Аз грешный… - Борис Николаевич Григорьев

это крепким пивом. В таверне он ни с кем не заговаривал, заказ делал на немецком языке, а потому относились к нему с уважением. Немцев в стране было много и среди дворянства, и в армии, и в зарождающейся промышленности и торговле, их не любили, но уважали и не трогали.

Пару раз к нему наведывался Эберс, частенько заглядывал знакомец по первому визиту в Стокгольм переводчик коммерц-коллегии Улоф Баркхусен. С последним Гришка сразу почувствовал себя на равных и стал называть его на русский лад Баркушей. Он подолгу беседовал с ним на разные темы. Баркхусен был любознательным и добродушным парнем, в своё время он учил русский язык в Русской переводческой канцелярии, учреждённой в 1649 году на Русском подворье. Он специализировался на русских делах и неплохо говорил по-русски. Он находился при нескольких шведских посольствах в Москве, и из разговоров с ним Гришка понял, что тот был в курсе его тайного сотрудничества с комиссаром Эберсом.

Беседы с Баркхусеном помогали Гришке знакомиться с жизнью в Швеции, хотя чаще всего Гришке приходилось удовлетворять любознательность шведа, интересовавшегося российской жизнью. Баркхусен мог часами слушать рассказы Котошихина о Москве, о царе, о московских нравах, о работе приказов и других государственных учреждений. Гришка не исключал, что шведа к нему подослали с целью, чтобы понаблюдать за его поведением, следить за настроениями и выведывать, что у него на душе. Впрочем, Баркуша если и выполнял наказы Эберса или ещё кого из правительства, то делал это деликатно и незаметно.

Баркхусен находил, что Гришка – интересный и наблюдательный рассказчик и что ему следовало непременно изложить свои знания на бумаге. С помощью Баркхусена Котошихин делал первые шаги в шведском языке.

– То-то я и раньше примечал, что в свейской речи попадается много знакомых слов, – удивился Гришка. – Ну, я скор на языки, не пройдёт и года, как я стану лопотать по-вашему.

Склонность к изучению шведского языка пропала так же внезапно, как и возникла. Наступил март, а в жизни его никаких перемен не происходило. Котошихин заскучал и стал задумчив. Вспомнилась Литва. Он до сих пор сидел бы в полной неизвестности в Вильно, если бы не проявил свой характер. Неясное будущее продолжало его глодать и здесь, а невнимание шведов к его личности просто обескураживало и где-то обижало. Пора было о себе напомнить, и скоро Котошихин вручил Баркхусену свёрнутую в трубочку бумагу.

– Это что? – удивился швед.

– Челобитная на имя короля.

– Наш король – не в летах и…

– Это мне известно, любезный мой Баркуша. Передай это в собственные руки графа Магнуса, – попросил его Гришка.

– О чём челобитная?

– Там всё написано.

«Велеможнейший и высокорожденный князь и государь Карлус, Божиею милостью Свейский, Готцкий и Вендейский король и отчинный князь, великий князь Финския земли, арцух Шконский, Эстландский, Лифляндский, Карелский, Бременский, Ферденский, Стетинский, Померский, Касубский и Венденский, князь Рюгенский, государь над Ижорския земли и в Висмаре, так же пальцграф Ринский, Баернский, Гюллихский, Киевский и Бергенский арцух…»

Молодец Котошихин, не забывает упомянуть титулы своего нового государя!

Цари, короли и императоры ужасно любят титулы – даже если они существуют только в воображении льстивых придворных (как, к примеру, герцогство Киевское), или если даже и существуют на самом деле, то носить их не имеют права (как, например, титул герцога Бременского). Захотели шведы порадовать своего короля Карла Х и преподнести ему этот титул, но ничего у них из этого не получилось: только шведское войско окружило славный город Бремен и приступило было к его осаде, как решительно выступили Голландские штаты и вынудили Делагарди убраться оттуда восвояси. А титул герцога Бременского убрать было намного сложнее – он так и остался при Карле XI. Но откуда об этом знать беглому дьяку Посольского приказа Котошихину? Он в тонкостях большой европейской политики ещё не разобрался. Да и разве можно испортить кашу маслом?

