Падение царского режима. Том 4 - Павел Щёголев

С этим мотивом Хвостов и я при свидании познакомили А. А. Вырубову, встретили ее сочувствие, и она записала себе на память рекомендованных нами владык. Когда же на одном из обедов у кн. Андроникова мы заговорили по этому вопросу в присутствии епископа Варнавы с Распутиным, то он, будучи уже к этому подготовлен владыкой, вполне разделил проведенную нами точку зрения, но, вместе с тем, добавил, что обязательно надо вызвать с Кавказа экзарха, так как он свой человек и Варнаву защитит. Ни А. Н. Хвостов, ни я не были тогда знакомы с преосвященным Питиримом.

Когда об этом было передано, не помню кем, кн. Андрониковым или еп. Варнавой, Волжину, то при ближайшей встрече Волжин спросил меня, знаю ли я лично преосвященного Питирима, и, узнав, что я с ним незнаком, поставил меня в курс тех секретных сведений, которые имелись об этом иерархе в делах св. синода, касавшихся значения состоящего при владыке секретарем Осипенко. Порекомендовав Волжину расспросить по этому поводу Скворцова, я узнал в тот же день от Замысловского, что Марков 2, которого в то время в Петрограде не было, находится в обостренных отношениях с владыкой Питиримом, служившим в еще недавнее время в Курской губернии и осложнившим во многом, в силу несходства в политических убеждениях, отношения Маркова с курским духовенством. Об этом я рассказал А. Н. Хвостову, который припомнил, что и ему об этом Марков тоже в свое время рассказывал; в подтверждение же данных синода, о коих мне сообщил Волжин, ко мне сведений не поступало.

Все, что мне удалось узнать о преосвященном Питириме, я передал Волжину и посоветовал ему только хорошо проверить имевшийся у него материал, так как Волжин мне сказал, что он решил при всеподданнейшем докладе кандидатуру преосвященного Питирима не проводить, а, в случае необходимости, означенные синодальные сведения представить августейшему вниманию. Впоследствии, когда зашел разговор с Волжиным по поводу замещения кафедры петроградской митрополии, мне Волжин сказал, что представленный им, при личном докладе государю, список нового состава синода был принят почти без изменения, но только государь вычеркнул епископа могилевского, преосвященного Константина, в виду желательности постоянного пребывания последнего в Могилеве, где помещалась верховная ставка, и вместо него было высказано его величеством пожелание вызвать экзарха Питирима; но, когда Волжин доложил синодальные сведения о владыке, то государь ему изволил ответить, что он об этом в первый раз слышит, список оставил у себя и вернул через некоторое время с пометкою о вызове преосвященного Питирима.

Припоминая теперь эту пору, я должен сказать, что в одно из частых посещений в то время А. А. Вырубовой с А. Н. Хвостовым, А. А. Вырубова спросила меня, знаю ли я владыку Питирима, и какие я о нем имею сведения. Я тогда ей рассказал о владыке Питириме то же, что и Волжину, а также сжато переданные мне Волжиным сведения синода, в подтверждение коих данных ко мне не поступало. Когда приехал владыка Питирим, он остановился не в лавре, а в Благовещенском подворье на Васильевском Острове, и так как тогда у меня было несколько слабое освещение внутренней жизни Распутина и не была еще налажена в достаточной мере проследка за ним, то крепость отношений Распутина к владыке для меня не была достаточно выяснена, и только из всего этого, о чем я раньше сказал, одно было ясно, что владыка имеет старые связи с двором, так как А. А. Вырубова, в ответ на мои сведения о владыке, мне сообщила, что последнего она знает давно и относится к нему так, как относятся и во дворце, с большим уважением.

Знакомство мое с владыкой произошло при следующих обстоятельствах. В один из ближайших дней по приезде владыки, Мануйлов и его большой друг и сослуживец по редакции «Вечернего Времени» М. А. Оцуп-Снарский, который и до того часто бывал у меня, собирая материал для газеты (но сотрудником моим не был), зашли ко мне (на Морскую, 61) и сообщили, что они познакомились и сошлись с секретарем прибывшего в Петроград экзарха Грузии Осипенко, обратившимся к ним, как к лицам, состоящим близко в редакции «Вечернего» и «Нового Времени», для установления благожелательной связи владыки с этими органами прессы; они были Осипенко представлены владыке, хорошо приняты им, осведомили его с обстановкой петроградских влияний. При этом Мануйлов и Оцуп добавили мне, что в числе лиц, которых хотел бы посетить владыка, застать и поближе познакомиться, намечен я, и просили меня указать точно время, когда я буду более свободным, чтобы это не совпало с служебными часами докладов и приемов, и добавили что, судя по взглядам, высказанным им для редакции владыкой по церковным вопросам, в ту пору останавливавшим общественное внимание, владыка займет влиятельное положение в синоде. Затем, когда Снарский, попрощавшись, вышел, Мануйлов мне доложил, что из распутинских кругов он знает, что приезд владыки знаменует собой преддверие еще более высокого в будущем положения владыки, так как владыку очень ценят в Царском Селе, и не только Распутин, но и вся его семья знают владыку и относятся к нему с большим уважением. Когда же я спросил Мануйлова, откуда он получил сведения об отношениях Распутина к владыке; боясь, чтобы он не разгласил их в редакциях, то узнал, что он вынес это впечатление лично, из посещения квартиры Распутина.

