Пути предназначения - Влада Воронова

— Потому что Злата верует искренне, — ответил Михаил. — Для неё венчание — священный обряд. Принимать в нём участие, не разделяя религиозные чувства Златы, означает оскорбить её, проявить неуважение. А если не будет уважения к супруге, почтения к её родне тем более не будет. Да и счастливой семейной жизни тоже. Поэтому мы и решили ограничиться только юридическим бракосочетанием.

— Что ж, парень, — сказал Григорий. — Я уже говорил, что запрещать вам свадьбу не собирался с самого начала. А теперь скажу, что рад за дочь, хорошего она мужа себе выбрала. Пусть великая мать, хоть ты в неё и не веришь, благословит ваш брак. — Григорий подошёл к Михаилу, сжал ему плечо, заглянул в глаза: — Счастья вам, сынок, долгой жизни в любви и согласии. — Он осенил зятя знаком священного треугольника.

Михаил склонил голову, принимая благословение.

— Вот значит как, — тихо произнёс семинарист, закрыл Далидийну. — У нас об этой свадьбе до сих пор говорят, но правды так никто и не сказал.

— Теперь вы можете поделиться свежими новостями, — улыбнулся Григорий.

— Нет, — опустил голову семинарист. — Это не для чужих ушей. Мне ваша тайна досталось по случайности, и я не вправе никому её раскрывать.

— Какая тут тайна. Обычное семейное дело, о котором не судачит только ленивый.

— Нет, рабби, — качнул головой семинарист. — Сплетни сплетнями, а разгласить ваш разговор с мастером-очистителем равносильно тому, как если бы я начал болтать о случайно услышанной исповеди.

— Я из своей жизни тайну не делаю, — ответил Григорий.

— Но здесь речь идёт не только о вас, рабби. И даже не о ваших дочери и зяте. Гораздо больше это касается мастера Винсента.

— Возможно, вы и правы, — согласился Григорий.

Винсенту стало неловко. Надо как-то снять напряжение, перевести разговор в другое русло.

— Уже вечер, а у нас остался ещё один усопший. Он ждёт погребения.

— Конечно, мастер, — кивнул семинарист, раскрыл Далидийну, начал заново читать Прощальный канон.

Григорий и Винсент положили покойника на стол.

— Говорят, — глянул на Винсента Григорий, — что в общежитии при интернате снимают комнату трое охотников из Пиррумийского леса.

— Они меняют меха на кувиот. Эти камни встречаются только в Гирреане, да и то редко.

— Мне всегда было любопытно, зачем полесцам кувиот. Ни ювелирной, ни промышленной ценности он не представляет. Так, обыкновенный мелкий булыжник, пусть и синего цвета.

— Полесцы используют его в колдовстве, — сказал семинарист.

— Что за вздор?! — рассердился Винсент. — Никакого колдовства не бывает. Полесцы используют кувиот как накопитель для милта. Это всеобщая энергия, которая позволяет делать разные интересные вещи — передвигать предметы, не прикасаясь к ним руками, разговаривать с животными и подчинять их своей воле… много чего ещё. Милтуан, искусство управления милтом, очень полезное мастерство.

— Для охотников умение раздвигать древесные ветки не прикасаясь к ним руками, не оставляя на них своего запаха, который может отпугнуть добычу, полезно, — сказал Григорий. — А вам-то оно зачем?

— Чтобы было, — буркнул Винсент. — Охотники предложили научить, мне что, отказываться?

— С чего это вдруг такое внимание? — зло спросил семинарист. — Полесцы никому не открывают свои тайны.

— А у меня способности. Полесцы сказали, что такой талант нельзя оставлять необученным. Охотничья удача от них уйдёт.

— Что-то у тебя таланты ко всему, во что ни плюнь. И в единоборствах, и в медицине, и даже в балансировке энергокристаллов. Ты ведь подмастерье на автостанции, в бригаде у Михаила Семёновича. А теперь вот к охотникам в ученики пошёл. Ну просто бездна дарований!

— От зависти не задохнись!

— Тихо! — оборвал их Григорий. — Вы в погребальной часовне, а не в кабаке.

Винсент и семинарист пробормотали извинения. Но друг на друга метнули злые взгляды.

Григорий сказал:

— В том, чтобы родиться наделённым множеством талантов, нет ничего плохого. Как нет и ничего хорошего. Всё зависит от того, на какие дела обладатель талантов их употребит.

— Я не сделал ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — огрызнулся Винсент.

— Ничего такого, чем следовало бы гордиться, вы тоже не сделали. Вы растрачиваете дарованные вам таланты впустую.

