Час абсента - Нина Вадченко

— Помню. Зачем ему убивать?

— Да просто чтобы не платить лавэ за розыгрыш. Может, еще какие причины выплывут, может, они бабу не поделили, может, его Алекс надул или оскорбил, да мало ли? Алекс, скотина, на все способен. Надо пленку ментам показать.

— Там же ничего не видно.

— Ты, Верунчик, снова напилась, ничего не соображаешь. Если пленку отдать на обработку, то изображение запросто можно почистить. Технически это несложно, поверь. Личико этого убийцы увидеть проще простого…

— Ничего никому мы отдавать не будем, — жестко сказала Верунчик.

Марина замолчала, подумала немного о чем-то своем и согласилась:

— Правильно, мы этому человеку должны быть благодарны. Сжечь ее — и дело с концом.

Марина вытащила пленку и стала вскрывать кассету.

Верунчик не вмешивалась в процесс раскурочивания вещдока. Она курила и морщилась от каждого звука.

Марина никак не могла разломать кассету. На минуту она остановилась, обернулась к Верунчику и сказала:

— Я думаю, что это была женщина.

— Почему ты так думаешь?

— Помнишь, когда она утопила Алекса, то поднимала полотенце с пола? Мелькнула рука, мне показалось, что женская. Давай посмотрим еще раз.

— Ничего там не было видно, — пробурчала Верунчик. — Я уверена, я смотрела внимательно.

— Давай еще раз прокрутим, Верунчик.

— Любуйся, если хочется, я эту мерзость больше переживать не желаю.

— Ну что ж, «перекапываем» Алекса на бис, — усмехнувшись, сказала Марина и засунула кассету обратно в видик.

Верунчик демонстративно отвернулась к окну. Марина с удвоенным вниманием изучала материал. Вот зашел кто-то, разговаривает с Алексом, потом заплескалась вода, это Алекс забил руками. Конец.

— Нет, — вздохнула Марина, — ты права, ничего не видно. Но мне все равно кажется, что это была женщина.

— Не сочиняй! — возмутилась Гренадерша. — Уничтожь ее!

— Точно женщина, она его держала с усилием, она прикладывала слишком много усилий, она боялась, что он вырвется. Мужику было бы легче. Много излишней напряги. Да и что толку, если мы раскурочим? Явно это копия. У кого-то наверняка остался оригинал. И как он им распорядится, неизвестно.

— Ты права, Марина, ты права. А ты знала, что квартира напичкана камерами? — вдруг спросила Верка.

— Понятия не имела. Сволочь Алекс, наверное, поставил, чтобы за Катькой наблюдать. Катька… Слушай, Верунчик, а может, это Катерина Алекса утопила?

— Все может. И Катька, и ты, и я, и Любунчик. — Гренадерша налила полный бокал абсента и теперь задумчиво наблюдала, как зеленая жидкость облизывает хрусталь.

— Нет, Любунчик не смогла бы, кишка тонка.

— А то ты смогла бы! — съязвила Верунчик.

— И ты, и я, и Катька.

Верка мелкими глотками выпила абсент.

— Верунчик, не напивайся, что за идиотизм.

— Идиотизм, — согласилась Гренадерша. — Еще больший идиотизм — чувствовать себя дурой. Ты знаешь, кто снимал?

— Понятия не имею.

— Вот. И ты идиотка. Никто не знает, кто дергал за ниточки и все обо всех знал.

— Точно, как это мы прошляпили? Надо же было понатыкать в квартире камер, потом их снять, ведь менты ничего не нашли. Обработать изображение на пленке — тоже мастерство немалое… Зачем он нам все подсунул? А, Верунчик?

— Думаю, не только нам. Ее получили все заинтересованные лица. Позвони Роману, я хочу с ним поговорить. И вот еще что: разыщи журналистку, Пономаренко, выясни намеками, смотрела ли она некую пленочку?

Марина кивала, кивала, а тут запротестовала:

— А ей зачем? Нужна она больно. Она же журналистка. Вцепится, как клещ, и, пока крови не напьется, не отвалит.

Верунчик не успела ответить. В дверь просунулся охранник.

— Вера Степановна, вам курьер письмо доставил, — сообщил он.

Гренадерша вспомнила, кто ей принес пленку, и напустилась на парня не на шутку:

— Ты знаешь, как в старину поступали с гонцами, которые приносили плохие вести?

— Нет, — растерялся охранник.

— На кол сажали живьем.

— Верунчик, по-моему, просто голову рубили, — встряла Марина со своими историческими познаниями.

— Не важно. Я его просто выгоню! К чертовой матери! Может, неприятностей меньше станет.

— Так мне письмо выбросить? — вконец растерялся парень.

— Давай сюда, — приказала Марина, — и топай на место. Вера Степановна не в духе.

Охранник протянул письмо, и вдруг обе женщины отпрыгнули от него, как от кобры.

