Кто и как изобрел Страну Израиля - Шломо Занд

Построение исторических нарративов не признаёт границ; для него нет ничего невозможного. К величайшему сожалению, это не химическая лаборатория, в которой можно повторить любой эксперимент и выяснить, действительно ли определенное сочетание исходных материалов стало причиной брожения или взрыва. Однако, обсуждая только что приведенную историю, трудно проигнорировать то обстоятельство, что ведущие британские политики наверняка знали, сколь ревностно германская ветвь сионистского движения — всей своей мощью — поддерживает германскую родину. Еще один образец исторической иронии: не кто иной, как Фриц Хабер, химик еврейского происхождения, лауреат Нобелевской премии, разработал для кайзеровской армии технологию производства горчичного газа. После прихода нацистов к власти Хаберу, искреннему германскому патриоту, пришлось покинуть родину. Он скончался в 1934 году на пути в Палестину, где ему предстояло начать работать в научном институте Вейцмана в Реховоте[418].

Лорд Дэвид Ллойд-Джордж, лорд Артур Бальфур, лорд Альфред Мильнер, лорд Роберт Сесил, сэр Уинстон Черчилль и другие британские политические деятели были убеждены в 1917 году, что расселение евреев в Палестине обеспечит Британии прочную империалистическую опору в этой стране до самого конца света и, возможно, — если евангелисты правы — даже после этого. Их ничему не научило ни восстание американских поселенцев в конце XVIII столетия, ни мятеж африканеров в самом конце века XIX. Быть может, они считали, что евреи, обладавшие финансовой мощью, однако свыкшиеся с низким политическим статусом, будут иначе строить отношения с благосклонной к ним и защищающей их империей. Еврейские сионисты также серьезно ошибались, полагая, что просионистские идеологические настроения британских элит окажутся достаточно устойчивыми и будут всегда брать вверх над многообразными интересами империи.

В любом случае, следует помнить: не дозревшая наконец двухтысячелетняя еврейская тоска по древней стране и не мощная волна добровольной эмиграции, стучавшаяся в ее ворота, стали причиной яркого дипломатического старта, сделавшего возможным (несколько позднее) создание сионистского суверенного государства в Палестине. Второго ноября 1917 года пересеклись три линии, идеологические и политические, вместе породившие грозную симбиотическую троицу.

1. Многолетние христианские евангелистские преференции, тесно переплетенные с колониальными устремлениями Британии, сформировавшимися еще в первой половине XIX века.

2. Тяжелейшие условия существования значительной части «еврейства идиша», зажатого между двумя угрожающими процессами: подъемом антисемитского протонационализма в Восточной Европе, начавшего агрессивно выдавливать их наружу, и параллельным закрытием государств Западной Европы для въезда эмигрантов.

3. Возникновение современного еврейского национального «рефлекса», действие которого начало ощущаться «на полях» процесса дезинтеграции и гибели еще не успевшего толком сформироваться «народа идиша», рефлекса, обозначившего своей целью колонизацию Сиона.

Вне всякого сомнения, декларация Бальфура усилила сионистское движение и добавила ему популярности в широких кругах. С этого момента гораздо большее число евреев с энтузиазмом соглашались отправить других евреев колонизировать «Эрец Исраэль». Впрочем, открытая симпатия к еврейскому национальному дому и позитивное отношение британских властей к еврейской колонизации, по крайней мере с 1917 по 1922 год, отнюдь не убедили массу евреев, говоривших на идиш, и еще менее того — британских евреев хлынуть на «историческую родину»[419].

За продолжавшийся пять лет «медовый месяц» между христианскими и еврейскими сионистами в Палестину, находившуюся под властью британской короны, прибыло около 30 тысяч сионистских поселенцев. До тех пор пока въезд эмигрантов в Соединенные Штаты оставался относительно простым делом, сотни тысяч беженцев из Восточной Европы продолжали мощными потоками пересекать океан. Они упорно отказывались переселяться в ближневосточную страну, которую с середины XIX столетия предназначали им Палмерстон, Шефтсбери, Бальфур и другие христианские лорды.