— Я не…

— И что же такого важного ты сделал? — перебил семинарист. — Ответ — ничего.

— Прежде чем что-то делать, надо научиться!

— Надо, — согласился Григорий. — Но даже в учении нельзя разбрасываться на ненужности. Отпущенные нам время и силы не бесконечны.

— Как же, как же, — процедил Винсент. — Это я уже слышал. Из совокупности талантов надо выбрать только один, а ото всех прочих отказаться, обречь их на отмирание. Иными словами убить часть себя.

Григорий усмехнулся.

— Не думаю, чтобы ваши советчики могли сказать такую глупость. Скорее всего, вы слушали их крайне невнимательно, а потому сделали неправильные выводы. Умный людь ни один из талантов не станет обрекать на отмирание из-за невостребованности. Из их совокупности он выберет тот, который ему наиболее интересен, а все прочие направит так, чтобы они стали поддержкой таланта основного. Поэтому, сударь, когда будете совершенствовать мастерство единоборца или балансировщика кристаллов, то изыскивайте способы употребить эти навыки на пользу медицине, раз уж вы её избрали своим основным занятием.

Винсент опустил взгляд. Было стыдно. Григорий ободряюще пожал ему плечо. Выждал несколько мгновений и сказал:

— Я хотел попросить вас, сударь…

— Да, преподобный, — ответил Винсент. — Конечно. Всё, что захотите. Я буду рад помочь.

— Когда пойдёте к охотникам, возьмите с собой моего внука.

— Но…

— Руку ему я вылечить смогу. Скорее всего, смогу, — с горечью уточнил Григорий. — Но пока идёт лечение, Авдею надо чем-то заниматься. Без дела он пропадёт. Я не верю, что милт существует на самом деле, и что милтуан — это действительно мастерство, а не пустая иллюзия, однако…

— В Иалумете почти никто не верит в милт, — хмуро перебил Винсент. — Но он существует. А если так, то им можно управлять.

— Только непонятно, на кой ляд это надо, — вставил семинарист. — Самое бессмысленное занятие во всех трёх мирах, от этой часовни до золотых садов всеблагой матери.

— Всё так, — согласился Григорий. — Однако это занятие способно полностью поглотить внимание и тем самым отвлечь от тягостных мыслей. Хотя бы на время…

— Ваш Авдей слишком умён, чтобы прельститься игрушкой.

— Милт не игрушка! — рассердился Винсент. — Это сила и мудрость самого мироздания. Кто знает, может быть она даже руку ему исцелит!

— Вы думаете? — дрогнувшим голосом переспросил Григорий.

Семинарист гневно захлопнул книгу.

— Подло манить старика ложной надеждой на исцеление внука!

Винсент подошёл к нему, смерил презрительным взглядом.

— Авдей мой друг. Но тебе никогда не понять, что это значит. Иначе в тебе никогда не было бы столько злобы.

— Не тебе судить! — огрызнулся семинарист.

— А я и не сужу. Я жалею. Жизнь, в которой нет друзей — пустая жизнь.

— Моя жизнь отдана служению великой матери! — заорал семинарист. — Поэтому в ней нет места для бренных мелочей.

— И ты думаешь, Таниара прельститься такой пустышкой? Если нет людей, которые могут надеяться на тебя, то богине ты тем более не нужен.

— Не смей произносить её имя своим поганым языком, грязный еретик!

— Молчать обоим, — велел Григорий. — Не в кабаке. — Вздохнул устало и сказал: — Ни одна мать не пожелает, чтобы её дитя лишилось того тепла, которое даёт дружба. Нам всем приятно его принимать, но ещё приятней дарить. Дружба — это во многом служение. Но служение без холуйства. К сожалению, осознать эту истину можно, лишь основательно её распробовав. Поэтому сейчас же вы оба отправитесь в интернат и будете восемь часов подряд служить беспомощным. Надеюсь, это хотя бы немного научит одного из вас замечать, что в мире, кроме него, есть и другие люди, а другого — понимать, что боль способна породить лишь ненависть.

— Боль, рабби? — не понял семинарист. — Какая боль?

— Любая. Ведь словами можно ударить ничуть не слабее, чем хлыстом.

Семинарист по-прежнему ничего не понимал. Зато Винсент опустил голову.

— Да, преподобный. Разрешите исполнять епитимью?

— Ты же и так работаешь в интернате, — недоумённо сказал семинарист.

— Ну и что? Отдежурю одну смену вне очереди и без оплаты.

Семинарист глянул на Григория, на Винсента.

— А почему епитимья? Я не понимаю.

Винсент ломано и резко дёрнул плечом, словно закрывался от внезапного порыва пронзительно-холодного ветра.