Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Matthew Ford

появления индустрии влияния. Современный военный подход к операциям влияния возник на основе противоповстанческих кампаний на Ближнем Востоке. В этом отношении, в отличие от кинетических операций, операции влияния были разработаны для завоевания "сердец и умов" тех групп населения, которые необходимо было оградить от повстанцев (Ford 2019). Среди американских войск доктринальные аспекты этой деятельности были разработаны для войн в Ираке и Афганистане, где необходимо было предпринять шаги для противодействия эффективности пропаганды повстанцев (Rid 2007; Briant 2019). В данном случае вызов исходил от иракских и талибских сил, которые не страдали от такой же иерархической военной структуры, как армия США, и поэтому были более ловкими в пропаганде, загружая видео успешных атак СВУ и последующих засад, чем коалиционные силы (Hashim 2018). Однако, осознав важность победы в информационной кампании, западные вооруженные силы со временем стали гораздо лучше формировать информационную среду, пытаясь повлиять на неопределившихся в надежде, что они решат не вставать на сторону повстанцев.

Использование военными операций влияния для победы в битве за стратегические коммуникации во время войн в Ираке и Афганистане дало необходимый кислород для появления гораздо более широкой индустрии влияния, основанной на анализе данных. Начав проводить операции, а затем отточив свои методы в странах за пределами Запада, эта новая индустрия влияния стала пытаться формировать общественное мнение в Европе и Северной Америке. Наиболее заметной организацией в этом отношении, заключившей контракты с МО Великобритании, МО США и НАТО, стала Strategic Communication Laboratories (SCL) и ее дочерняя компания Cambridge Analytica. Изначально SCL занималась поведенческим анализом и проводила зарубежные кампании влияния, направленные на формирование выборов или референдумов в тридцати странах, прежде чем ее деятельность стала достоянием мировой общественности после референдума о членстве Великобритании в Европейском союзе в 2016 году.

К тому времени, когда Cambridge Analytica наняла Vote Leave, официальную команду кампании за выход Великобритании из Европейского союза, SCL усовершенствовала ряд возможностей по сканированию профилей пользователей Facebook и незаконному сбору других источников данных, чтобы они могли разрабатывать микротаргетированную политическую рекламу (Briant 2019). Это, в свою очередь, было основано на более ранних исследованиях профилей Facebook, направленных на "отслеживание цифровых следов личности", , которые позволили понять, как адаптировать сообщения для отдельных людей. Учитывая количество собранных данных, команды, работавшие в SCL, использовали "три конвейера машинного обучения... для обработки текстов и изображений". Программное обеспечение можно было использовать для чтения фотографий людей на веб-сайтах, сопоставления их с профилями в Facebook и последующего нацеливания рекламы на эти индивидуальные профили". Сочетание академических исследований и применения искусственного интеллекта для выявления ключевой аудитории позволило SCL сделать несколько смелых заявлений о взаимосвязи между передаваемыми сообщениями и успехом своих кампаний. Так, например, работая на американскую консервативную организацию, SCL "утверждала, что 1,5 миллиона рекламных впечатлений, полученных в ходе их кампании, привели к повышению явки избирателей на 30 % по сравнению с прогнозируемой явкой для целевых групп".

С 2016 года индустрия влияния значительно расширилась: Бриттани Кайзер, разоблачительница Cambridge Analytica, отметила, что в настоящее время сотни компаний, использующих методы, схожие с SCL, работают над кампаниями влияния. Так, издание Buzzfeed сообщило, что двадцать семь онлайн-кампаний по дезинформации, связанных с PR- или маркетинговыми фирмами, были разоблачены как фальшивые, а одна из них обещала "использовать все инструменты и использовать все преимущества, чтобы изменить реальность в соответствии с желаниями нашего клиента". Но это касается не только политических кампаний. Напротив, одной из причин такого положения дел является то, что бизнес убедили в том, что аналитика данных поможет ему успешно найти потенциальных клиентов и увеличить свою долю на рынке. Как следствие, мы наблюдаем рост числа спонсируемых постов людей с клеймом "агентов влияния" на платформах социальных сетей, таких как Instagram. В 2018 году объем рынка агентов влияния оценивался в 137 миллионов долларов. Ожидается, что в 2020 году он вырастет до 162 миллионов долларов. В 2020 году глобальные расходы на цифровую рекламу достигнут 378 миллиардов долларов, из которых большая часть приходится на Google и Facebook, похоже, что многие маркетологи считают, что аналитика данных, основанная на электронной коммерции, в сочетании с целевым онлайн-маркетингом может принести серьезную финансовую прибыль тем компаниям, которые готовы вкладывать средства.

Однако вопрос о том, есть ли у Google или Facebook инструменты, позволяющие взломать ваш мозг и предсказать, как вы отреагируете на сообщение в Интернете, остается открытым. Например, онлайн-эксперименты показали, что целевая персонализированная реклама обычно нацелена на аудиторию, которая уже с большой вероятностью купит товар. Иными словами, реклама имеет ограниченный эффект в плане охвата аудитории, выходящей за рамки тех, кто уже имеет предварительные предпочтения. И если это действительно так, то большая часть денег, потраченных на онлайн-влияние, не достигает тех людей, на которых бизнес хотел бы ориентироваться, чтобы увеличить свою долю на рынке. Однако, как отмечает один из комментаторов, дело в том, что и маркетологи, и те, кто покупает цифровое онлайн-влияние, "верят, что их маркетинг работает, даже если это не так". Если это действительно так, то пьянящая идея о том, что цифровые инфраструктуры могут быть использованы для предсказания поведения людей, не имеет под собой оснований.

То, что верно для маркетинговой индустрии, верно и для вооруженных сил в более широком смысле. Действительно, в американских и российских вооруженных силах давно существует интерес к формированию восприятия и управлению поведением людей - интерес, восходящий к попыткам Советского Союза перевернуть ядерное сдерживание и теорию игр с помощью процесса рефлексивного контроля (Chotikul 1986; Thomas 2004). По сравнению с холодной войной, сейчас все изменилось: веб-платформы обеспечивают немедленную обратную связь с аудиторией, которая воспринимает деятельность по оказанию влияния. Это означает, что такие организации, как SCL или Cambridge Analytica, имеют возможность более эффективно оценивать уровень отклика; а это - находка для вооруженных сил, поскольку военным нужен такой прогностический анализ, потому что без него они не могут надеяться контролировать интерпретацию войны в XXI веке. Подобно бизнесменам, желающим, чтобы их маркетинговый бюджет приносил предсказуемую прибыль на вложенные средства, военные предрасположены к желанию получить коэффициент конверсии сообщений. Ведь если они не могут контролировать сообщения, значит, они потеряли контроль над восприятием людьми поля боя. И в этом отношении аналитика данных и цифровые инфраструктуры вдохнули новую жизнь в стремление военных предсказать связь между сообщением и изменением поведения, хотя неясно, смогут ли эти операции влияния охватить аудиторию помимо тех, кто уже предрасположен к передаваемым сообщениям.

Все эти противоположные импульсы напоминают нам о том, что способ создания и сбора данных отражает глубокую медиатизацию современной войны. Ведь вооруженные силы полагаются на инструменты добычи