В направлении Окна - Андрей Лях

Сбежать. Хорошо, пусть даже он и обманет все эти амперметры. Куда бежать? Что делать? Звонить по тем номерам, что дала Сигрид? Это значит попросту сменить хозяев. Не лучше ли мириться со знакомым злом. Пробраться к Звонарю? Нереально, но даже если и выйдет — он окажет Валентине медвежью услугу, у них с Кромвелем отношения и так перпендикулярные, Гуго только дипломатического конфликта недоставало; тот же Мэрфи состряпает утечку стратегической информации, и пошло-поехало.

Впрочем, возможно, он рано волнуется; возможно, весь этот сценарий — блеф, дымовая завеса, и суета вокруг Картины нужна лишь для того, чтобы отвлечь чье-то внимание от другой, куда более серьезной операции, которую будет проводить бог знает кто бог знает где. Скажем, хитрюга Кромвель просто жертвует ферзем. Но тут Холл с сомнением покачал головой. Ох, что-то не верится. Это не стиль маршала, да и для военной хитрости слишком уж сильным жаром веет от всех этих гипотез и переговоров. Не жди и не надейся, Хедли Холл, не видать тебе ни легкой жизни, ни легкой смерти.

К нему приставили цепного пса. Кадровый разведчик. Убивать его сразу нельзя — глупо надеяться, что на этот случай Мэрфи не предусмотрел снайпера в кустах, но главное — не стоит упускать возможности разговорить парня. Этот вариант, разумеется, тоже учтен, бедолагу наверняка накачивали и зомбировали, а все же какая-то зацепка может и мелькнуть.

Нет, опять не то. Ты снова лжешь, сказала бы Анна. Перед тобой истина, тот самый жизненный итог, которого ты так боялся, и вот сейчас снова боишься посмотреть ему в глаза.

Нет, не боюсь. Мне не страшно, мне грустно. Глупый жизненный итог, ты права как всегда — я в очередной раз согласился, еду на очередное идиотское задание, и даже не испытываю к Кромвелю особенной неприязни. Где мои попранные убеждения, где взгляды, от которых отступился? Ничего этого нет. Сорок девять лет, две войны — все впустую, ничто не вывело ни на какой путь. Люди защищали независимость, религию, демократию, черта в ступе, их жизнь и смерть от этого были куда интересней. Я не защищал ни идей, ни верований, но все же убедился — действительно, человеку взгляды нужны. Редко, но все-таки нужны. Как в старой притче про оружие или драгоценность, которые годами могут лежать в столе, но однажды... Однажды.

Потом я устал. Усталость у меня осела, как соль на костях. Жизнь, правда, устроена так, что скидки на это не дает. Забавно, конечно, что я даже лишен возможности вступить в сделку с совестью, но кое-чем порадовать тебя я еще могу. В ИК сидит народ отнюдь не глупее, чем в Стимфале, и самая гениальная электроника не в состоянии предусмотреть всего. Так что не торопись меня осуждать, может статься, мы и станцуем с Дж. Дж. такую кадриль, на какую он вовсе не рассчитывает.

Черти, что ли, из этой Картины посыплются? Знаю, что сказали бы сейчас и Кантор, и Сигрид, и, наверное, Палмерстон — мы спокойны. Из всех нас ты был самым способным, самым везучим, самым образованным. Заваруха, похоже, намечается серьезная, но если кто и справится, то это ты.

Чепуха, подумал Холл. Вы не поняли. Это просто везение, проклятое везение, и ничего больше, я остался жив, а вы умерли, вот и вся моя заслуга.

Об этом и речь, ответили бы они. Мы мертвы, мы тлен, мы пепел, развеянный по ветру, ржавые наросты на железе, но ты-то жив. Ты дожил, ты помнишь, ты должен.

Что я должен? Почему? Наверное, узнаю когда-нибудь. Попробую. Машина выскочила из широкого зева тоннеля в желтую кадмиевую ночь, на стоянку перед длинным светящимся зданием аэропорта. Здесь стояло не меньше сотни автомобилей. Холл миновал шлагбаум, и мерцающая белая разметка вывела «датсун» к свободному месту. Компьютер выключил двигатель. Приехали.

Вот тут как будто ничего не изменилось. Тот же «Скевенджер» на постаменте, те же растянутые по горизонтали буквы названия над козырьком вестибюля, крохотный старинный вокзальчик у правого крыла. Прощай, машинка, хорошо поездили. «Волнуюсь, — подумал он. — Что такое? Просто до конца не верится».

Слава богу, есть какое-то кафе снаружи. Он купил сигарет — поди ж ты, «Ронхилл» — закурил и, еще раз пройдя через стоянку, вошел в аэропорт. Четыре минуты до срока, но плевать, в конце концов, он пока на своей территории.

История повторилась в мелочах — к нему сейчас же приблизился элегантный юноша, взял чемодан и повел знакомым путем в служебные помещения, где за невидимой миру броней и бетоном все то же Четвертое управление стерегло вход в Окно. Они прошли сначала по одному коридору, затем по другому — Холл знал, что в это время автоматика удостоверяет его личность, анализирует физическое состояние и невесть еще что — и через минуту вошли в просторную комнату без окон с неизменными прозрачными перегородками — ее, за открывающийся отсюда обзор на все залы аэропорта, именовали «перископной». По ней рассеяно бродили и сидели несколько человек спортивного вида — судя по всему, киборги высших порядков.

Парень в дымчатых очках, с атлетическим торсом, обтянутым белой майкой, с горбатой рукоятью «береты-92» под мышкой, спрыгнул со стола и направился навстречу гостю. На Холла повеяло духом неиссякаемой энергии.

— Майк Олфилд. Рад вас приветствовать, доктор. Как там снаружи? Мы здесь как папа римский — ни входа, ни выхода. Нормально добрались?

— Да.

— Прекрасно. Последняя сводка такая: группа готова, Скиф еще не вернулся, он оставил вам письмо в дирекции. Вызов аварийной бригады — по вашему личному коду, почтальон раз в сутки, детали вам расскажет Мэйсон. Разрешите взглянуть на вашу писанину. Ага. Визу я оставлю у себя, она вам больше ни к чему. Вы готовы отправиться прямо сейчас?

— Да.

— Чудесно. В таком случае — счастливого пути.

— Какое там сейчас время года?

— Время года? Осень, двенадцатое сентября, двадцать три сорок.

С чемоданом в руке он миновал еще два коридора и наконец очутился в том, главном. В отличие от многих Холла при переходе не мутило, голова не кружилась, и вообще Окно не вызывало в нем никаких ощущений. По красным плиткам он прошел положенные десять и шестьдесят семь сотых метра и остановился перед черным провалом.

Сквозь стеклянные стены павильона смотрела ночь, вдалеке несколько фонарей освещали полотно шоссе и ветви сосен над ним.

— Опускайте чемодан, доктор Холл.

Внизу, прямо перед Холлом, темнел силуэт фигуры человека. Дурацкая конструкция, он совсем забыл, что на выходе пол устроен едва ли не на метр ниже обреза Окна. Холл соскочил вниз, потом составил чемодан.

Даже при этом скудном освещении было видно, что Мэйсон выглядит старше своих пятидесяти восьми и мало похож на фотографию в личном деле. Несмотря на средний рост, он казался крупным мужчиной, с годами отяжелевшим; глаза у него прятались под припухшими веками, руки были короткими, с широкими кистями. Надо было сказать: «Здравствуйте, Генрих», но Холл молчал, и Мэйсон тоже молчал и со спокойным любопытством смотрел на Холла.