Мой брат Юрий - Валентин Гагарин

А «симпатичные хлопчики» по дороге в школу возбужденно вспоминали недавний разговор в правлении.

— Он так и сказал: операция почти военной важности,— озорно сверкая глазами, говорил Женя Васильев.

— A y дяденьки у того, у бухгалтера,— видели? — два тяжелых ранения.

— Постойте, ребята, а как мы назовем нашу операцию?

Разные посыпались предложения.

— «Самоварное золото».

— Сам ты самоварное золото... Операция «Икс»!

— При чем здесь икс?

— А при том, что так интересней. И никто ничего не поймет.

— Погодите, я придумал.— Валя Петров поднял руку вверх, сжал пальцы в кулак, рубанул воздух.— Назовем так: операция «Баян». А ты, Гагра, что скажешь?

— Здорово! Кому не нужно, тот и так не поймет, что к чему. Принято, ребята?

— Я за!

— Согласен.

— Заметано!

Женя Васильев прикатил огромное железное колесо с толстыми прутьями спиц. Валя Петров, пыхтя и отдуваясь, приволок пару неподъемных слег.

— Помогите, ребята,— попросил Юра.

Втроем они вытащили из сарая длинный и прочный ящик, вынесли несколько досок.

— Годится?

— В самый раз.

Застучали молотки, запела, кромсая доски, ножовка. Полдня ребята усердно сколачивали тачку. Отец с интересом наблюдал за их работой, потом не выдержал, скинул телогрейку:

— Помогу.

Взял в руки топор.

— Тут одним колесом не обойдешься,— весело покрикивал он через минуту.— Тут ножки приладить надо, чтобы ставить ее можно было. Для опоры, значит.

К вечеру тачка была готова. Ребята обошли ее со всех сторон: неуклюжая колымага вызвала у них неподдельное восхищение. Оно и понятно: своими руками сбита-слажена.

— Как царская карета.

— Сказанул: «карета»... Броневик!

— Чего-то еще не хватает.

Юра нырнул в сарай и вернулся с банкой краски.

— Сейчас мы название напишем.

...Утром по Ленинградской улице трое мальчишек — пальто нараспашку, шапки сбиты на затылок — толкали перед собой внушительных размеров тачку. На бортах ящика,— пожалуй, следовало бы назвать его кузовом — крупно, голубой краской было написано: «БАЯН».

Встречные пешеходы замедляли шаг, озадаченно смотрели вслед ребятам.

Остановили мальчишки свой экипаж у первого по улице дома, с цифрой 1 на табличке, прибитой к углу.

— Отсюда начнем.

Хозяйке, отворившей дверь на их стук, ребята объяснили:

— У вас, наверное, зола есть или помет куриный? Мы для колхоза удобрения собираем.

— Ради бога,— засуетилась обрадованная хозяйка.— Вот умные мальчики, вот правильно надумали. Другие озоруют, а эти делом занялись. Проходите, проходите, ребятки. Главное, колхозу-то какая польза будет!.. Лопаты у меня здесь, а тут я курочек держу.

Валя Петров, снимая рукавицы, озабоченно присвистнул:

— Тут на неделю работы.

— Хорошо. Чем больше — тем лучше,— с оптимизмом откликнулся Юра.— За тем и шли.

— Да я, Юрк, просто так...

В тот же самый час по другим улицам города громыхали другие колымаги, и ребята, по двое, по трое, стучали в двери домов.

— Мы удобрения для колхоза собираем...

Так началась операция «Баян», уже на другой день утратившая для жителей Гжатска всю свою таинственность. Со временем хозяйки привыкли с вечера оставлять полные ведра золы на улице, у крыльца, и даже сердились, если ребята почему-то вовремя не опоражнивали их.

Длилась эта пионерская операция с середины зимы до самой посевной.

Осенью — ребята учились уже в шестом классе — в школу нагрянула делегация из колхоза. Горнист протрубил сбор пионерской дружины, и вожатая предоставила слово колхозному председателю.

— Дорогие мальчики и девочки,— начал он.— Могу отрапортовать: урожай в этом году мы вырастили неплохой, можно даже сказать, очень хороший вырастили урожай. В каждом колосе, который созрел на наших полях, есть и капля вашего труда. Вы помните, конечно, что за хорошую работу мы обещали наградить вас музыкальным инструментом— баяном. Но...

Он остановился перевести дыхание. Ребята замерли. Неужто случилось что-то такое непредвиденное, и баян — мечта всей школьной самодеятельности — уплывает из рук? Вот тебе и слово-олово...

Председатель лукаво улыбнулся стоявшему рядом бухгалтеру:

— ...Но вот подсчитали мы предварительные доходы и решили единогласно на заседании правления увеличить премию. Очень уж вы правильные ребята. Кроме баяна доставили мы вам сюда дополнительную гитару и балалайку. Играйте на здоровье! И...

Дружное «ура» заглушило и последние слова в речи председателя, и торжественный туш, исполняемый школьным духовым оркестром.

Бухгалтер подвинул ведомость вожатой:

— Распишитесь в получении. Операция закончилась вашей победой.

Проиграл!..

Сделав уроки, Юра сложил в свою полевую сумку учебники и тетради, натянул старенький, вязанный мамой свитер и полез на печку.

— А где мои валенки? — прозвучало вскоре оттуда.

Вопрос буквально повис в воздухе: никто не знал, где его валенки.

Юра заволновался:

— Куда же они пропали? Я же их сушить на печку поставил.

Мы с мамой включились в поиски, заглянули под стол, под койки, вышли в сени, но валяные Юркины сапоги точно испарились.

— У нас же хоккей сегодня, с шестым классом сражаемся.

— Ну, не сходишь разок,— сказала мама.— Не велика беда.

— Да, не сходишь. Ребята придут, а капитана нет. Скажут, что струсил.

В эту критическую минуту с улицы прибежал Борис. Юра тигром бросился на него, но, увы, на Борькиных ногах были его собственные сапоги.

— А я знаю, где твои,— хитро улыбнулся Борька.— Только не скажу.

— Получишь!

Борька не выдержал:

— Папа их спрятал, только не знаю куда. Говорит, что на тебя обуви не напасешься, все коньками протираешь. Говорит, что тебе железные сапоги изобрести нужно.

Тик-так, тик-так,— выстукивали ходики на стене, неумолимо приближая час вечного и несмываемого позора капитана хоккеистов пятого «А» класса.

— Валя!..

Я с грустью посмотрел на свои новые, два дня назад купленные на рынке чесанки, вспомнил, сколько заплатить пришлось за них, представил, как крест-накрест перережут их белые верха туго затянутые веревки, и дипломатично, но решительно отказал:

— Они тебе велики, Юрка. Утонешь ты в них.

— Валя, голубчик, я тебе свой перочинный нож отдам?

Это была великая жертва с его стороны: новехонький нож со множеством лезвий, предмет зависти всех его товарищей в классе. Нет, принять эту жертву я не мог, но сердце мое дрогнуло: