Драконова Академия. Книга 4 (СИ) - Индиви Марина

Зря.

Однокурсники, конечно, обалдевали, а Ихтон явно отрывался, устроив ему полосу магических препятствий курса этак с последнего. Наверное, раньше после такого Люциан отправился бы прямиком в лазарет к Симрану, а так (никогда бы не подумал, но спасибо Амиру) ни разу не ударил в грязь лицом. Ни иносказательно, ни буквально. Хотя, конечно, попотеть его Ихтон заставил, явно превышая свои магистерские полномочия. Добился, правда, исключительно того, что в конце Люциану все аплодировали, так что с полигона он уходил героем. К вящему неудовольствию магистра.

Он собирался принять душ и пойти к Нэв: даже несмотря на то, какой разговор состоялся между ним и отцом вчера. Ферган согласился его принять и пришел в ярость, когда узнал, зачем он явился. Люциан рассчитывал откровенно поговорить с тэрн-архом о ситуации на границе — о давящем присутствии тьмы, о всплесках, после которых адорров и даже некоторых лэардов лечили от психической невменяемости. Кальварены еще держались, но в целом это явно требовало пристального внимания, при этом никаких действий со стороны столицы и правительства не предпринималось.

Рассчитывая на одно, в итоге он получил совсем другое — полыхающего яростью дракона, который назвал его бесполезным мальчишкой и посоветовал в ближайшее время не попадаться ему на глаза. Когда Люциан попытался возразить, что это стоит внимания, Ферган выставил его вон, напоследок снабдив емкой характеристикой, что один раз он уже подставил семью, и что лезть туда, в чем не разбираешься — это его отличительная черта, наравне с упрямством, граничащим с глупостью.

Будь на его месте кто угодно другой, вряд ли Люциан позволил бы себя вот так выставить, но это был тэрн-арх. У которого на разговор с сыном явно были другие надежды. Он рассчитывал — о чем заявил сразу, что Люциан опомнился и готов принести публичные извинения Анадоррским и принять статус наследника. Когда выяснилось, что это не так, Ферган и пришел в лютейшую ярость, и дальше с ним можно было не разговаривать. К сожалению, Люциан этого сразу не понял, а от отца вышел взбешенный и злой.

Приносить публичные извинения Анадоррским он не собирался, разве что готов был попросить прощения у Женевьев. Лично. Но случая пока не представилось, да и его все время как-то сворачивало на разговоры с Леной.

Которая все-таки носила его браслет.

Точнее, не его, а тот, что он починил. Свой простенький браслет с первой вириттой, Эвиль. Дурацкая радость по этому поводу была из ряда вон, но Люциан уже смирился. С тем, что он не может быть к ней равнодушен. Никогда не сможет, а после того, чем с ним поделилась София-Соня, он понял, что уже не отступится. Каким нужно быть идиотом, чтобы столько времени не замечать, что рядом с тобой другая?

Да, он сам совершил такую же ошибку, но это был один вечер! Одна ночь! Не половина лета же, драхи его задери!

Осознание этого — того, что он будет бороться за Лену, словно позволило вздохнуть свободнее. Словно отпустила невидимая жуткая магия, давящая на грудь. Возможно, именно поэтому он первым делом схватился за виритта, который передал ему сообщение от Сезара. В его голосе, обычно неизменно спокойном, уравновешенно-снисходительном или резковатом, с нотками превосходства, сквозили такие боль и отчаяние, что Люциан мигом забыл про душ.

С Сезаром они никогда не были особо близки, но об этом он подумал, уже когда открывал портал в их поместье. И еще в те мгновения, когда горничная провожала его в гостиную, где застывший в кресле брат напоминал каменное изваяние. А потом он сказал то, что сказал, и Люциан замер.

— Ребенок? — переспросил он.

— Да. После той ночи. — Сезар все-таки оттолкнулся от подлокотников и поднялся к нему навстречу. — Он… она… Софии стало плохо сегодня, а я ничего не смог сделать. До этого я вообще собирался уйти. Бросить ее одну. Если бы я ушел, она был могла…

— Так, стой. — Люциан шагнул к брату и взял его за плечи. — Что с Софией?

— Все хорошо. Сейчас, — Сезар говорил так, будто сам в это не верил.

— Хорошо, что все хорошо, — он мысленно облегченно вздохнул. — А ребенок? Что с ним?

— Им сейчас занимается Глатхэн. Было сильное кровотечение. Он же… если бы я мог сделать хоть что-то, но я не мог, Люциан. Понимаешь? Не мог?

Люциан впервые видел брата таким: потерянным, словно под ногами горела и расходилась земля, и Сезар уже был готов просто свалиться в один из этих разломов. Так странно было осознавать, что безупречный Сезар Драгон может быть таким, и в то же время Люциан сам себя смутно помнил, когда увидел пострадавшую после похищения Лену. Смутно помнил, что он там вообще делал. Сезар же действительно не мог ничего сделать — еще одна отличительная его особенность — когда любимая женщина истекала кровью у него на руках. Каково это, Люциан даже представить себе не мог. Не хотел и не мог, поэтому сейчас поморщился.

— Глатхэн — лучший из лучших, он спасет твоего… вашего ребенка, — произнес он первое, что пришло в голову. Ничего другого просто не приходило.

Сезар усмехнулся:

— Ты так в этом уверен?

— Я это знаю. Он лечил нас сколько я себя помню. Его опыт и его магия творят чудеса, Сезар.

Глатхэн действительно был с их семьей вот уже больше сорока зим. Опытный целитель, пришедший в семью тэрн-арха помощником предыдущего, выросший благодаря своему уникальному таланту. Да, все светлые драконы обладают способностью к исцелению, но не все обладают тем, что было у Глатхэна: чутье, умение работать со внутренними контурами и энергиями на каком-то таком уровне мастерства, где все прочие просто сдавались бы. Целительство — это ведь не только про то, чтобы залечить и срастить рану или убрать воспаление, целительство — это о том, чтобы предвидеть последствия и копнуть глубже, предотвратить возможные осложнения.

Возможно, у него бы получилось и маму спасти, если бы все произошло не так быстро, если бы выброс темной магии брата был не таким сокрушающим. Если бы мама не отдала все силы на спасение Нэв. Воспоминания об этом заставили поморщиться снова, но уже по другой причине. Долгие годы он винил в смерти матери брата, но сейчас отчетливо понимал: это был ее выбор. Первый выбор — спасти маленького Сезара, второй — свою пока еще не рожденную дочь.

— София справится, — неожиданно для себя произнес Люциан. — Она сильная.

Брат кивнул, подтверждая его слова.

— Да. Она сильная.

— Ваш ребенок тоже. Честно говоря, не представляю, как у вас может быть иначе.

Сезар глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза.

— Спасибо, — произнес он. — Спасибо, что пришел.

— Да мне все равно особо нечего делать было, — насмешливо произнес Люциан, но тут же покачал головой. — Прости. Мне правда важно, что позвал ты именно меня.

Потом они вместе сидели, разговаривая обо всем. Люциан рассказывал о буднях в гарнизоне, мысленно отмечая, что брат иногда проваливается в себя и свои мысли, но говорить не переставал. Спрашивал Сезара о том, что он планирует делать дальше — теперь, когда не нужно принимать на себя ответственность за всю Дарранию. Тот даже отвечал, что пока не представляет, чем хочет заниматься, потому что всю жизнь готовился быть тэрн-архом, и сейчас просто ведет дела этих земель. Понемногу из его глаз уходило это обреченное выражение, Сезар оживал, и они вдвоем даже не сразу заметили, как стемнело.

Очнулись только, когда дверь в гостиную распахнулась, и горничная впустила одного из помощников Глатхэна.

— Тэрн-ар, — тот поклонился. — Тэрн ар, — теперь посмотрел на Сезара. — С вашим малышом все в порядке. Вы можете подняться к своей жене.

Брат поднялся так стремительно, так быстро вышел, что Люциану просто не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним. Точнее, пойти можно было куда угодно, но он все же направился за помощником, едва поспевавшим за Сезаром, к лестнице. А дальше — ноги сами привели его наверх, к комнате Софии. Дверь прикрыть не успели, Глатхэн говорил с братом:

— … в ближайшие пару дней вашей супруге лучше лишний раз не вставать с постели. До утра она проспит, я наложил заклинание восстановительного сна. Разумеется, когда тэрн-ари София вернется в Академию, никаких физических нагрузок, даже элементарных. Я записал свои рекомендации в ее виритту для освобождения от…