«…Вашему королевскому величеству, моему всемилостивейшему государю супликацуюся сею моею супликацией, что я вашему королевскому величеству за верою служить до смерти своей, без измены, что меня привела к вашему королевскому величеству превысокая милость, также по наговору комиссара Адольфа Эберса, для чего и в Польше служить не захотел, и от вашего королевского величества превысокия милости обнадёжен великим жалованьем, что мне прислано двести талеров, что за такое милостивое жалованье вашего королевского величества здоровье до живота своего рад всемогущего Бога хвалить…»

И всё-таки скитания по Европе не прошли даром для изменника Котошихина. Вон какое мудрёное словцо где-то подобрал и ловко в свою челобитную ввернул – «супликацуюся супликацией»! Это вам не хрен с квасом, а настоящий европейский стиль! Впрочем, в остальном письмо выдержано в типичном приказно-московском стиле – так и прёт оттуда грубая лесть, так и шибает в нос притворной преданностью и неприкрытым враньём!

Но главная цель обращения к королю – это напомнить о себе и проложить дорогу другой челобитной, предназначенной для уха и глаз тех, кто на самом деле распоряжаются судьбами шведских подданных – членов Государственного Совета.

Хитри, хитри, Котошихин! Только смотри себя не перехитри.

«Вашему королевскому величеству бью челом покорно и милосердия прошу, чтоб ваше королевское величество пожаловал против моей челобитной велел указ учинить, которую челобитную подаю верным радетелям вашего королевского величества, государственным высоким господам думным правителям и владетелям.

Вашего королевского величества верной подданной

Григорий Карпов Котошихин

Иоган Александр Селицкий.»

«Григорий Котошихин» – это чтобы шведы знали, кем он является на самом деле. А неуклюжее прозвище «Иоган Александр Селицкий» – это напоминание о личине, принятой им ещё в Польше.

Убедившись, что Баркуша передал его письмо в нужные руки, и что ответа на него высшие шведские чиновники давать не собираются, Котошихин тут же накатал вторую челобитную, адресовав её начальным людям королевства – «добророжденным и высокопочтенным чесным господам и государям, думным правителям и владетелям», то есть членам Госсовета Швеции, а на самом деле – всё тому же графу Делагарди.

В ней Котошихин напомнил членам правительства о королевской милости, которой он удостоился, о том, что «прислан был из-под Ругодива от высокопочтенного генерал-губернатора» и что живёт в Швеции уже четвертую неделю, а «его королевского величества очей не видал, так же у ваших милостей не был и поклонения своего не отдал»33.

Но «без рассказания», то есть, указания, ихнего идти на приём вновь испеченный «херр Селицки» не смел, поэтому нижайше ходатайствовал «учинить ему указ против достоинства»: живёт-де он в Стекольне без дела, даром испроедается (риксдалеры-то быстро тают!), в то время как мог бы приносить шведам пользу. Котошихин просил определить его на государственную службу, дать местожительство и научить его шведскому языку, а уж он в долгу у государства не останется и, в свою очередь, брался научить русскому языку нескольких шведских студентов: «… а ежели какое у меня писмо по руски или каким иным языком на Русь или к Руским людям сыщетца советная грамотка, достоин смертные казни без всякой пощады.»

Понимает Гришка, чтó могут подумать про него шведские «чесные думские правители»: уж раз изменил своему первородному государю – изменишь и вновь приобретённому. Отсюда и заверение: никаких писем в Россию, Боже упаси, не писать и ни в какие сношения со своими земляками не вступать.

И опять двойная подпись: Котошихин и Селицкий.

Шведы оказались более чувствительными к просьбам перебежчика, чем в своё время поляки. Да и деньги считать они умели лучше их. 28 марта 1666 года состоялся приказ по коммерц-коллегии о назначении Котошихина на королевскую службу с жалованьем в размере 150 риксдалеров в год «на прокормление, содержание и обзаведение». И в самом деле: какой резон оскудевшей шведской казне задаром содержать какого-то перебежчика от русского царя?

Прошло менее недели после подачи второй челобитной, как в один прекрасный день в комнату к Котошихину вбежал Баркуша. Швед был радостно возбуждён и уже с порога прокричал смурному Котошихину:

– Государственный совет рассмотрел твоё прошение, и сам канцлер приглашает тебя завтра явиться на аудиенцию!

– Неужли это правда? Ты надо мной подшучиваешь!

– Какие шутки? Вельможный канцлер граф Магнус Делагарди хочет тебя видеть! Это большая честь для любого подданного короля.

Граф Делагарди