Искусство невозможного (в 3-х томах) - Борис Березовский

У всех олигархов, на мой взгляд, есть общие черты — это воля, стремление овладеть решающими факторами.

И еще, знаете ли, всякое говорят про мафию и большие деньги. Так вот, ни один олигарх не лег ни под какую мафию. Олигархи оказались сильнее всех мафий, сильнее самой власти, перед которой они не прогнулись. Во всяком случае, если иметь в виду только видимую часть айсберга, а не ту, что скрыта под глубокой толщей воды или темноты, то я под властью не прогнулся. Других же винить не хочу, ибо мы видим, что в конечном итоге капиталы олигархов никуда не делись, не растворились. Никто из них никуда не сгинул. Да, власть элементарно справилась с так называемой политической элитой России, выстроив всех по вертикали, подчинила средства массовой информации, с большим трудом выгнав за порог владельцев холдингов — Гусинского и меня. Но все равно тягаться с олигархами для власти — нелегкий крест. Она никак не может забрать наши деньги, ну никак.

— Любопытно, когда вы впервые приехали в Лондон и по каким нуждам?

— Точно не помню, быть может, лет семь тому назад. Здесь, в Кембридже, учились мои дочери, и я гостил у них. Англия была последней страной в Европе, которую я узнал. Но при этом хочу заметить, что, видимо, под влиянием Шекспира и Диккенса (хотя я много читал и французов — Дюма, Мопассана) у меня сложилось ощущение, что мне созвучнее и ближе все-таки английский менталитет.

— Но ни в каком сне вы конечно же не видели себя в роли лондонского сидельца, вынужденного покинуть Родину?

— Да, я не только не мог себе такого представить, я вообще не представлял, что могу надолго уехать из России. Только раз я уехал из России на два месяца, читал лекции в Германии. Конечно же, то, что произошло, для меня было неожиданным. Тем не менее могу сказать, что здесь, в Лондоне, я чувствую себя очень комфортно именно в силу детских книжных впечатлений и сложившейся ментальной готовности. Жил я и во Франции, там тоже было хорошо, там потрясающая природа, там у меня роскошный дом, о котором много писали. Но Лондон остается моей главной привязанностью. Теперь уже как бы в двойном значении этого слова. Во Франции, кстати, живет и моя мама, которая быстро приспособилась к тамошней жизни.

— Вы упомянули маму, и я хочу заметить, что нигде не мог найти подробной биографии вашей семьи. Это случайность или вы сами не рассказываете журналистам о своих генеалогических корнях?

— Думаю, что вы ошибаетесь, не раз я видел подробное описание моей биографии, взятое из глубин КГБ — ФСБ. Там написано, скажем, что мой отец известный раввин, который чуть ли не организовывал и возглавлял какие-то еврейские секты. На самом же деле биографии отца и матери очень простые. Я бы сказал, страшно простые. Такая, знаете, типичная советская, если хотите, русская, российская судьби– нушка. Отец родился до революции, мать моложе его на 13 лет. Отец родом из Сибири, из Томска, и хорошо знал Лигачева. Да, да, Егора Кузьмича. Мать родом из Самары, оба переехали когда-то в Москву, встретились и поженились в 43-м году. По профессии отец инженер, строил комбинаты по производству стройматериалов, в Самаре одно время был главным инженером, потом перешел на работу в институт, разрабатывавший проекты керамических предприятий. За возведение такого завода в Узбекистане отец получил даже премию Совета Министров СССР. Умер он в 79-м году. Мама после школы пошла работать медсестрой, а потом много лет работала лаборантом в Институте педиатрии Академии наук.

Я сказал, что биографии родителей простые, но это все же не совсем так. Отец прожил сложную и трудную жизнь, и уже на моей памяти в 50-х годах, когда в стране была антисемитская истерия, он полтора года не мог найти себе работу. Спасли его, а значит, как бы и меня его Друзья.

Если идти вглубь, то отец моего отца, мой дед, был томским купцом, но любопытно, что позже он стал даже членом КПСС. Мать моя была также из состоятельной семьи польско-итальянско-украинских кровей. Дед был сторонником, причем очень твердым сторонником, революции. Вместе с двумя братьями он прожил весьма эмоциональную, но последовательную жизнь. Дед по материнской линии был первым комсомольцем Самары, а за свои убеждения преследовался при царском режиме. Сохранились его фотографии в каких-то там бурках с патронташем. Он долго жил на Севере, потом переехал в Москву, где за счет какой-то там квартироразверстки получил жилье и сумел трижды жениться (вот и я пошел по его стопам). Как-то раз он пришел домой очень радостным и объявил, что создал кружок молодежи последователей Гайдара. Одна из целей кружка состояла в предотвращении эмиграции евреев из Советского Союза. Поэтому– то, наверное, я и самостоятельно не эмигрировал из России.

