Леди-бомж - Дарья Истомина

Я выложила на стол, помедлив, связку ключей, кредитную карту, мою смету, которую я прогнала на принтере, его золотую зажигалку, которую случайно прихватила вчера из спальни, шлепнула расписку и сказала:

— Это расписка. Я просчитала, во что вам обошелся ваш гуманный акт. Начиная с девятнадцатого июня сего года. С учетом инфляционных процессов… Он молчал.

— Я обязуюсь вернуть вам долг в течение шести месяцев.

Он даже головы не повернул.

— Под шесть процентов годовых. Он молчал.

— Вашу доброту я никогда не забуду! Век буду благодарить судьбу… — добавила я истово.

— Вали!.. — наконец хрипло сказал он. Но так и не обернулся.

Я свалила.

Чемодан я уже вынесла в вестибюль, но Арина с Гришкой еще не спустились. Только узел с его барахлишком, включая стеганое одеяльце, лежал на паркете. Наверное, она его одевала в дорогу.

Я хотела закурить, но тут услышала из-под лестницы костяной стук шаров. Внизу у нас, то есть теперь «у них», была роскошная биллиардная с тремя столами.

Мне стало обидно. Вот, я ухожу навсегда, а меня даже никто не провожает. Как будто ничего не происходит. Я решила, что нужно показать себя игрокам — пусть хоть кому-нибудь станет стыдно.

Игроков не было, свет под колпаком горел только над одним столом. Оказывается, это всего лишь Кен, сняв пиджак и оставшись в рубашке, с бордовыми подтяжками поверх, сам с собой гоняет шарики.

В биллиардной было приторно от его китайских сигарет, дымно. На зеленом сукне стояла бутылка коньяку и хрустальная пепельница. Я здорово удивилась. Кен никогда не оставался ночевать на территории. Всегда уезжал в свое жилище в Москве, ссылаясь на то, что старики плохо спят в посторонних постелях. Но впервые на моей памяти он застрял.

— А… это вы, — сказала я разочарованно.

— А вы-то с чего еще здесь курсируете? — Он смотрел на меня холодно, с какой-то внезапно прорвавшейся неприязнью. — Передумали?

— Нет!

— Тогда — всех благ!

Он отвернулся и сердито всадил кий в шар так, что тот с сухим треском вошел в лузу. Кен был непривычно груб, и было такое ощущение, что он будто выталкивает меня из-под этой крыши.

Когда гораздо позже мне пришлось вспомнить все подробности этого позднего вечера, я никак не могла понять, как я не разглядела главного — этот старец был не просто груб, он был напряжен, чего-то ждал и уже просто вычеркнул меня из окружения Туманского.

Во всяком случае, он ясно дал понять, что мне здесь делать больше нечего, так что я и сама невольно заторопилась.

Когда уходила из биллиардной, сработал сотовик Кена, и он сказал кому-то:

— Вы опаздываете!

«Шестерка» моя стояла в теплом гараже, так что греть мотор не приходилось. Дежурный механик и гаражный охранник дулись в дежурке в шашки, и охранник сказал мне:

— Далеко собрались, Лизавета?

— Отсюда не видно… — огрызнулась я. Но они привыкли особо не любопытствовать, открыли с пульта мне воротца, и я выехала.

Когда рулила к парадному входу, сквозь мглу и мелькание снежинок было видно, что дом темен, светились только пара окон внизу, остекленный пузырь крыши над кабинетом Туманского и оба его громадных окна.

Счастливый, что не надо спать, Гришунька, в теплом комбинезоне с капюшоном, похожий на гномика, гонял на трехколесном велосипеде по вестибюлю, а растерянная Арина в халате поверх ночной рубахи топталась и ничего не понимала.

— А как же я? Я как же? — испуганно спросила она меня. — Я же к Гришке привыкла!

— Я тебе позвоню… — многообещающе заявила я, хотя чего обещать-то? — Не боись, у тебя же контракт? Значит — заплатят…

В последнем я уже уверена не была. Но ведь расходы и на няньку числятся в долговой смете? Вот пусть Туманский и решает.

— Мама, мы слонов смотреть? — заорал Гришка. Букву "л" он еще не выговаривал, получалось «свонов», но лепетал он уже почти внятно, две недели назад я его возила в цирк на Цветном, на дрессированных слонов, и он теперь ими бредил и постоянно теребил и меня и Арину.

— «Своны» отменяются, парень… Придется нам теперь обходиться без слонов. Привыкай…

Он ничего не помял, я его взяла за шкирку и потащила в машину. Загрузилась, расцеловалась с Ариной и потихонечку двинулась на выезд.

И только теперь, когда дальний свет выхватил из поземки стальные ворота, до меня дошло — я не знаю, куда ехать…

Я машинально даванула на тормоза, «шестерка» взвизгнула покрышками по льду и стала.

