Полная переделка - Зиновий Юрьев

— И… и за это…

— Не совсем. Вы скажете ему, что Фрэнк Фалькони положит в банк на его имя пятнадцать тысяч НД. Вы объясните ему, что для этого ему нужно сделать очень немногое — всадить вовремя прогулки нож в живот некоему Язону Рондолу, который тоже ожидает суда. Не забудьте только сказать Льюку, что на его приговоре это никак не отразится. А то ведь он порядочная дубина, и ему надо хорошенько вбить в голову, что три ли убийства, четыре или пятнадцать — приговор тот же самый — смерть. Или переделка, конечно.

— Нет, нет, нет, — замахал руками Каллахэн. Он хотел сказать, что никогда не пойдет на преступление, что не за того его принимают, что он никогда не нарушит свой долг, что его, наконец, будут за это судить, а ему это вовсе не улыбается. Что все это, наконец, глупость, потому что и Поуст и Рондол сидят не в его секторе, а в соседнем, дежурит днем во время прогулки не он, а Шилдс. Тот самый Шилдс, у которого портсигар играет, когда его открываешь. Японский. Он хотел все это сказать, но Фалькони не слушал его, а продолжал:

— Если Льюк согласится — а он наверняка согласится, — вы передадите ему вот этот нож. — Фалькони достал из внутреннею кармана пиджака маленький нож.

— Нет. — скатал Каллахэн, — это невозможно. — Во рту у нею пересохло, и хотелось пить.

— Почему же? — терпеливо спросил Фалькони.

— Да хотя бы потому, что я не могу войти в камеру соседнего сектора. Там днем дежурит Шилдс. А потом, если б даже я мог, выяснилось бы, что нож передал я… — Каллахэн заметил, что ему почему-то удобнее и легче говорить с Фалькони о технических деталях, чем о долге.

Фалькони посмотрел на него и терпеливо улыбнулся.

— Вы обижаете нас, мистер Каллахэн…

Нас, подумал Каллахэн. Не меня, а нас.

— …Вы нас считаете совсем глупцами, — он укоризненно покачал головой. — Дело в том, что, если Льюк получит от вас нож, он потом покажет на допросе, что нож передал ему мистер Шилдс…

— А Шилдс? Он что, молчать будет? — Каллахэн старался говорить иронично, но голос звучал испуганно.

— Да, мистер Каллахэн.

— Почему?

— Ах, мистер Каллахэн, но первому впечатлению я бы не сказал, что вы такой шутник. Ну, скажите сами, в каком случае люди молчат?

Каллахэну вдруг стало страшно. Он больше не думал о деньгах. Они убьют Шилдса. А портсигар с музыкой? При чем тут портсигар? Он почувствовал, что руки его дрожат. Чудовищная жара в комнате. Дышать просто нечем. Он боялся посмотреть на Фалькони, и вместе с тем какая-то неведомая сила заставила его поднять глаза. Фалькони спокойно сидел, раскатывая между пальцами сигарету. Вдруг он решительно спрятал сигарету обратно в пачку.

— Простите, забыл, что это спальня. Моя жена никогда не разрешает мне курить в спальне. — Он крутанул головой и усмехнулся. — Ни в какую. Нет, говорит, и все.

— Да, да, я понимаю, — быстро сказал Каллахэн. Он уцепился за жену Фалькони как за спасательный круг. Это было понятно. Он ее понимал. Она была из мира, в котором он жил. И Этель. И Джерри. И поэтому все, о чем он говорил Фалькони, — все это шутка, нелепая шутка, дурацкий розыгрыш. — Жены, знаете, они бывают помешаны на чистоте…

Фалькони кивнул и снова усмехнулся. На этот раз по-другому. Он, казалось, видел своего собеседника насквозь.

— Бог с ними, с женами, — сказал он, — вернемся к делу.

— Но я ведь вам уже объяснил, мистер Фалькони, что они оба, и Рондол и Поуст, в соседнем секторе. Мой четвертый, а они в пятом.

— Шилдс не выйдет на дежурство. Вы пойдете к дежурному офицеру и скажете, что отработаете и за Шилдса, потому что, мол, такой у вас уговор.

— А… А они потом решат, что Шилдс удрал?

— Совершенно верно. Дал Поусту нож, получил деньги и смылся. Так как, по рукам?

Здорово они все продумали, ничего не скажешь. Все по полочкам разложили. Одно к другому. Но не-ет. Не на такого напали. Не будет он марать руки. И совесть. Чужой кровью. Пусть каждый цент па счету, но зато спишь спокойно.

— А если я откажусь? — спросил он.

— Я думаю, вы не откажетесь.

— Почему вы так уверены?

Надо говорить с ним потверже, подумал Каллахэн, дать понять, что он зря теряет со мной время.

— Потому что, Каллахэн, в случае, если вы откажетесь, мы убьем Джерри. Что вы так смотрите на меня? Вы что-то побледнели. А потом, если и этого вам будет мало, убьем вашу супругу. А жаль было бы. Очень милая и приветливая женщина.

— Вы… не посмеете… — прошептал Каллахэн.

— Перестаньте, не будьте ребенком, — с легкой брезгливостью в голосе сказал Фалькони. — Ваш сын ходит в школу. Если не ошибаюсь, на Чекерс-стрит. После конца занятий, когда он выйдет…

— А сколько купюр в такой пачке? — спросил вдруг Каллахэн. То есть он готов был поклясться, что спросил не он. Он и спросить-то не мог, так все оледенело у него внутри. Да и голос был не его, хриплый какой-то, грубый. Но, с другой стороны, в комнате никого, кроме них, не было.

— Двести пятьдесят. Держите. Здесь, как я нам уже сказал, всего десять тысяч. Вторые десять вы получите после похорон Рондола. Если вы все поняли, я, пожалуй, пойду, а то страшно хочется курить. Вы не курите?

— Нет, — прошептал Каллахэн.

— Счастливый человек, — завистливо покачал головой Фалькони и встал со стула.

Это было замечательное время. Сразу после обеда. Он садился за стол, доставал пластмассовый ящичек, который сконструировал и изготовил собственноручно, раскрывал его и начинал инвентаризацию своей рыболовной снасти.

Телевизор что-то бормотал, в комнате было тепло и спокойно. Внутренняя часть ящичка, склеенная из прозрачного оргстекла, вынималась. Она была разделена перегородками на отделеньица. Для каждого номера крючков свое отделение. Для лески — свое. Для поплавков, грузил — тоже свои.

Скорей бы морозы. Господи, сколько уже времени он не был на озере, страшно подумать… Зимой, когда озеро замерзает, кругом стоит такая тишина. Он так явственно представил себе низкое серое небо, темно-зеленые, почти черные ели на противоположном берегу. Ветер налетает порывами, взвивает вверх маленькие снежные смерчи.

Что-то вдруг заставило его прислушаться. Диктор на экране говорил:

— …Адвокат Язон Рондол, которого разыскивала полиция, отдал себя в руки правосудия. Наш репортер оказался…

Язон Рондол. Айвэн Берман не мог поверить сроим глазам. И тем не менее на экране был Язон Рондол. Какой-то измятый, небритый, но он. Шум толпы, электромобилей. И голос Рондола: «Мистер Розен, я как раз хотел отдать себя в руки полиции».

Здоровенный верзила защелкивает у него на руках браслеты.

— Ловили рядом, а поймали вон где, — пробормотал Берман и вздохнул. Жизнь была настолько сложна, что он давно перестал пытаться что-нибудь понять в ней и воспринимал ее такой, какой она была.