Али-баба и Куриная Фея - Ганс Краузе

Факир бледнеет.

— Правильно. Его голос считается. Восемь «за», семь «против». Хватит торговаться! — кричит Заноза.

Слышен одобрительный шум.

Факир сдаётся.

— Хорошо, поступайте как знаете. По мне, так можете поднести Кабулке этот чертёж на серебряном подносе! — говорит он сердито.

Главврач больницы рассматривает на свету рентгеновский снимок. Он доволен. Бедренная кость срослась правильно.

— Доктор, выпишите меня, я здесь и так слишком долго провалялся.

Главврач усмехается:

— Тоскуете по Катербургу? Да? Терпение, дорогой мой. К своим ученикам вы вернётесь вовремя. Сначала вам ещё надо снова научиться ходить. Как только вы сможете состязаться с Затопеком, мы с вами возобновим этот разговор. Согласны? — И он потряс руку своему разочарованному пациенту.

Затопек! По правде сказать, Вальтер Бауман мог сделать всего несколько шагов. При этом он стискивал зубы от боли. Мускулы перестали ему повиноваться. Бауман готов был расплакаться. Он думал о своих учениках. Он знал, что они в нём нуждаются. Соревнование бригад, которое он начал проводить, снова заглохло. Клуб юных агрономов, по-видимому, совсем заброшен (Бауман не знал о проводимом учениками эксперименте, потому что они хотели сделать ему сюрприз). «Пора мне выходить из больницы…»

Воспитатель продолжал свои упражнения в ходьбе, каждый день увеличивая вдвое число шагов, хотя это очень изматывало его.

Сейчас Вальтер Бауман ковылял по «беговой дорожке» — так он в шутку называл больничный коридор, где упражнялся в ходьбе. Бауман был действительно неумолим к себе. Сегодня он решил дойти до комнаты сестёр и вернуться обратно в палату.

— Не перебарщивайте! Ничего не делается сразу, — сказала ему сестра Елена, которая ухаживала за ним со времени его поступления в больницу и сейчас, держа в руках лекарство, наблюдала за его упражнениями.

— Я знаю, сестра. Вы просто хотите меня раскормить.

Его пальцы судорожно сжали набалдашник палки, на которую он опирался.

Надо идти дальше! Он заставил себя продолжать путь. Каждый шаг стоил ему больших усилий. Он судорожно глотал ртом воздух. «Совсем как дряхлый старик! Я стал настоящей развалиной!» — думал он.

Бауман остановился. Его взгляд скользнул по широкому, облицованному белым кафелем коридору, по его окнам и вычищенным до блеска плиткам пола. Какой длинный путь ему ещё предстоял! Дверь комнаты сестёр в самом конце коридора казалась ему чем-то далёким и недосягаемым! Да что там… Вальтер Бауман решительно двинулся дальше.

Навстречу ему шла младшая сестра Эрика, молоденькая девушка. Её серебристый смех заставлял даже тяжело больных забывать о своих страданиях. Эрика смеялась часто. Вот и сейчас на её щеках ясно обозначились две ямочки.

— У меня для вас кое-что есть, — сказала она, роясь в пачке писем и открыток, которые ей только что дали в канцелярии. — Вот вам письмо. «Господину бегуну на дальние дистанции. В. Точка. Бауману». Пожалуйста! — И Эрика, смеясь, сделала книксен.

Удивлённый Бауман взял письмо. От кого бы оно могло быть? Его жена писала ему раз в три дня длиннейшие письма, но её последнее послание он получил только вчера. Бауман вскрыл конверт и вынул оттуда исписанный с одной стороны лист почтовой бумаги. Прямой детский почерк показался ему знакомым. Он начал читать.

МНОГОУВАЖАЕМЫЙ ГЕРР БАУМАН!

Я бы хотел поблагодарить Вас за то, что мне теперь живётся так хорошо, потому что я Вам действительно очень благодарен. Я благодарю Вас за то, что Вы тогда поговорили с моей матерью и устроили меня учиться на новое место, где мне нравится гораздо больше. Ещё раз благодарю Вас! Моя мечта теперь осуществилась. Я поступил учеником на швейную фабрику «Гуте линие». Работа мне очень нравится. В нашей учебной мастерской пятьдесят семь девочек и трое мальчиков. Живу я здесь тоже в интернате. Он совсем новый и гораздо лучше, чем в имении. У нас есть даже центральное отопление и так много тёплой воды, что в душевой мы не ссоримся. Живём мы дружно. Сегодня вечером мы пойдём смотреть телевизор. Как поживает фрейлейн Стефани? И что поделывают Повидло, Макки и другие ребята. Остался ли Али-баба в интернате? Пожалуйста, передайте от меня привет всем ученикам.

Благодарный Вам

Куниберт Мальке.

Моя мать писала мне о том, что с Вами случилось.

Желаю Вам скорого выздоровления!

