О, Иерусалим! - Ларри Коллинз

И наконец в воскресенье святой Троицы, когда Ҳагана готовила новую атаку на здание монастыря, мать-настоятельница решилась нарушить обеты своей общины. Война вынудила сестёр-утешительниц на пять минут вернуться в мир. Пробежав по улицам Иерусалима, они достигли резиденции Латинского патриархата. Там их провели в приёмный зал архиепископа.

Каждой монахине было предоставлено огромное кресло, обитое красным бархатом; они повернули эти кресла к стене, чтобы, отгородясь от дольнего мира широкой и высокой спинкой, создать себе какое-то подобие временной кельи, где можно читать положенные по уставу молитвы. Вечером сёстры стояли в часовне патриархата и, молитвенно сложив руки, перебирали чётки. С искренней радостью они запели старый французский гимн:

Май — это месяц девы Марии,Самый прекрасный месяц в году.

Фаузи эль Кутуб готовился начать свой личный крестовый поход против Еврейского квартала Старого Города. Для осуществления своего плана он изготовил двадцать пять самодельных мин.

Каждая из них представляла собой металлическую банку, начинённую двадцатью пятью фунтами динамита и снабжённую детонатором, приобретённым Кутубом на базаре в Дамаске.

Кутуб собирался пробить дорогу в Еврейский квартал, взрывая одно здание за другим. Первой его целью был пост Ҳаганы в Варшавских домах — буквально в сотне метров от того места, где Фаузи родился. Чтобы подать личный пример двадцати пяти добровольцам, из которых он создал свою диверсионную группу, Кутуб закурил сигарету, зажал её в зубах, схватил одну из своих мин и устремился вперёд. В тот же момент в лицо ему брызнули осколки металла от взорвавшейся мины-ловушки. Кутуб поджёг мину от своей сигареты, швырнул её в намеченную цель и опрометью бросился в укрытие. Лицо его было залито кровью, а сам он находился в состоянии истерического возбуждения. Он вытащил вторую мину и сунул её Кадуру Мансуру, вечно пьяному тунисцу — водителю грузовика. Направив пистолет на трясущуюся голову Мансура, Кутуб приказал ему бежать к цели.

Мансур неуверенно побрёл вперёд, неся мину на голове, как африканский носильщик. Трижды заставил его Кутуб повторить этот манёвр. Но после третьего раза Мансур заявил:

— Можешь меня расстрелять! Плевать я на это хотел! Больше я не пойду.

Кутуб обратился к другому бойцу своей группы — четырнадцатилетнему мальчику по имени Сабах Гани — и приказал ему идти. Дрожа, как лист, мальчик устремился вперёд. Но тут, не выдержав, вскочил один из взрослых: он выхватил мину из рук мальчика и с криком «Аллах акбар!» ринулся вперёд. Двое бойцов Ҳаганы, укрывшихся в узком проходе между домами, скосили его очередью из автомата.

Затем они ураганным огнём вынудили остаток группы Кутуба ретироваться в укрытие.

Но это была лишь временная победа. Арабские ополченцы со всех сторон наступали на осаждённый квартал. Самые серьёзные атаки велись на западном фланге, там, где смыкаются еврейский и армянский кварталы. Арабы успели занять крестообразную колокольню церкви св. Иакова, с которой подразделения Ҳаганы, защищавшие Старый город, отступили по приказу штаба Шалтиэля. Приказ этот был отдан вследствие бурных протестов со стороны армян. В результате важная позиция Ҳаганы у Сионских ворот оказалась под перекрёстным огнём противника, и её тоже пришлось оставить. Тогда арабы устремились вниз по склону холма, к самому сердцу квартала — Еврейской улице, на которой жил рабби Вейнгартен, По мере своего продвижения они пытались выманить евреев из домов на улицу, предлагая им хлеб и помидоры. За каждый перекрёсток, за каждый дом, даже за каждую комнату шли ожесточённые бои; однако, несмотря на упорное сопротивление бойцов Ҳаганы, арабы продолжали наступать. За день непрерывных боёв арабам удалось захватил, почти четверть территории Еврейского квартала.

Перепуганные жители улиц, оказавшихся в руках арабов, сбились в Стамбульской синагоге. Отношения между ними и бойцами Ҳаганы после ухода англичан испортились. В субботу 15 мая некоторые из жителей Еврейского квартала отказались копать оборонительные укрепления, заявив бойцам Ҳаганы:

— Сегодня шаббат! Шаббат!

Теперь они были в панике. Сгрудившись в кучу, они затянули псалмы. Испуганные матери разыскивали пропавших детей.

Раздались крики:

— Сдавайтесь! Вывешивайте белые флаги! Спасите наши души!

