Граф Булгаков. Том 2: Золотая Жила (СИ) - Тесленок Кирилл Геннадьевич "Архимаг"

— Хоть что ляпнут, лишь бы первыми ролик выложить, — сказал он, — Вдруг он завирусится… Ну хотя бы училище упомянули. С худой овцы хоть шерсти клок.

— Сейчас наши герои проходят медицинский осмотр, полиция никого к ним не пускает, — сказал журналист, — По нашим данным решающую роль в победе над Аномалией сыграли княжич и княжна из рода Омутовых. Им также помогал пан Курцевич. Всем известно о близкой дружбе глав этих родов. Также вместе с нашими героями были замечены ещё несколько человек, в частности некий виконт из малоизвестного рода. Мы уверены, что он тоже молодец и в нужный час оказал поддержку своим старшим товарищам.

Болтин хмыкнул. У него было иное мнение на счет виконта. Но он не спешил им ни с кем делиться.

— Так даже лучше, — сказал он, — Чем меньше внимания привлекает к себе наш перспективный виконт с необычным Даром, тем лучше. Пусть все лавры достанутся Омутовым и Курцевичу. А мы за тобой пока понаблюдаем, Сашка, понаблюдаем пристально.

В дверь раздался размеренный стук. Как выверено и педантично стучать мог лишь один человек во всём училище.

— Не заперто!

Дверь со скрипом отворилась. Вошел Валентин Петрович с мрачно-сосредоточенным лицом и волевым взглядом. В руке он сжимал белый лист бумаги, в котором граф Александр Иванович сразу опознал заявление об увольнении по собственному…

— Здравствуйте, Александр Иванович, — сказал полевой преподаватель. Его голос едва заметно дрогнул.

— Здравствуйте, здравствуйте, Валентин Петрович, — сказал директор, его голос был серьезным, но добродушным, — Присаживайтесь, пожалуйста.

Полевой преподаватель мгновение колебался, прежде чем сесть. Он положил заявление на стол директора и прямо посмотрел на начальника. Его взгляд оставался сдержанным.

— Я не имею права продолжать работу в школе, Александр Иванович, — начал Валентин Петрович, его голос звучал спокойно и размеренно. Как у человека, который уже все решил, — Я подверг опасности жизни курсантов, и это непростительно.

Директор Александр Иванович с минуту изучал лицо Валентина Петровича. Да, по идее именно Валентин Петрович отвел группу курсантов первого курса в опасную зону, где они столкнулись с мощной и непредсказуемой Аномалией второго уровня. Хотя курсантам чудом удалось ее победить, Валентин Петрович, кажется, с тех пор мучился чувством вины.

Однако…

— Валентин Петрович, — мягко сказал граф, — Я понимаю ваши чувства, но я должен напомнить вам, что вы посвятили свою жизнь училищу и курсантам. Вы помогли состояться многим талантливым бойцам. Мало кто принес Родине столько пользы, сколько вы.

Валентин Петрович покачал головой. Его руки едва заметно дрожали.

— Какое это сейчас имеет значение, Александр Иванович? Я должен был быть более бдительным. Из-за своей паранойи и желания проверить юного Булгакова я подверг опасности наших курсантов… Их жизни висели на волоске.

Александр Иванович откинулся в кресле и покачал головой.

— Мы все совершаем ошибки, мой друг. У вас самый большой опыт среди полевых преподавателей, и курсанты смотрят на вас, открыв рот. Даже выпускники. Они доверяют вам. А доверие у наших юных высокородных гордецов не так-то просто заслужить.

Директор сделал паузу, давая время Петровичу осмыслить его слова.

— И давайте не будем забывать, что эти курсанты, эти первокурсники, сумели одолеть Аномалию. Второго, мать её, уровня Аномалию. Такое чудовище способно стереть торговый центр с лица земли! Они продемонстрировали мужество и находчивость, великие не по годам. А кто учил и направлял их, Валентин Петрович? Не вы ли?

Валентин Петрович молчал. Чувство вины, кажется, все еще грызло его.

