Черный сорокопут - Алистер Маклин

"Прости меня, пожалуйста, Джонни. Я отменяю свое решение не выходить за тебя замуж. Иначе ты всю жизнь будешь попадать в затруднительные ситуации. P.S. А кроме того, я люблю тебя - самую чуточку".

И в самом низу: "P.P.S. Ты и я, и огни Лондона".

Я сложил записку, отложил в сторону. Отрегулировал у себя над головой перископ. Четко рассмотрел силуэт "Грассхоппера" на горизонте, пышный дымовой плюмаж, по которому можно судить: судно идет на запад. Я убрал сеточку, прикрывающую кнопку ликвидации, повернул белую ручку на 180" и нажал кнопку. Загорелся зеленый огонек. Часовой механизм на "Черном сорокопуте" отсчитывал последние секунды.

Двенадцать секунд. Двенадцать секунд между нажатием кнопки и включением системы. Двенадцать секунд. Я покосился на свои часы. Секундная стрелка неуклонно вершила свой круг. Две секунды. Я уткнулся в глазок перископа. Впереди расплывчатое пятно. И тогда я изо всех сил нажал на кнопку ликвидации.

Ракета прекратила свое существование. Даже на таком расстоянии взрыв выглядел устрашающе. Сперва - вулкан кипящей воды, мигом поглотивший судно, потом - огненный столб в тысячу футов под самые небеса. Потом ничего. Конец "Черному сорокопуту". И конец всему.

Я отвернулся. Флекк положил мне руку на плечо. Едва держась на ногах, я проковылял вперед, в искрящуюся синеву нового дня. Тяжелый грохот взрыва пророкотал в море и разбудил эхо в молчаливых предгорьях.

Эпилог

Маленький пропыленный человечек в маленькой пропыленной комнатенке. Так я .обычно воспринимал его. Маленький пропыленный человечек в маленькой пропыленной комнатенке.

Он буквально подпрыгнул, когда я отворил дверь. Завершив вираж вокруг стола, он приблизился ко мне вплотную, долго тряс мою здоровую руку, подвел к креслу напротив стола. Королевские почести в честь героя-победителя. Готов побиться об заклад, такого с ним прежде не случалось. Когда сюда впервые вошла Мэри Гопман, он не потрудился даже оторвать свое седалище от стула.

- Присаживайтесь, присаживайтесь, мой мальчик. - Серое морщинистое лицо одухотворено заботой. Настороженные синие глаза отражают тревогу, которую сей муж никогда не выказывал в открытую. - Боже мой, Бентолл, ты выглядишь ужасно.

У него за спиной зеркальце, загаженное мухами, покрытое пылью, как и всякий другой предмет в этой комнате. Сколь я могу судить, он не преувеличивает. Левая рука - на черной перевязи, в правой - тяжелая трость, налитые кровью глаза, бледные запавшие щеки, багровый шрам от виска к подбородку. Любители мистики могут принять меня на службу в качестве привидения.

- Не так я плох, как кажется, сэр. Просто очень устал. - Одному Господу Богу ведомо, как я устал. За двое суток полета, от Сувы до дома, я и двух часов не поспал.

- Успел ты перекусить, Бентолл? - Я готов держать пари, что подобной демонстративной сердечности эта комната не видывала за все царствование полковника Рейна.

- Нет, сэр. Позвонил из аэропорта - и сразу сюда. Я не голоден.

- Ясно.

Он подходит к окну, несколько мгновений стоит в неподвижности: ссутулившиеся плечи, пальцы сплелись за спиной, созерцает размытые блики огней на мокром асфальте. Вздыхает, задергивает занавесками грязные окна, садится за стол, сцепив руки. И начинает без предисловия:

- Значит, Мэри Гопман погибла?

- Да, - говорю, - погибла.

- Обычная история: погибают лучшие. Нет бы погибнуть никому не нужному старику вроде меня?! Но жизнь распоряжается по-своему! Наперекор здравому смыслу, верно? Даже о своей дочери я бы... - Он умолкает, разглядывает свои руки. - Мы никогда не увидим вновь Мэри Гопман.

- Нет, сэр, никогда не увидим вновь Мэри Гопман.

- Как она умерла, Бентолл?

- От моей руки, сэр. Так получилось.

- От твоей руки. - Он констатирует этот факт таким тоном, словно нет ничего более естественного. - Я получил радиограмму с "Неккара". Адмиралтейство проинформировало меня в общих чертах о событиях на Вардю. Мне известно, что ты провернул блистательную операцию. И вместе с тем мне ничего не известно. Пожалуйста, расскажи, что и как произошло там.

Я докладываю ему, что и как произошло. Продолжительную эту историю он выслушивает внимательно, не прерывая ни восклицаниями, ни вопросами. Когда я подхожу к концу, он трет ладонями глаза, затем - лоб и, наконец, реденькую прическу.