Вот так Профессор!.. Вальтер Бауман опустил письмо в карман своей синей в белую полоску больничной пижамы и опёрся на палку. Идти сразу стало легче.

Всё шло как по маслу.

Заноза сделал для Кабулке новый чертёж, который тот сразу же доставил в контору.

Александр Кнорц ознакомился с рационализаторским предложением.

— Хорошо сделано! — похвалил он. — Как просто и ясно ты всё изложил! Ну да, старого практика сразу видно. Такие, как ты, не любят долгих предисловий. Они прямо берут быка за рога. Молодые балбесы со всей их школьной премудростью должны учиться у тебя. — И он с уважением похлопал Кабулке по плечу.

Старший скотник даже бровью не повёл.

— Только одного ты никак не можешь усвоить, — продолжал Александр Кнорц, неодобрительно покачав головой. — Господи боже мой, почему ты так скромничаешь? Неужели ты хочешь, чтобы автор остался неизвестным? Нет, это не выйдет. Анонимные предложения у нас не рассматриваются. Это не-де-мо-кра-ти-чно! — Кнорц рассмеялся.

Эмиль Кабулке испугался. Он молча наблюдал за тем, как Кнорц спрятал чертёж в папку и, взяв красный карандаш, написал на её обложке большими печатными буквами: РАЦИОНАЛИЗАТОРСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЭМИЛЯ КАБУЛКЕ. КАТЕРБУРГ.

— Ну вот, теперь премия тебе обеспечена. Я пекусь о тебе, словно мать родная. Надеюсь, что при случае и ты вспомнишь обо мне.

Эмиль Кабулке кисло улыбнулся и вышел из канцелярии. Ему было явно не по себе.

«Рационализаторское предложение Эмиля Кабулке. Катербург».

Папка с красной надписью на обложке неотступно стояла у него перед глазами. Чёрт бы побрал Кнорца. Он оказал ему медвежью услугу! В какое положение поставил его этот осёл! А если жульничество когда-нибудь обнаружится, тогда что?.. Даже и не придумаешь, что тогда делать.

Эмиль Кабулке надеялся, что сможет сдать чертёж, не ставя под ним свою фамилию. Ведь главное — это рационализаторское предложение. Не всё ли равно, кто был его автором? Неужели ему, старшему скотнику Эмилю Кабулке, признаться перед всеми, что у какого-то ученика оказалось больше смекалки, чем у него самого? Нет, это уж слишком! С другой стороны, Кабулке отнюдь не собирался украшать себя чужими лаврами. Кабулке был честным человеком. Он не хотел воспользоваться ни одним пфеннигом из ожидаемой премии. Пусть её получит тот парень.

«Но какой дурак мне поверит, если вся эта проклятая история пойдёт под моим именем?» — печально размышлял Кабулке.

Кто-кто, а фрау Кабулке уже привыкла к капризам своего мужа. Когда у него случались неприятности, он обычно отводил душу, ругаясь и проклиная всё на свете. Поэтому сдержанность Кабулке особенно поразила её.

— Что случилось, Эмиль? — Любопытная фрау Кабулке пыталась узнать причину столь мрачного настроения своего супруга. — У тебя неприятности?

Кабулке, который сидел, опершись обоими локтями о стол, издал несколько звуков, в равной степени похожих и на «да» и на «нет».

Фрау Кабулке продолжала свой допрос:

— Что-нибудь не в порядке с изобретением? Неужели кто-нибудь хочет лишить тебя премии?

— Прекрати эти разговоры о премии! Провались ты вместе с нею!

— Но, Эмиль, ты ведь не намерен отказаться от премии! — вскричала ошеломлённая фрау Кабулке. — Да ещё после того, как ты так намучился с этим изобретением. Я ведь всё своими глазами видела…

— Ни черта ты не видела!

— Но, Эмиль, ведь премия…

— Замолчи, не смей говорить о премии! Болтливая ты баба! — заревел Кабулке.

— Не упрямься, Эмиль… — Фрау Кабулке умоляюще подняла руки. — Ведь ты вправе претендовать на премию…

— Ни на что не вправе претендовать! Ни на что, поняла? Моя премия принадлежит не мне…

— Что? — раздражённо спросила фрау Кабулке. Она чувствовала себя обманутой. — С каких это пор твоя премия принадлежит не тебе?

— Говорят тебе, что она и не была моей!

— Гм! — Тут фрау Кабулке усомнилась в здравом рассудке своего мужа. — Если твоя премия якобы не твоя, то чья же она, в таком случае?

— Того, кто внёс рационализаторское предложение, — сказал Кабулке, мрачно глядя на жену.

— Но, Эмиль, подумай, что ты говоришь! Ведь предложение внёс ты!

— Господи боже мой! Ты сущая ослица, а не женщина! — Эмиль Кабулке стукнул кулаком по столу. — Пойми же наконец: рационализаторское предложение внёс не я!