— Это правда, что они преуспели, — наконец, сказал он, — А я подвел их. Если бы с ними что-нибудь случилось, я бы никогда себе этого не простил. Я бы, наверное, себе пулю в висок пустил, как того велит офицерская честь…

Александр Иванович Болтин вздохнул, едва удержавшись от того, чтобы закатить глаза. Иногда Петрович жуть как душил своей правильностью и трепетным отношением к офицерской чести. Нет, граф тоже кодекс чести русского дворянина уважал, но пулю в висок… это уже как-то перебор. Всё-таки двадцать первый век на дворе. Оплошавший офицер принесет куда больше пользы в живом виде.

— Валентин Петрович, я знаю вас много лет. И я также знаю, что вы честный человек. Но мы должны также признать, что наши курсанты растут, учатся и становятся сильнее только преодолевая тяжкие испытания. Мы не можем защитить их от любой опасности. Нам остается только верить в их способности и навыки. У нас всё-таки который год необъявленная война по всему миру идет. Человечество против Аномалий. И победитель в ней до сих пор не определен. У нас нет возможности растить новое поколение истребителей в тепличных условиях.

Директор пристально посмотрел на Валентина Петровича, словно взглядом хотел подавить любые возражения в зародыше.

— Нам нужны такие учителя, как вы. Ваше отношение к курсантам — это то, что делает вас бесценной частью училища. Если вы сейчас уйдете в отставку, это будет страшный удар по всему Кутузовскому наследию. Так что вашу заявку я не подпишу. И не просите.

Валентин Петрович уставился на заявление на столе графа, его взгляд был полон вины и сомнений. Александр Иванович протянул руку, скомкал лист и выбросил его в урну. После чего встал, обошел стол и ободряюще положил руку на плечо ветерана.

— Возьмите отпуск на недельку, Валентин Петрович, — мягко сказал директор, — Поразмыслите над тем, что я сказал, и подумайте о важности вашей роли в обучении юных истребителей. Вы являетесь важной частью Кутузовской школы. Лучше пустите пулю в висок вашему внутреннему критику и спокойно возвращайтесь к работе.

Валентин Петрович медленно кивнул. Его глаза не отрывались от урны, где лежало скомканное заявление.

— Но что с родителями курсантов? — спросил он, — Разве Омутовы и Курцевичи простят меня?

— С Омутовыми и Курцевичами я вопрос улажу, — сказал директор, — Якуб Курцевич в разговоре тет-а-тет ясно дал мне понять, что желает самого сурового обучения для своего младшего сына. В том числе и полевых испытаний. Очень уж много в юном Филиппе дурной желчи. Полагаю, пан Якуб очень хочет, чтобы сын взялся за ум.

— А князь Омутов?

— Князь Омутов служил в специальном подразделении особого назначение Его Императорского Величества. Я думаю, тоже хотел бы видеть своих детей опытными воинами, — сказал Болтин, — Кроме того, князю в ближайшее время скорей всего будет сильно не до того…

— В смысле? — удивленно посмотрел на него Валентин Петрович, — Что-то случилось с князем?

— Не важно, потом узнаете, — отмахнулся граф. Он не хотел уводить разговор в сторону, — Так, что, Валентин Петрович? Сгоняете в отпуск?

— Спасибо, Александр Иванович, — сказал Валентин Петрович, его голос был полон благодарности, — Пожалуй, я так и сделаю. И подумаю над тем, что вы сказали.

Александр Иванович тепло улыбнулся. Что-что, а подбирать к людям ключики он умел.

— Это все, о чем я прошу, мой друг. Потратьте на отдых и реабилитацию столько времени, сколько посчитаете нужным. Помните, что вы нужны Кутузовскому училищу и нашим курсантам. Мы все верим в вас, Валентин Петрович.

Валентин Петрович кивнул. По его задумчивому взгляду чувствовалось, что ветерану предстоит долгий путь, полный размышлений и самоанализа.

— А что насчет юного Булгакова? — как бы невзначай поинтересовался директор, — Вы посмотрели на него в деле, как изначально хотели?

— О да, — кивнул ветеран, — И это было в высшей степени великолепно. Мне теперь даже стыдно перед ним — за то, что при первой нашей встрече я принял его за мажора, ищущего легкой жизни.

Глаза директора жадно заблестели. Но он тут же скрыл этот блеск за любезной улыбкой.

— Расскажите подробнее обо всём произошедшем в торговом центре, — попросил граф Болтин, сложив пальцы лодочкой, — А то этим журналистам никакой веры нет.