Месть русалок - Шэна Эйби

Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы до нее дошел смысл этих слов. Но они произвели на нее впечатление, подобное удару грома. Он видел, как менялось выражение ее лица: от растерянности к пониманию, от недоверия к полному отрицанию.

Она оттолкнула его руки и резко села на постели, губы ее дрожали.

– И ты смеешь говорить это мне сейчас? После того, как… – Она оборвала себя. Казалось, даже в гневе она не смогла подобрать слов, чтобы назвать то, что было между ними. – Не лги мне! Я была там! Я точно знаю, что именно ты отдал приказ начать атаку!

Он тоже сел, понимая, что ищет причину там, где нечего искать. Он сам начал этот разговор и должен теперь довести его до конца. Даже если он возродит ее былую ненависть к нему, его будет утешать мысль, что он сказал ей правду. Она заслуживает правды.

– Ты там была, Кайла, но я не был. Это не я отдал приказ о начале атаки. В то время я находился еще в нескольких днях пути от Гленкарсона. Один из моих подчиненных превысил свои полномочия. Он не должен был передавать мою записку тебе до моего прибытия туда. Он просто меня не дождался.

Она смотрела на него, губы ее все еще дрожали, пока она крепко не сжала рот. Ее пальцы машинально вцепились в одеяло, сминая его.

Он продолжал, слова давались ему с трудом:

– Я бы никогда не уничтожил невинных людей, чтобы добраться до тебя или до твоего брата. Я не такой человек.

Больше уже не такой!

К ней вернулась злость вместе с чувством мщения, глаза засверкали серебряным огнем.

– О нет, конечно, ты не такой. Я это вижу. Ты человек, который предпочитает свалить всю вину на своих подчиненных. Ты думаешь, я безмозглая дура?

– Нет. – Он покачал головой и грустно улыбнулся. – Это определение подходит к тебе меньше, чем к любому из тех, кого я знаю. И ты имеешь право так думать. Гленкарсон в любом случае остается на моей совести. В конечном счете, именно я отвечал за то, что там происходило. Но я не отдавал этой команды. Я бы никогда этого не сделал.

Он дал ей возможность обдумать свои слова, очень надеясь на то, что она почувствует его искренность. И неожиданно для себя обнаружил, что ее мнение стало значить для него гораздо больше, чем он когда-либо мог себе вообразить. Она должна поверить ему, иначе он не сможет жить.

Кайла посмотрела на него задумчиво и покачала головой, уголки ее рта были опущены.

– Я больше не знаю, во что мне верить, лорд Стрэтмор. Ты все перевернул с ног на голову. Ты говоришь, что не отдавал приказ о нападении на Гленкарсон, но ведь ты преследовал меня и, в конце концов, схватил, сделал своей пленницей. Ты притащил меня в Лондон, но, как оказалось, только затем, чтобы спасти от короля… А потом, прошлой ночью…

Она запнулась и быстро смахнула слезу, побежавшую по щеке.

И это окончательно сломило его – эта одинокая слезинка, единственная за все время их знакомства, за все те дни печали и страданий, что выпали на ее долю. Никогда он не видел ее плачущей, хотя, видит бог, причин для слез у нее было более чем нужно.

Он обнял ее и прижал к себе, несмотря на слабый протест. И в тот момент, когда слезы хлынули у нее из глаз, с легкостью преодолел ее не слишком уверенный отпор, притянул к себе ближе и принялся нежно укачивать ее, гладя по голове, как мог бы утешать Элисию. Он говорил ей какие-то не слишком хитрые слова, просто, чтобы помочь ей, успокоить, излечить боль этой ужасной, незаживающей раны.

– Ты связал меня! – рыдала она, прижимаясь лицом к его груди, спеша высказать все свои обиды, вдруг нахлынувшие на нее. – Ты связал меня и вез как преступницу через всю страну. Ты, именно ты сделал это! Как же я могу верить тебе теперь?

Он сожалел, он чертовки сожалел о том, что сделал с этой милой, юной, такой ранимой девочкой. И в то же время он ни о чем не жалел. Потому что в результате она была сейчас с ним.

Если бы все было иначе, если бы ее отец и брат были живы, если бы ему пришлось захватить их и привезти в Лондон как предателей…

Но все случилось совсем не так, и Роланд шептал ей свои извинения, целовал ее волосы, сжимал, и баюкал, и гладил ее, и в то же время в глубине души он нисколько не сожалел о том, что произошло. Его собственная безжалостная часть души радовалась тому, что она с ним, что она не сбежала от него, что он не отпустил ее тогда в лесу. Потому что иначе он опять был бы один, и все его надежды на счастье растворились бы в тумане леса.

Через некоторое время она немного успокоилась. Его покачивания стали медленнее, пока он наконец не замер, прижавшись спиной к металлической спинке кровати, продолжая сжимать ее, тихую, расслабившуюся, в своих объятиях, прижавшись губами к ее волосам. Он попытался оценить этот момент, попытался разобраться в своей душе, где чувство восторга и триумфа смешалось с отчаянием и тревогой.

Он сказал ей все, что хотел, и она осталась с ним, не сбежала, позволила ему успокаивать себя. Он чувствовал, что она избавилась от какой-то части горечи, разъедавшей ей душу, но было ли этого достаточно?

Ее волосы превратились в тяжелую массу спутанных, прихотливо закрученных локонов, забавно торчащих во все стороны, придавая ей беспечный вид, явно не соответствующий ее настроению.

Он потянул за один локон, раскручивая его и наматывая на палец.

– Знаешь, а твои волосы закрутились от дождя, – сказал он вдруг, скорее всего для того, чтобы избавиться от неприятного ощущения своей ранимости, которое она вызывала в нем.

– Так же, как и твои, – прошептала она в ответ.

– Правда? Не заметил.

Она отодвинулась, и он неохотно отпустил ее, внимательно наблюдая, не появятся ли вновь признаки гнева на ее лице. Но это был не гнев, а что-то еще, возможно, покорность и смирение, возможно, просто усталость. Она все еще обдумывала то, что он ей сказал. Возможно, она еще долго будет думать об этом, понял он.

Она безучастно огляделась вокруг, ее взгляд скользил мимо него по всем тем вещам, которыми Он окружил себя, чтобы как-то понять и объяснить себе свою жизнь, понять то, что ему по-настоящему дорого и важно в ней.

Гобелен с русалками его матери, которая часто задерживалась по вечерам у него в комнате, чтобы рассказать сказку о богах и чудовищах или о волшебницах.

Рогатая раковина – его отца, подходящий шутовской жезл для короля морей.

Тяжелый том молитв от Харрика, ученого человека.

И прямо здесь же, рядом, маленькое гнездышко пеночки, выстланное мягкими перышками, которое обитатели уже бросили за ненадобностью, а Элисия нашла и подарила ему.

Ларчик для драгоценностей со сломанными петлями от Элинор. Ее детский сундучок мечтаний.