Дверь - Мери Райнхарт

Что касается выезда из страны, то я об этом думал. Мое положение становилось безнадежным, помощи ждать было неоткуда. Но никаких действий в этой связи я не предпринимал и предпринимать не пытался.

Все, что я сообщил, мною не придумано. Я нахожусь под присягой и говорю чистую правду. Я никогда в жизни никого не убивал. Меня обвиняют в том, в чем я невиновен. Если в результате приговора я пострадаю, то буду страдать за чужое преступление».

Многое из изложенного здесь он рассказал на суде. По-моему, кроме нас самих, вряд ли кто-нибудь в переполненном зале ему поверил. Ему противостояла масса свидетельских показаний, включая наши собственные вынужденные ответы.

То, что в тот же самый день из реки выловили тело бедного Амоса, вроде бы должно было ему помочь, но не помогло. Бедняга Амос утонул, но до сих пор мы, несмотря на все свои подозрения, не можем точно сказать, утонул он сам или был кем-то утоплен.

Но думаю, что могу восстановить сцену того, как это произошло. Может быть, на мосту, а может быть — в тихом месте на берегу Амос с кем-то доверительно разговаривал, гордый и польщенный тем, что с ним советуются. Потом внезапный удар мускулистой руки, и мутная вода сомкнулась над его головой.

Джима признали виновным всего после трех часов совещания присяжных. Виновным в умышленном убийстве.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Джима приговорили к электрическому стулу двадцать пятого июня. Все и каждая из газет отдельно были довольны приговором. Немало добрых слов высказали они по поводу проницательности полиции и мудрости суда.

Годфри Лоуелл сразу же подал на апелляцию, но тут же предупредил нас, что даже если еще один суд и состоится, надежды на успех без каких-либо новых доказательств невиновности было мало.

Мы были ошеломлены приговором. Кэтрин не вставала с постели, но уже не от желания отгородиться от всех, а просто по необходимости, и ее ежедневно навещал доктор Симондс. Побледневшая, похудевшая и непохожая на себя Джуди слонялась по комнатам как привидение, неотступно пытаясь все же разгадать загадку и по-прежнему ни на секунду не сомневаясь в невиновности Джима.

— Он кого-то покрывает, — говорила она. — Он видел-таки того человека на склоне. Он стоял в двадцати футах от тропинки. Эти замечательные супруги Деннис разглядели его достаточно хорошо, чтобы сказать, что на нем был костюм для гольфа и он вытирал руки, д человек, о котором он говорит, почти с ним столкнулся. Дядя Джим его видел и узнал. Он знает, но не говорит. И Уолли знает. Поэтому и убежал, чтобы не говорить.

Она выглядела так, как будто вообще не спала. Я сама каждый вечер выпивала таблетку снотворного, а потом лежала без сна до рассвета. Я опять осталась одна, так как Лаура уехала к своим детям. По дороге на станцию она шумно рыдала и пообещала приехать как можно скорее.

Из всех членов нашей маленькой семьи в городе оставались только Кэтрин, Джуди и я. Уолли так и не появился. Это его дезертирство меня чрезвычайно разозлило. Он знал то, что могло спасти Джима, и — уехал. Прятался где-то, пережидая, пока все не уляжется.

Но двадцать седьмого июня позвонил служащий из клуба Уолли, где он, оказывается, не появлялся уже с двадцать второго июня, со вторника. А была уже следующая среда.

— К нам для него пришло несколько писем, — сообщил этот официант. — И есть одно весьма срочное дело. Мы хотели бы узнать, как с ним можно связаться?

— Срочное дело?

— Да. Каждый день звонит какая-то женщина. Сегодня она уговорила меня пойти наверх и посмотреть его комнату. Она, кажется, думает, что с его отсутствием не все в порядке. Она и попросила меня позвонить вам.

— Не в порядке… — повторила я, ощущая уже знакомое с недавнего времени мрачное предчувствие. — А что именно она думает? Она не назвалась?

— Нет. По-моему, женщина молодая. Я не хочу вас излишне тревожить, но она сильно нервничает. Даже сказала о том, что пора сообщать в полицию.

— А по какой причине, не сказала?

— Нет. Вообще-то, я только что спустился из его комнаты. И мне не показалось, что он собирался уезжать более или менее надолго. Одежда вся на месте. Но машины нет. Все же, я думаю, вам не надо слишком уж волноваться. Вы знаете, он иногда делал неожиданные вещи. Если бы эта женщина не была так возбуждена…

— Значит, его машины нет?

— В гараже нет. Да, нет с вечера прошлой среды.

Поскольку теперь уже был вторник, он отсутствовал уже шесть дней. Могло, конечно, случиться и так, как сразу же подумала Джуди: он просто «смылся». Но я все же не была в этом уверена до конца. Трудно было себе представить, что Уолли путешествует вот так, совсем налегке: без одежды и зубной щетки.