Парень держал в руках голубой конверт. Слишком свежи были воспоминания о голубом конверте и его содержимом.

— Это мне? — испуганно спросила Гренадерша.

— Курьер сказал: лично в руки. — Охранник так и застыл с вытянутой рукой. Он не знал, что теперь делать.

— Обратный адрес там стоит? — спросила Марина.

— Не знаю, — промямлил охранник. Он никак не мог понять, отчего это две бабы боятся куска бумаги.

— Так посмотри, идиот! — крикнула Гренадерша.

Охранник не шевелился. До него дошло. Точно, в конверте какой-нибудь заразный порошок! Например, споры сибирской язвы или еще какая-нибудь гадость. И начальницы сами не хотят рисковать. Они его подставили! И теперь он заболеет и умрет, а эти две мымры останутся живы.

— Не буду я смотреть! — огрызнулся он, швырнул конверт и опрометью кинулся вон, в туалет, смывать с себя заразу.

Делать было нечего. Первой подошла к письму Марина.

— Обратного адреса нет, как и в тот раз.

Она подняла конверт, раскрыла его и вытащила лист бумаги. Быстро пробежала глазами текст.

— Читай, — попросила Верунчик, — у меня что-то со зрением.

— Не могу читать тебе такую пакость. — Марина вздохнула. — Давай выбросим в урну.

— Что там, угроза? — Гренадерша тяжело задышала. — Так же как в прошлый раз? Да читай, не тяни! С ума можно сойти!

Марина поднесла лист бумаги к лицу. «Учи, стерва, знай, что тебя ждет!» — прочитала она.

— Ох, то же самое. — Верунчик задохнулась от страха. — Кто же так издевается? Кто этот шутник? Может, этот хмырь, Сергей Анатольевич? Нахватался у Алекса, теперь развлекается?

— Мне читать дальше? — спросила Марина.

Верунчик молча поедала глазами письмо.

«Взмахи маятника шли под прямым углом к моему телу. Я понял, что серп рассечет меня в том месте, где сердце. Он протрет мешковину, вернется, повторит свое дело опять… опять…

Вниз — все вниз сползал маятник. Вправо — влево — во всю ширь! — со скрежетом преисподней к моему сердцу, крадучись, словно тигр! Я то хохотал, то рыдал, уступая смене своих порывов. Вниз, уверенно, непреклонно вниз! Вот он качается уже в трех дюймах от моей груди… Я жмурился, когда он спускался, хотя смерть была бы избавленьем, о! Несказанным избавленьем от мук! И все же я дрожал каждой жилкой при мысли о том, как легко спуск механизма введет острую сверкающую секиру мне в грудь»[6].

— Как страшно, — прошептала Марина.

Верунчик сломалась. Это было видно по сгорбленной спине, по осунувшемуся лицу, по запавшим глазам. Из Верунчика мгновенно ушла энергия, надувавшая паруса жизни.

— Значит, меня разрежут на две части?.. — Гренадерша то ли спрашивала, то ли утверждала, Марина не поняла.

— Не бери дурного в голову, — неуклюже попыталась она ее успокоить.

Легко посоветовать «не брать дурного в голову», теперь бы открыть формулу, как этого достичь. Таблеток от страха еще не изобрели.

— Все! Мне конец! Я не выдержу! — бормотала Верунчик. — Это конец. Мой конец. Не буду ждать, пока меня распилят пополам! Не дождутся! — Она перешла на скороговорку.

Марина испугалась не на шутку.

— Гренадерчик, успокойся, мы наймем тебе телохранителей. Они круглосуточно будут рядом с тобой. Никто к тебе и близко не подойдет незамеченным. Все будет в порядке.

— В порядке? От всех страхов меня телохранители не спасут. — Гренадерша схватила бутылку и прямо из горла стала жадно пить абсент, будто это была простая вода.

Она глотала до тех пор, пока в бутылке ничего не осталось. Пустой бутылкой Верунчик с размаху запустила в стену. Осколки шрапнелью просвистели мимо Марины, та в страхе согнулась и полезла под стол.

Верка стояла прямо. Она, казалось, ждала, жаждала, чтобы самый острый осколок отскочил от стены, набрал скорость и вонзился ей прямо в сердце. Она провоцировала несчастный случай. Он казался ей избавлением от унизительных, непереносимых страхов.

— Ты что, Верунчик, так и убить можно, — проблеяла из-под стола Марина.

Поняв, что смерти от «собственного» осколка она не заслужила, Верунчик без сил опустилась на пол, села рядом с Мариной и в отчаянии сказала:

— Мне конец! Мне конец! Конец. Спеклась Гренадерша. — Смех неожиданно стал сотрясать ее, как лихорадочный кашель.

— Верунчик, тише, тише, Верунчик, поплачь, станет легче, — лепетала Марина.