Гришка полулежал позади, среди вещичек, закутанный поверху комбинезона в мохнатый шотландский плед, и глаза его становились сонными. В автомобиле он всегда отключался мгновенно, тем более что печка у меня работала мощно, и в салоне в минуту становилось тепло.

Я уткнулась лбом в баранку, бессильно свесив руки, и задумалась. Хотя именно с этого и надо было бы начинать. С «куда». Город был для меня закрыт. Если не считать прочего, хотя бы потому, что Зюнька может увидеть меня с Гришкой и — чем черт не шутит — заявить на него свои права. Вообще, видно, стоит все это забыть — наш с дедом дом, Щеколдиных, честную работу Чичерюкина и даже сегодняшнее рандеву с Нефедовым. Все мои хитромудрости рухнули в одночасье.

Обратиться к Клецову? После того, как я устроила ему такую подлянку, это будет просто мерзко. Хотя и теперь я была уверена, что Петюня лоб бы расшиб, но нашел какой-нибудь разумный и приемлемый выход. Но что-то во мне яростно восставало против такого варианта.

Осесть на зиму у Гаши в Плетенихе? Она-то, конечно, нас с Гришкой примет. Но что мне там делать в глухомани всю зиму? Корову доить, печку топить, играть по вечерам в дурачка с домочадцами и дрыхнуть от света до света на печи? Еще день-два, долбанут настоящие метели, проселок на Плетениху и лесные дороги завалит, снегами, и меня с моим «жигулем» напрочь отсечет даже от намека на цивилизацию. От возможности найти хоть какую-нибудь приличную работу. Я же не Ленин в Шушенском или Пушкин в Болдине, чтобы планировать всеобщее переустройство мира или сочинять сказки о попе и балде…

От одной тоски сдохну..

В Москву? К Козину? Но турфирмы, как утверждает Чичерюкин, больше нету, и он сам там кувыркается на подхвате…

И вообще, Москва меня пугала — там офис и службы Туманских, а вдруг, если прижмет, я не выдержу и поплетусь, как побитая, к тем, кого уже знаю и кто знает меня, и скажу «Спасайте меня, мужики!»

Но, главное, в Москве будет постоянно возникать Сим-Сим, и даже одна мысль о том, что он где-то рядом и я могу его увидеть, может поколебать мою несокрушимую решимость — его не было, нет и больше не будет!

Я будто гадальные карты раскидывала, прикидывая поэтапно «что было», «что будет» и «на чем успокоится сердце», и вдруг разглядела некую даму треф, у которой была физия незабвенной экспедиторши по торговле пиломатериалами из Калуги, той самой Софьи Макаровны, от которой я драпанула весной. Она сулила мне златые горы и реки, полные вина. Но прежде всего — работу!

О Калуге я знала только то, что там родился глухой космический пророк и ракетчик Циолковский, но решила, что лесных складов или фирм по торговле лесом там вряд ли слишком много и Софу я сыскать могу.

Выходит — в Калугу?

В боковик стоявшего «жигуля» кто-то поскребся. Это была овчарка. Собаки на территории меня прекрасно знали, и она не лаяла, а просто любопытствовала, куда это я собралась?

«Дворники» уже забило снегом, и они двигались плохо, я вылезла из машины. Охранник в романовском полушубке, ушанке и валенках, недоумевая, сказал мне:

— Ничего не понимаю…Ты уезжаешь или уже приехала?

Укороченный «калаш» висел у него под мышкой.

— Смываюсь! «Прощайте, скалистые горы, на подвиг отчизна зовет»…

Он ничего не понял, но попросил:

— Сигареткой сподобишь?

Я выудила пачку «Ротманса» с суперфильтром, угостила его и тщательно пересчитала сигареты, их оставалось девять штук, последний крик валютной роскоши, завтра придется переходить на моршанскую «Приму». И машинально глянула на часики, было ровно двадцать три ноль-ноль. Я уже двадцать раз могла вырулить с территории и заниматься своими размышлениями где-нибудь подальше отсюда, может быть, даже на своротке на трассу, но что-то непонятное удерживало меня здесь.

Может быть, это было предчувствие? Странное ожидание какой-то новой пакости. Или срабатывала в какой уже раз полная луна? Хотя ночное небо покрывала мутная пелена белесого снега, она висела над лесом призрачным серым кругом, и ее мертвенная харя будто прищурилась и помаргивала от снежной взвеси, которую крутил ветер. А может быть, это Главный Кукольник, развлекаясь и злорадно хихикая, решил, что все готово к новой гадости, непременным участником которой должна быть именно я, и все переиграл по новой, подергав за свои веревочки и еще раз показав, что все решения безмозглой куколки совершенно ничего не стоят и не имеют значения, когда решает Он…