Я действительно забеспокоилась. Кто же звонил в клуб? Мэри Мартин? Если так, то почему она упоминала о полиции? Ведь мой опыт общения с Мэри Мартин убеждал, что она к полиции относится со страхом, если даже не с ужасом. Кто это мог быть еще? При всех своих недостатках Уолли все-таки обходил стороной тех женщин, для которых мысль о полиции была естественным делом.

В конце концов я позвонила в клуб и вызвала того же официанта.

— Мистер Эллис, женщина, которая звонила вам, сообщила свое имя?

— Нет. Она звонила из телефонной будки. Мне показалось, что она плачет, но прежде чем я успел спросить, она повесила трубку.

— Тогда откуда известно, что она молодая?

— У нее был молодой голос. Мне так показалось.

Мне стало ясно, что это была Мэри, а то, что она плакала, убедило меня в другом: произошло что-то ужасное. Я положила трубку, дошла до библиотеки и здесь у меня схватило сердце.

Меня обнаружил Джозеф, тут же сбегал за лекарством, устроил меня поудобнее, а когда мне немного полегчало, выслушал всю историю. Он сильно расстроился. Стакан в его руке задрожал так сильно, что звякнула ложечка. Ему даже пришлось опереться о стул.

— Полиция, мадам? Значит, эта молодая дама считает, что у него действительно серьезные неприятности?

— Она плакала, Джозеф.

В конце концов я вызвала Дика Картера, и в тот же вечер они с Джозефом отправились в клуб Уолли, осмотрели его комнату, но ничего не нашли. То, что они рассказали по возвращении, выглядело довольно зловеще.

В прошлую среду Уолли не стал обедать. Вместо этого он пошел в библиотеку клуба и долго что-то писал, часов до восьми или дольше. Мальчик-рассыльный даже «подумал, что он пишет книгу». Потом попросил длинный плотный конверт, сложил туда исписанные листки, надел в гардеробе шляпу, легкий плащ и вышел. Но, простояв несколько секунд на ступеньках, вернулся. Выглядел он нервным и раздраженным. Зашел в телефонную кабину и долго с кем-то разговаривал. Потом вышел опять, и с тех пор его никто не видел.

Дик с Джозефом тщательно осмотрели всю комнату. Джозеф, который иногда бывал у него и приводил в порядок одежду и вещи, сказал, что ничего не пропало.

— Но, мадам, — заявил он, — надо учитывать, что мистер Уолтер в последнее время был очень взволнован. Он иногда выезжал ненадолго по вечерам на автомобиле, а потом менял планы. Мне известно несколько таких случаев.

— Но уехать на шесть дней, Джозеф!? Когда на следующий день ему надо было выступать в суде! Это смешно.

— Может быть, в этом и заключается причина, мадам.

— Чепуха, Джозеф! Никто не верит, что мистер Уолтер к чему-то причастен.

Из клуба они пошли в гараж. Ночной сторож хорошо запомнил, как он уезжал. И уезжал ненадолго — просил вечером вымыть ему машину.

— Я приеду, наверное, к одиннадцати, — распорядился Уолтер. — И вымойте ее как следует. В прошлый раз после вашей мойки она стала грязнее, чем была.

Настроение у него было плохое. Придя в гараж около четверти девятого, он сразу попросил долить бензин и проверить масло. Сказал, что едет за город. Стоял рядом и наблюдал, как обслуживают машину. Казалось, «он торопился уехать».

Но после того, как сел в машину, случилось такое, при рассказе о чем у меня сразу похолодели руки, а сердце наполнилось отчаянием. Цитирую служителя гаража:

«На нем был плащ… Вот он, здесь. В последний момент он его снял и бросил мне. Ночь была теплая. Но потом взял обратно и вынул из его кармана револьвер. Он пытался это сделать незаметно, но я увидел. Револьвер положил в карман на дверце».

Упоминание о револьвере для меня означало только одно. Уолли убил себя. Остановил машину где-нибудь на пустынной дороге и покончил все счеты с жизнью, ставшей ему невыносимой.

Но почему? Что такого он знал? Что сделал? Неужели возможно, что все его три алиби фиктивны? Неужели вечером восемнадцатого апреля он смог незаметно выскользнуть из дома и убить бедную Сару? Я еще раз последовательно вспомнила все события того вечера и убедилась, что такого быть просто не могло.

Хотя было уже довольно поздно, почти полночь, я набрала номер инспектора Гаррисона и нарушила его, очевидно, крепкий сон. Однако он тут же сказал, что выезжает немедленно. Пока я его ждала, моя голова совсем пошла кругом от мыслей.