Амур. Между Россией и Китаем - Колин Таброн

словам смотрителя, допрашивали бывшего императора, сохранились некоторые предметы его мебели, вывезенные из дворца в Маньчжоу-Го: несколько стульев и столики, инкрустированные перламутром. Экран на одной из стен демонстрирует его благодарность Советскому Союзу за спасение, за которой следует патриотическая песня, восхваляющая любовь между Россией и Китаем, с фотографиями сияющих толп и политиков, пожимающих друг другу руки.

Пу И жил тут в страхе, что его вернут в Китай, где казнят. Он писал заискивающие письма Сталину с просьбами оставить его в СССР навсегда. Ответа он не получил, но комфортно проживал вместе с родственниками и оставшимися чиновниками Маньчжоу-Го, а выше жило несколько японских генералов. Его священную личность всегда ограждали от бытовых дел: он не мог сам завязывать шнурки или чистить зубы. Даже здесь китайские служители и почтительные родственники приносили ему еду, стирали одежду и убирали комнату. Он по-прежнему был одержим пренебрежением к другим и собственными привилегиями, но больше не мог бить своих слуг, как когда-то бил своих жен и евнухов, ограничиваясь только пощечинами. При обязательном изучении «Краткого курса истории Всесоюзной коммунистической партии» и «Проблем ленинизма» (родственники читали ему книги вслух в китайском переводе) все замирали в скучном непонимании, а попытки Пу И выучить русский не шли дальше запоминания парочки народных песен. По вечерам сопровождающие пытались узнать будущее с помощью бессознательного письма[88] на небольших планшетках, в то время как японцы на втором этаже слушали оперу на граммофоне. Затем Пу И удалялся к себе, чтобы читать Алмазную Сутру, выяснять свою судьбу с помощью монеты, заниматься своим здоровьем или тревожиться о драгоценностях, спрятанных в чемодане с фальшивым дном.

Этот бессодержательный режим был нарушен лишь раз, в 1946 году, когда его под конвоем отправили в Токио в качестве свидетеля обвинения в Международном военном трибунале для Дальнего Востока. Там он оправдывал себя, перекладывая всю вину за сотрудничество на японцев.

В 1950 году Сталин отправил Пу И в Китай. Он полагал, что идет на смерть. Однако вместо этого он провел девять лет в перевоспитании – в изнурительном марафоне исповеди и покаяния, когда заключенный становится сам себе судьей и обвинителем[89]. Он начал этот процесс с лебезящим смирением и, возможно, со старой рассчетливостью, пока не превратился в то, чего хотел режим: образцовый пример превосходства коммунистов над старым порядком. В конце концов он получил прощение; экс-божество, экс-император в синем френче Мао[90] стал подрабатывать в пекинском ботаническом саду. Между чисткой теплиц и поливанием сеянцев он сочинил автобиографию, написанную языком преображенного человека, в которого поверили правители Китая, а, возможно, даже он сам.

Тем временем в Маньчжурии, откуда ушли японские войска, на милость России и Китая осталось примерно 300 тысяч японских поселенцев. Многие покончили с собой. Пришло время мести за зверства японской оккупации. К концу лета 1945 года в густой гулаговской сети Сибири и Дальнего Востока появился лабиринт новых концлагерей, где содержались 600 тысяч сдавшихся японских солдат и гражданских лиц. Они работали на восстановлении сибирских городов, железных дорог, портов и шахт; за десять лет умерло 62 тысячи человек.

На лесном кладбище далеко от Хабаровска стоит часовня в память о сталинских жертвах: здесь под красными звездочками или под христианскими крестами на сотнях гектаров лежат умершие жители города; на надгробиях лазером выгравированы портреты – словно среди деревьев смотрит огромная рассеянная толпа людей. Японский комплекс невелик и отгорожен. Мемориальная стела красноречиво пуста. В траве прослеживаются гранитные очертания нескольких могил. Березовые листья почти затопили имена мертвецов на тонких пластинах, и их нужно расчищать.

Почти все японцы, умершие в трудовых лагерях, покоятся в неизвестных местах. В пригороде, на месте исчезнувшего лагеря и братских могил, стоит памятник небытию. Тех, кто помнит, сейчас мало, и они далеко. За аккуратными дорожками липовая аллея ведет к кенотафу из обычного кирпича. Овальный проем в центральном цилиндре ведет к безупречно круглому отверстию в стенке, где вы словно ступаете в небо[91].

Пока одна династия умирала в беспомощной фигуре Пу И, незаметно зарождалась другая. Легендарное место появления маньчжурской династии Цин – горы Чанбайшань вдоль китайско-корейской границы, где обитали предки, племена чжурчжэней. Однако здесь же, на вулканических склонах горы Пэктусан, где отец-партизан сражался с японцами, в 1942 году родился Любимый Руководитель[92] Северной Кореи Ким Чен Ир – отец нынешнего диктатора. Появление на свет Ким Чен Ира отмечали великие предзнаменования. Скованное льдом озеро под горой треснуло, возвещая о его величии, в небе появились двойная радуга и новая звезда, и оттуда спустилась ласточка. Уже через три недели Любимый Руководитель умел ходить, а через еще две недели свободно говорил. Позже он стал гением разума и спорта, написал 1500 книг за три года и мог управлять погодой.

На самом деле Ким Чен Ир родился в невзрачном селе Вятское к северу от Хабаровска. Его отец[93] бежал из массива Чанбайшань за Амур и командовал батальоном 88-й стрелковой бригады, где воевали китайские и корейские партизаны. Ребенок появился в 1941 году, но этот год менее благоприятен, чем 1942, поэтому дату поменяли. Любимый Руководитель, как и его отец и сын (нынешний Уважаемый Высший руководитель[94]), отличался некоторой андрогинной полнотой, что наводит на мысли о питающем божестве для его народа.

Несмотря на пропаганду, он был весьма привязан к земле и боялся летать. Путешествовал исключительно в роскошном вагоне собственного бронепоезда. Советские сопровождающие описывали, как во время тайной поездки в Москву он употреблял свежих омаров, которых ежедневно доставляли самолетами[95], жареную ослятину и шампанское, пока его народ голодал.

Сегодня в Вятском нет памятника, увековечивающего его рождение, хотя советские документы свидетельствуют об этом. Однако за селом китайцы поставили памятник интернациональной 88-й бригаде – связка позолоченных винтовок.

Хабаровский краевой музей расположен рядом с мысом, где стоит Муравьев-Амурский. Шкафы с темными переливающимися бабочками и золотокрылыми стрекозами, с кварцем, хрусталем и зернами лунной породы сменяются скелетами мамонтов, изящными лодками и одеждой коренных народов, сделанной из рыбьей кожи. Все животные, которых вы могли никогда не увидеть за месяцы сибирских странствий, избежали обычной ветхости таксидермии и выглядят глянцевыми, как живые. Вы видите маленького белоснежного горностая и сибирскую кабаргу с грациозными ногами и причудливо изогнутыми зубами. На скале отдыхает великолепный амурский тигр. Можно посмотреть в колючие глаза и лопатообразную пасть гигантской калуги, древнего князя амурских рыб, бока которой выступают позвонками – словно внешний хребет[96].

Но самое печальное существо – оплывший каменный монстр