ТриНити - Анна Москалева

— Так время же, может, еще откачаю, — Петр плакал, просто и не таясь плакал.

— Петь, Татьяна сказала, что уж больше получаса, как он нырнул.

Петр снова завыл в голос, но подал руки мужикам. Те втащили его в лодку, укутали в плед.

Молчавшая до того Тринити тронула за руку Сергея. Тот аж вздрогнул.

— Он жив, — Тринити говорила очень тихо, но почему-то в этот час над озером ее было хорошо слышно. — Он жив, но он не вернется.

Петр посмотрел на нее, отвернулся, обхватил руками голову и замолчал. И только плечи его тряслись от беззвучных рыданий.

Эпилог

Лиса так и не нашли. Искали всей деревней. На второй день подтянулись соседние поселки. Даже приехали водолазы из города — Шамана знали и уважали все.

Поиски не дали никакого результата. «Не отдаст озеро Шамана», — перешептывались мужики и постепенно возвращались по домам. Только Петр день за днем выходил к воде. Нырять он не умел, только бороздил озеро на лодке от берега к берегу да прочесывал заросшие кустарником берега.

Татьяна все настойчивее уговаривала его остаться дома, и в один из дней он согласился. Только от этого не стало легче. Ведь вся жизнь Петра последние тридцать с лишним лет была подчинена сыну. Он просто выходил по утрам во двор, садился на лавку и часами смотрел вдаль.

Глядя на это, Татьяна почти силой увезла его. Сначала в свой городок. Потом они вроде как перебрались в райцентр. В деревушке, где жил Шаман, о них больше не слышали.

Алька и Сергей забрали Тринити и уехали к Сережиной бабушке. Алю мучила совесть, она винила себя в произошедшем. Сергей, который видел Шамана там, в озере, говорил ей, что это не так. Лис хотел туда пойти, даже зная, что может не вернуться — это был его выбор. Пока шли поиски, они приезжали в поселок каждый день. Горе, как ни странно, объединило их с семьей Лиса. Да, слышен был шепот, что и трос тянуть надо было раньше, и что вообще в другой мир его не посылать, но те, кто действительно знал Лиса, соглашались с Сергеем — это был его выбор. Он сделал то, что считал нужным.

У москвичей вышли все сроки возвращения. Сергею звонили из НИИ, сначала ругались, потом стыдили, потом попросту уволили по статье. Алька уволилась сама. Ее, напротив, поздравили и пожелали счастья — она сказала девчатам, что остается жить с Сергеем. Подробности знала только Вера. Та долго рассматривала в веб-камеру Тринити, а потом странным глухим голосом спросила: «А можно, я к вам приеду? Москва — совсем не мой город, а вот Алтай — вполне». И действительно приехала. Она не написала ни слова об этой истории, но ее фотографии Алтайских гор и фотопортреты деревенских жителей набирали космические рейтинги в фотобанках. Тринити она тоже фотографировала, но нигде не выкладывала. Говорила, что боится. Чего — не объясняла. Они много общались: Вера, объездившая весь свой мир, и эта странная девушка, не видевшая ничего даже там, где появилась на свет. Пока Аля была занята поисками Лиса, именно Вера занималась найденышем, как ее прозвали в деревне. Учила включать и выключать свет, готовить еду, одеваться, здороваться с людьми…

Сергей купил участок недалеко от бабушки и за безумные деньги провел туда широкополосный интернет. Это позволяло ему качественно и быстро работать удаленно, чем он и занялся. Поначалу было сложно, спасались Алиным наследством — она все же перевела на себя дивиденды с ценных бумаг. Мама заваливала ее смс-ками и сообщениями в мессенджерах, но Аля на них никак не реагировала. Когда мать стала звонить с периодичностью раз в час, внесла ее в черный список. Сама для себя решила, что когда-нибудь потом с ней еще раз поговорит. Но не сейчас.

Со временем заказов у Сергея стало больше, и Аля решила вплотную заняться своей мечтой — вместе с Сережиной бабушкой они запатентовали рецептуру и зарегистрировали торговую марку «Алинчай». Травы по-прежнему были одним из ее любимых занятий. Роман она так и не писала, но больше не жалела об этом.

Тринити не захотела жить с ними. Аля предлагала ей остаться в их доме или ехать учиться в город — бионикл не утратила способности диагностировать и восстанавливать незначительные повреждения руками. Сергей считал, что ей стоит официально отучиться на врача и работать в больнице. Но Тринити отказалась, сказала, что всегда мечтала жить у воды. Перезимовав с Алей и Сергеем, весной она вернулась к озеру. Поселилась в доме Шамана. Ей нравилось рассматривать новый для нее мир и чувствовать себя не сделанной вещью, а частью всего живого. Она могла часами бродить по степи, по-детски увлеченно рассматривать цветы и травы, или не двигаясь смотреть на воду, наблюдать, как меняется ее цвет. Могущественные золотые горы впечатляли ее больше всего. Каждый рассвет она выходила в поле, чтобы увидеть отблески лучей на камнях. Иногда она сама поднималась к телу горы, проводила пальцами по ее трещинам и сколам, будто вспоминая что-то. Прижималась лицом к гладкому камню, оставляя мокрые следы от выступивших у нее слез.

В доме Лиса он не изменила ничего. Только прикрепила на самое видное место старую вырезку из газеты, с фотографией Шамана. Часто и подолгу смотрела в его слепые глаза, разговаривая с ним обо всем, что с ней происходило. «Я живу, как ты и хотел. А ты? Как ты?» Петр и Татьяна, уезжая, оставили вещи Лиса в избе. Тринити была им за это благодарна: она любила надеть на себя его свитер или куртку в холод. Укрывалась, представляя на себе его руки. Зарывалась носом в ворот рубах, пытаясь вспомнить его запах.

Деревенские пришелицу поначалу не приняли. Обходили стороной, косо смотрели и даже не здоровались — все помнили, откуда она. Не все верили, но все помнили. Отношение поменялось зимой — соседку насторожило, что из трубы не поднимался дым. Она и зашла проведать Тринити. Та из-за пурги уже неделю сидела без продуктов. Последний сухарь доедала.

— Что ж ты на зиму не запаслась? Это ж север! Вот