Не следует чересчур удивляться этому бесспорному географическому — и демографическому — предпочтению. Разумеется, обустройство в Палестине было связано с немалыми экономическими трудностями, однако главная причина малочисленности эмигрантов-колонистов состояла совсем в другом. Она была весьма банальной: в начале XX века большая часть евреев мира, как и их потомки — безразлично, религиозные, традиционные, либеральные или реформистски настроенные, бундисты или социал-демократы, социалисты или анархисты — вообще не считали Палестину своей страной. Вопреки мифу, запечатленному в Декларации независимости Израиля, они отнюдь не стремились «в каждом поколении вернуться и овладеть своей древней родиной», более того, они не сочли нужным перебраться туда в момент, когда право на возвращение было преподнесено им на серебряном блюде протестантскими колонизаторами.

Лишь соединение новых тяжелейших ударов и угроз с жесткой эмиграционной политикой, плотно закрывшей границы стран «свободного мира», привело в конце концов к созданию государства Израиль.

IV. Сионизм против иудаизма — завоевание «этнического пространства»

Вот мировой закон: если появляется черта, или кто-нибудь проводит черту, разделяющую государство нации и ее родину, у этой черты одна судьба — испариться.

Значение победы [в войне 1967 года] не только в том, что она вернула евреям древнейшие и высочайшие святыни нации, более всех других запечатленные в ее памяти и в глубинах ее истории. Ее значение в том, что она де-факто стерла различие между государством Израиль и страной Израиля.

Британские протестанты читали Ветхий Завет свободно, не будучи связанными обязательными интерпретациями, так что их контакт с божеством всегда оставался практически непосредственным. Талмудические евреи, напротив, относились с величайшим опасением к свободному прочтению Книги книг, записанной, согласно их верованиям, под диктовку самого Бога. Милленаристская христианская идеология не создавала никаких теологических помех эмиграции евреев в Святую землю и ее колонизации. Напротив, в рамках этой идеологии прибытие сюда евреев — неизбежное предварительное условие (prerequisite) будущего спасения. С раввинистическими евреями дело обстояло совершенно иначе — как в Средние века, так и в сравнительно недавно начавшееся чрезвычайно динамичное Новое время. С их точки зрения, «собирание» евреев — как живых, так и мертвых еврейских душ — возможно лишь с наступлением избавления. Таким образом, дистанция между евангелизмом и сионизмом была, во многих аспектах, куда меньшей, чем глубокие метафизические и ментальные разногласия между историческим иудаизмом и еврейским национализмом[420].

В 1648 году, за год до того, как двое уже упомянутых в этой книге баптистов, Иоанна и Эвенэзер Картрайты, обратились к лондонскому революционному правительству с идеей посадить евреев на корабли и отправить их в Святую землю, Саббатай (Шабтай) Цви, еврейский мудрец из Измира, решил, что он — мессия, избавитель Израиля. Можно предположить, что он остался бы безвестным сумасшедшим, одним из многих ненормальных, мечтавших о мессианской судьбе, если бы не страшная травма, постигшая как раз в это время евреев Восточной Европы. Кровавая резня, устроенная Богданом Хмельницким, православным казаком, в ходе восстания против польской католической знати, погрузила многие еврейские общины в состояние мистического ужаса и сделала их восприимчивыми к вестям о близящемся избавлении. Следует помнить также, что 1648 год христианской эры, 408 год шестого тысячелетия по еврейскому летосчислению, давно считался — согласно известным каббалистическим выкладкам — годом прихода избавителя.

Саббатианство распространилось среди еврейских религиозных общин как огонь в сухой траве и завоевало множество сторонников. Лишь после того, как Саббатай Цви в 1666 году принял ислам, основанное им экстатическое движение пошло на спад. Тем не менее последствия мессианской волны еще долго сотрясали еврейский религиозный мир. Активные саббатианские группы действовали и в следующем, XVIII веке. Чтобы защититься от них, еврейские общинные институты создали мощные — основанные на неимоверных осторожности и подозрительности — духовные и организационные оборонительные редуты для защиты от неконтролируемых приступов жажды [немедленного] избавления.