Для меня это было большой неожиданностью, так как во времена моего директорства, Мануйлов, сотрудничая у меня, по моему поручению, в период писем во дворец Богдановича о Распутине, дал в газетах ряд заметок и интервью с Распутиным, выставлявших отрицательные черты из жизни Распутина, и Распутин, как я знал, в ту пору его боялся и даже жаловался на то, что Мануйлов преследовал его с фотографическим аппаратом, и в силу этого, в виду полученных мною приказаний от Маклакова, Мануйлов должен был прекратить дальнейшие выступления против Распутина. Далее Мануйлов сообщил мне, что отношения его с Распутиным, несмотря на подозрительность Распутина, начинают налаживаться, так как Распутин, боясь газетных выступлений, направленных против него, не решается на открытый разрыв с ним из-за прошлого, хотя Распутин ему об этом вспомнил, но даже, наоборот, старается показать ему себя в лучших тонах и что он, Мануйлов, решил сблизиться с Распутиным не столько в интересах редакции, сколько из желания быть полезным мне. К этому Мануйлов добавил, что он познакомил Распутина и со Снарским, которого, как газетного работника, давно интересовала личность Распутина, и что Снарский произвел на Распутина самое выгодное впечатление, и что Распутин всегда рад его приходам, любезно его угощает и весело слушает его шутливые рассказы (Мануйлов очень сдержан в употреблении вина). Из всего этого я понял, что Мануйлов, некоторые стороны характера которого я изучил, уже начал пускать прочные корни в обстановке жизни Распутина и имеет, видимо, какие-нибудь свои личные цели; в том, что он будет мне сообщать верные штрихи из жизни квартиры Распутина, я не сомневался.

Но в это время я еще не знал особой черты характера Мануйлова, в чем меня впоследствии упрекал А. Н. Хвостов и останавливал от излишней доверчивости к Мануйлову полк. Комисаров, — это то, что таких случаев, когда Мануйлов лично выступает, надо больше всего бояться и немедленно их расшифровывать. Вместе с тем, переходя снова к разговору о преосвященном Питириме, Мануйлов обещал мне поближе сойтись с секретарем его, к которому владыка, судя по виденным им отношениям, относится с особым доверием, и, войдя в доверие к владыке, сообщить мне сведения из области отношений Распутина к владыке. Условившись относительно времени приезда владыки, я обо всем этом передал А. Н. Хвостову и на другой день, встретив в назначенный час прибывшего ко мне владыку с Осипенко, поручил Осипенко вниманию моего секретаря Н. Н. Михайлова, сам же с владыкой — вошел в кабинет, куда был подан чай и в живой беседе, ни разу не упомянув о Распутине, провел с ним более часа времени. Расставаясь с владыкой, я получил от него на память его книгу проповедей. Разговор касался Грузии, о которой владыка говорил с теплотой, о сердечном отношении к нему со стороны грузинской паствы, о приходской реформе, где владыка выказал себя сторонником обновительных начал в нашей церкви и т. п. Когда я спросил владыку относительно высшей кавказской администрации, то владыка ответил, что отношения к нему создались благожелательные. (Впоследствии мне передавали, что это было в начале приезда великого князя на Кавказ.) Затем владыка посетил А. Н. Хвостова.

Я отдал визит владыке, и с первых же дней нашего сближения возникшие между нами хорошие отношения, с временными перерывами моих посещений, продолжались до конца. В самом непродолжительном времени после приезда владыки возник вопрос о замещении киевской митрополичьей кафедры, оставшейся вакантной за смертью митрополита Флавиана, при чем как по сведениям Волжина, так и нашим, вполне было для всех очевидно, что после ухода обер-прокурора Самарина пошатнулось и положение владыки петроградского митрополита Владимира. Митрополит Владимир, с которым я был знаком только официально (при представлениях по случаю назначения на крещенском параде, участвуя, как сенатор, в особом, специально для сего учрежденном церемониале и при торжественных собраниях, устраиваемых русским собранием, идее которого он в свое время сочувствовал), принимал у себя и очень часто кн. Андроникова. Понимая, что уход владыки митрополита Владимира из Петрограда, бесспорно, вызовет не только разговор, но и раздражение в общественных кругах, еще не забывших увольнения Самарина, как Волжин, так А. Н. Хвостов и я придавали большое значение вопросу об оставлении митрополита Владимира в Петрограде и в должности первоприсутствующего св. синода, боясь назначения в Петрограде епископа Питирима, вопрос о предоставлении которому одной из митрополичьих кафедр был уже предрешен. Кн. Андронников даже хотел исполнить давнишнее желание Распутина сблизить его с митрополитом Владимиром и специально ездил к митрополиту, прося его принять Распутина. Но владыка отказался, вспоминая с теплотой время служения своего в Москве и с грустью служение в Петрограде.