Бойцам Ҳаганы они твердили:

— Всю жизнь мы жили с арабами в мире. Если мы уступим, мы снова сможем жить с ними в мире.

Эти непрестанные мольбы о капитуляции и успехи, которых добились арабы, возымели своё действие: боевой дух руководителей Ҳаганы упал. Сообщения, посылаемые в новый город, становились всё более трагичными.

«Положение отчаянное, — говорилось в одном из них. — Противник прорывается со всех сторон». «Немедленно шлите помощь, — гласило другое сообщение, отправленное несколько позже, иначе мы не сможем удержаться».

В этой атмосфере растущего отчаяния раввины Вейнгартен, Минцберг и Хазан явились в штаб Ҳаганы и стали убеждать командира гарнизона Моше Русснака начать переговоры о капитуляции.

— Дальнейшее сопротивление бесполезно, — доказывал рабби Вейнгартен. — Мы должны сдаться, чтобы избежать ненужного кровопролития и гибели ни в чем неповинных мирных граждан.

Русснак, ужаснувшись мысли о своей ответственности за возможную бойню, обескураженный явным, с его точки зрения, непониманием ситуации и отсутствием должного руководства со стороны штаба Шалтиэля, в конце концов уступил.

— Ладно, — почти шёпотом сказал он раввинам. — Действуйте!

Спустя полчаса Вейнгартен позвонил итальянскому священнику Альберто Гори, служившему в Терра Санкта (управление по надзору за святыми местами), и попросил его выяснить, на каких условиях арабы примут капитуляцию. Для арабского штаба это неожиданное предложение было словно дождь для иссушенной зноем земли. Положение в остальных районах Иерусалима не сулило арабам ничего хорошего. Необученные ополченцы расходовали боеприпасы с ужасающей быстротой. А непрерывные призывы о помощи к Арабскому легиону не поколебали твёрдой решимости Глабба держать своих солдат подальше от Иерусалима.

Воодушевлённые мыслью о первой своей победе в Иерусалиме со времени ухода англичан, арабские лидеры сообщили Гори, что гражданское население кварталов сможет беспрепятственно покинуть Старый город под охраной представителей Красного Креста, а солдаты Ҳаганы должны сдаться в плен. Когда Гори передал Вейнгартену условия арабов, раввин пал духом. Как и все жители его квартала, он не мог забыть, какую резню учинили арабы в Кфар-Эционе. Он хотел сдаться солдатам регулярной армии Джона Глабба, а не людям муфтия.

— Где же Арабский легион? — в растерянности вопрошал рабби.

Другого еврейского руководителя отсутствие в Иерусалиме Арабского легиона несказанно радовало. Он со страхом ждал появления на холмах над Шейх-Джаррахом песочного цвета бронемашин Легиона, и каждый час отсрочки казался ему чудесным подарком, приближающим его к овладению городом.

Операция «Вилы» — запланированная в трёх направлениях атака, приуроченная к уходу англичан, — в основном была уже завершена. Шалтиэль готовился бросить своих бойцов на штурм Старого города. Объектом штурма Шалтиэль выбрал пункт, казавшийся наиболее неприступным, — Яффские ворота, над которыми возвышалась крепость Сулеймана с тремя высокими башнями. Однако для штурма крепости Шалтиэль собирался применить военную хитрость. От жены одного из штабных офицеров, которая по профессии была археологом, Шалтиэль узнал, что у подножия крепости, в наружной части стены Старого города, находится почти незаметная железная решётка, прикрывающая забытый подземный ход двухметровой высоты и метровой ширины, ведущий во внутренний двор крепости.

План Шалтиэля был прост. Он собирался послать свои «бронированные части» — два английских броневика и разведывательную машину под командованием Йосефа Нево — к Яффским воротам. Эти машины должны были открыть огонь и отвлечь на себя внимание защитников крепости, чтобы в это время группа сапёров успела взорвать решётку. После этого пехотинцам предстояло пройти потайным ходом и атаковать арабов в крепости с тыла. Шалтиэль решился на этот план из-за отчаянных донесений, которые весь день поступали в его штаб из Старого города. В одном из донесений содержалось предупреждение, что Еврейский квартал не продержится более четверти часа. Понятия не имея о том, что рабби Вейнгартен ведёт с арабами переговоры о капитуляции, и убеждённый, что каждая минута промедления может оказаться роковой, Шалтиэль отказался от более логичного плана окружить весь Старый город. Шалтиэль считал, что если его бойцы захватят крепость Сулеймана, им будет уже сравнительно нетрудно пробиться через армянский квартал к еврейскому. Чтобы помешать арабам сосредоточить силы у Яффских ворот, Шалтиэль задумал две отвлекающие атаки: одну слева от Новых ворот — её должны были провести, бойцы Эцеля и Лехи, а другую — справа на гору Сион силами Пальмаха.