- Фантастика! - шепчет он. - Слыхивал я в этой конторе всякие диковинные истории, но такую.., - Он умолкает, обзаводится в очередной раз трубкой и перочинным ножиком, возобновляет процедуру ковыряния. Великолепный результат, блестящий результат! Но цена-то какая! Никакими речами, никакими наградами не отблагодарить тебя за содеянное, мой мальчик. И никакими медалями - хотя я уже устроил тебе одну из лучших, особых, ты получишь ее в поощрение в самое ближайшее время. - Легкий тик подергивает краешек поджатого рта: стало быть, меня удостаивают улыбки. - Она тебя потрясет.

Я молчу, и он продолжает:

- У меня к тебе, естественно, есть вопрос, тысяча вопросов. Да и ты, без сомнения, захочешь разузнать, зачем я прибегнул к такому маленькому розыгрышу, на Который меня вынудили обстоятельства. Но отложим объяснения на утро. - Он смотрит на часы. - О Боже, Уже пол-одиннадцатого. Долго же я тебе морочу голову! Ты едва живой от усталости!

- Ничего, все в порядке.

- В порядке? Увы! - Он откладывает трубку и окидывает меня своим ледяным взором снизу вверх. - Отлично представляю себе, "Бентолл, твои страдания - не только физические, но прежде всего нравственные. После всего пережитого ты продолжишь службу в разведке?

- С бульшим рвением, чем прежде. - Я пробую изобразить улыбку, но слишком болезненной оказывается эта дипломатия. - Помните, вы сулили мне свое кресло, когда операция начиналась. Что ж, я намерен со временем его занять.

- А я приложу все усилия, чтоб так оно и было, - негромко сообщает он.

- Я тоже, сэр. - Чуть расслабляю правую руку. - Но наша солидарность простирается еще дальше.

- Да? - Седая бровь уходит на миллиметр вверх.

- Да. Мы едины вот в чем. Каждый из нас полон решимости не выпустить другого живым из этой комнаты. - Я высвобождаю свою правую руку и показываю ему револьвер. - Люгер у вас под сиденьем. Не прикасайтесь к нему.

Он недоуменно таращится на меня, поджимая губы.

- Ты, видимо, лишился рассудка, Бентолл?

- Напротив, обрел его четыре дня назад. - Я с трудом встал на ноги и, ни на миг не отводя от него глаз и пистолетного дула, придвигаюсь к столу. - Выбирайтесь оттуда!

- Стрессовое состояние, - говорит он спокойно. Ты слишком много...

Я ударил его по лицу пистолетом.

- Выбирайся оттуда.

Он отирает окровавленную щеку, медленно встает.

- Кресло на бок! - Он выполняет приказание. Люгер, разумеется, там. Поднять пистолет двумя пальщ мизинца левой руки, за дуло. И на стол.

Он снова выполняет приказание.

- Теперь к окну. И кругом.

- Ради Бога, что это...

Направляюсь к нему, помахивая пистолетом. Он пятится назад, до занавески, разворачивается. Осматриваю люгер. Глушитель. Предохранитель спущен. Барабан, судя по индикатору, заполнен. Кладу свой пистолет в карман, прихватываю люгер. Велю ему развернуться. Помахиваю люгером.

- Так вот она, потрясающая награда, которую я должен получить в ближайшее время, а? Пуля в брюхе из люгера любого потрясет. Но я оказался более бдительным, чем тот бедняга, который доверчиво уселся на этот стул в прошлый раз. Так?

Он делает долгий вздох и покачивает головой:

- Ты сознаешь, что говоришь, Бентолл.?

- К несчастью для вас, сознаю. Присаживайтесь. Он поднимает кресло, садится, облокачивается на уголок стола.

- Долго вы вели двойную игру, а, Рейн?

- Черт побери, о чем ты говоришь?

- Вы, надеюсь, поняли: я намерен вас прикончить. Вот этим самым люгером. Никто ничего не услышит. В доме - никого. Никто не видел, как я сюда вошел. Никто не увидит, как я выйду. Вас найдут утром, Рейн. Мертвым. Решат: самоубийство. Тяжкое бремя ответственности обрекло вас на такой шаг.

Он облизывает губы. Не обзывает теперь меня психом.

- Вы, думаю, отдали изменнической деятельности всю сознательную жизнь. Ума не приложу, как это вам так долго сходило с рук. Талант! Ничего не скажешь. Как насчет исповеди, Рейн?

Синие глаза буквально впиваются мне в лицо. Такой концентрированной злобы в человеческом взгляде я еще не видывал.

- Что ж, - продолжаю я, - я сам изложу эту историю. Сказочка из тех, какие слушают на сон грядущий дети. Внемлите мне, Рейн! Вам ведь предстоит вечный сон!

Двадцать пять лет вы провели на Дальнем Востоке. Причем последние десять возглавляли там контрразведку. Чередуя роли гончей и зайца, зайца и гончей. Сколько трагедий на вашей совести! Сколько человеческих жизней! Два года назад вы вернулись домой. Но еще до этого вас посетили представители некоей заинтересованной стороны. Они сообщили вам, что, по слухам, англичане ведут изучение твердого топлива для ракет. И предложили разузнать, что и как. Вы согласились. Не знаю, за какое вознаграждение, не знаю, что вам посулили: деньги, власть?