого учителя официально уволили.

Приехав утром в Академию Коннелли, Эми увидела группу коллег и нескольких недовольных родителей, уже собравшихся у кабинета директора.

— Это был очень трудный выбор, — сказал директор, пытаясь успокоить толпу. — Но мы должны соблюдать новый кодекс поведения, который был согласован в августе.

— Что случилось? — спросила Эми.

— Дело в Сьюзан Форд, — ответила другая учительница. — Очевидно, вчера она провела презентацию о нитях, что совершенно против правил. Сказала ученикам выпускного класса, что им не нужно бояться получить короткую нить и нельзя бояться коротконитных.

— Не вижу ничего плохого в ее словах, — сказала Эми.

— Да, но некоторые родители пришли в ярость. Это довольно щекотливая тема.

Когда миссис Форд мрачно вышла из кабинета директора, бесцеремонно выбросив коробку с плакатами в мусорное ведро, толпа возмутилась.

— Это просто смешно! — крикнул один из родителей. — Мы платим не за то, чтобы отправлять наших детей в школу с диктаторскими замашками! Мы должны поощрять дискуссии, а не замалчивать их.

— Совет школы и родительский комитет уже приняли решение, — сказал вышедший следом за миссис Форд директор. — Мы можем возобновить разговор на нашем собрании в следующем месяце.

Часы пробили восемь утра, и первые потоки учеников потянулись в здание, заставив недовольных нехотя разойтись, чтобы не тревожить детей. Две