— Человек с системным мышлением и выверенностью в жизненных ситуациях, как вы относитесь к случайному, к тому, что сваливается на нас, казалось бы, ниоткуда? Мне показалось, что в биографиях ваших близких предков, да и в вашей тоже, одно вытекает из другого.

— Вы знаете, мостики в жизни — самое неожиданное. На эту тему в моей судьбе много всякого бывало, и моя жизнь — это цепь сплошных случайностей. Тем более что в обывательском смысле случайности

— это то, на что мы сами обращаем внимание. В детстве я много времени провел на даче у бабушки в Подрезкове под Москвой. По соседству жил человек по имени Мороз, который одно время был мужем Светланы Аллилуевой, дочери Сталина. Наши семьи, конечно же, общались. И вот сын Светланы и Мороза и моя старшая дочь Лиза поженились. Лиза родила мальчика, который по прямой родословной правнук Иосифа Виссарионовича. Вот какими бывают повороты судьбы.

Комсомольцем я был самым активным, одно время председательствовал в Совете молодых ученых Института проблем управления, потом в этом же статусе на территории района, а потом и во всей Москве. Членом партии стал с 1978 года. Из партии не выходил, билет не сжигал. Кажется, он цел до сих пор.

— Борис Абрамович, а почему, собственно, вы, бизнесмен, коммерсант, деловой человек, вдруг решили заняться политикой? Ведь и образование– то у вас не гуманитарное.

— Да, наверное, специальное образование прибавляет профессионализма. Да, у меня нет ни политического, ни исторического, ни юридического образования. Все мои познания и эмоции на ниве общественно-политического устройства государства я или почерпнул из прочитанного, или прочувствовал. Серьезной политикой я начал заниматься с того момента, как только возник вопрос об акционировании ОРТ, когда оно стало реальным. Я в отличие от Гусинского никогда не утверждал, что телевидение — это мой бизнес. Для меня было важно, чтобы ТВ — мощнейший рычаг политического влияния — не достался коммунистам.

— Возникала ли у вас в голове мысль стать премьер-министром? Ну, скажем, в момент перехода этого поста от Черномырдина к Кириенко?

— Такого желания никогда не было, желание было одно — получать от жизни удовлетворение, радость… То есть на самом деле у меня возникают желания делать что-то самому только тогда, когда я уверен

— никто другой не сделает так хорошо, как я. Например, когда я видел, что Борисом Николаевичем руководят авторитет и воля, что он сумма этих двух составляющих, у меня не возникало никаких высококарьерных поползновений. Когда же президентом стал Путин, такое желание появилось, потому что он, как я считаю, разваливает страну.

— В каком вы сейчас статусе, паспорт какой страны вы вынимаете из широких олигарховых штанин?

— Я гражданин Российской Федерации и хочу оставаться им же и впредь. Если бы я хотел поменять гражданство, есть простой способ сделать это — достаточно обратиться в посольство. Но я собираюсь продолжать заниматься политикой в России.

— А не может ли нынешний президент страны Владимир Путин сделать так, что вас лишат этого самого российского гражданства? Ну как в свое время делалось при Андропове и Брежневе.

— Считаю, что Путин может сделать все что угодно. И ему во всех его действиях будет обеспечена поддержка. Не знаю, решится ли он на такое. Но это не невозможно.

— Скажите, это все-таки правда или нет — слюни про ностальгию? Ведь вы уже два года вне родины, вне Москвы. Когда-то Иосиф Бродский говорил мне, что ностальгией он не болеет, но к нему приходит временами сильная необходимость быть в определенном месте.

— Конечно, я очень скучаю по России. Здесь в Лондоне мне комфортно, хорошо, но ностальгия и жизненный бытовой комфорт

— это разные вещи. Меня раздражает другое — я не считаю, что кто-то, кроме меня, имеет право решать, где мне пребывать.

— В другие страны выезжаете — скажем, в США?

— Возможность у меня есть, но, по законам Англии, пока я не получу так называемой резидентуры, я не могу никуда выезжать.

— Что за люди нынче возле вас? Это ваши друзья, соратники? Те, кто вам верит, что вы боретесь за справедливое правое дело?