Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин

Проснулся Заневский раньше обычного.

Глянув на часы, он убедился, что вставать рано, и, заложив за голову руки, продолжал лежать, еще и еще раз обдумывая свое поведение на бюро.

В конторе его уже поджидал Скупищев. Начхоз был встревожен — его тоже вызывали.

— Что же теперь будет, Михаил Александрович? — пролепетал Скупищев, входя за директором в кабинет.

— По заслугам и награда. Недоволен? — с язвительной усмешкой сказал Заневский, понимая, что издевается не только над начхозом, но и над собой. — Любишь кататься, — люби и саночки возить!

Он сел за стол и принялся подписывать принесенные Зиной Воложиной бумаги, затем разговаривал по телефону с замполитом, и Скупищев понял, что говорили о бюро.

— Электропилы и топоры со склада выдал? — спросил его Заневский, откладывая в сторону ручку и поднимая на начхоза колючий взгляд.

— Михаил Александрович, да разве теперь можно думать о…

— Не выписал?.. Не выдал?!

Заневский не мог себя сдержать. Он быстро встал и, выйдя из-за стола, приблизился к Скупищеву, схватил его за борта пиджака и начал в бешенстве трясти.

— Негодяй!.. Подлец!.. Да я тебя сам, без бюро, вышвырну из леспромхоза, под суд отдам! Ты у меня узнаешь, как…

— Что здесь происходит? — спросил Столетников, с недоумением останавливаясь у порога.

— По душам разговариваем, — зло усмехнулся Заневский, приходя в себя и отпуская побледневшего Скупищева. — Сейчас же марш выписывать инструмент, — приказал он.

— Так я опоздаю на бюро, Михаил Александрович, Александр Родионович, неужто до вечера не потерпят с инструментом? — взмолился Скупищев. — Есть же у них…

— Во-он отсюда, или я тебя… — закричал Заневский, сжимая огромные кулаки, но Столетников сердито глянул на него, и директор, стиснув зубы, не окончил фразы.

— Я, Иван Иванович, распоряжение директора не собираюсь отменять, выписывайте, — строго сказал Столетников и добавил: — Мы вас подождем.

К райкому партии машина подъехала ровно в десять.

Поздоровавшись с Нижельским и членами бюро, Заневский искоса удивленно глянул в сторону дочери — «почему и она здесь» — и сел в конце стола. Рядом разместились замполит, начхоз, через минуту вошел Павел Леснов, и секретарь объявил повестку.

Слово предоставили Заневскому.

— Я прошу бюро, — начал он, — разрешить мне выступить позднее, — волнуясь, сказал Заневский.

Ему разрешили.

Выступления дочери он почти не слушал. В голове теснились мысли, не имеющие ни прямого, ни косвенного отношения к происходящему. Почему-то вспомнилось детство, похороны отца, и он ясно увидел мать, ее широко открытые глаза, устремленные на гроб, распущенные волосы и пронзительный крик, когда закрыли гроб. Потом вспомнил тридцатую дивизию, Чонгарскую переправу, где был ранен в гражданскую войну.

Слово предоставили Леснову, за ним Столетникову. Спокойно и убедительно замполит показал причины застоя в леспромхозе, проанализировал их, сделал выводы. Заневский не мог не признаться себе, что Столетников лучше его, директора, знает положение дел.

«Когда же он успел изучить технологию, — думал Заневский, — можно подумать, что имеет специальное образование!»

— Заневский пренебрег желанием людей помочь ему разобраться в ошибках, — говорил Столетников. — Мы вынуждены были без согласия директора решить вопрос о проводке телефона, о применении предложения Костикова. Мы вынуждены были созвать открытое партийно-комсомольское собрание, чтобы поговорить о причинах срыва плана…

Заневский раскрыл блокнот с набросками своего выступления и стал бегло просматривать. Он что-то вычеркивал и дописывал, переставлял и исправлял, вновь перечитывал, и когда начал читать в третий раз, то с ужасом понял, что все перемешалось не только в конспекте, но и в голове. Он понял, что своим выступлением хотел выгородить себя хотя бы частично, оправдать кое-какие поступки.

Он нахмурился и вдруг разорвал свой конспект пополам, еще на две части, еще и еще. Потом спохватился и с недоумением посмотрел на клочья бумаги.

«Что я наделал? Ведь там были записаны факты, все даты».

Скупищева он совершенно не слушал. «Надо признать свои ошибки, — думал он. — А если сказать: не справился с обязанностями и прошу освободить от… нет, нет, только не это! Я еще смогу наверстать упущенное и доказать, что способен руководить леспромхозом».

— Высказались все, — сказал Нижельский, — слово за вами, товарищ Заневский. Пожалуйста.

Заневский тяжело поднялся, медленно обвел сидящих тревожным взглядом. Ему показалось, что секретарь райкома смотрит на него с насмешкой, словно хочет сказать: «Можешь и не говорить ничего, от твоего выступления решение бюро не изменится».

Ему стало не по себе.

Душили обида и злость, проснулось приглушенное самолюбие. Нет уж, Заневский не из таких, чтобы унижаться, пусть их думают, что хотят! Да и какая на нем вина? Украл, что ли? И разве от всех предложений он отказывался? Нет. Он с радостью принял сквозной метод, подмостки-эстакады Русаковой, организовал БРИЗ… Замполит все это поставил в заслугу парторганизации, словно директора не существовало.

Почему он отказался от трелевочных тракторов и хотел отправить лебедки? Да, это его ошибка. Но они должны понять, что любой человек сомневается в новом, пока не увидит своими глазами. А директор такой же, как и все. Ему не помогали. Принижали роль директора, подрывали авторитет, критиковали и рисовали на него карикатуры, хотя теперь виновники громогласно и извиняются, самовольничали. Разве этого мало?

Все это Заневский и высказал сейчас.

Нижельский переглянулся с членами бюро райкома. На их лицах было разочарование, плохо скрываемая досада.

— Конечно, — продолжал после долгого молчания Заневский, — и моя вина есть. Мало уделял внимания лесоучасткам, плохо знал нужды лесорубов, не вникал в работу начхоза. Что же касается отправки леса без наряда в адрес облтехбазы, то не в свой же карман я положил за него деньги! Помог им построить новый склад… взаимная выручка… а база нас инструментом… А колхозу вот даже горбыля не дал, а запросил трест, и нам разрешили…

— Папа, как тебе не стыдно?! — не выдержав, воскликнула Верочка и, опомнившись, тут же залилась румянцем. — Простите, товарищи, — извинилась она.

Заневский вздрогнул, поднял на