Чудовище - Алекс Флинн

Но в реальной жизни я отвечал на вопрос Уилла о политических взглядах Виктора Гюго, которые тот выразил в романе «Отверженные». Я уже не помню, что говорил. Зато помню, как в 9.42 за Линдой приехало такси. Когда она вылезла на автостанции, было 10.27. В 11.05 отошел автобус на Нью-Йорк. Я не смотрел на часы, но почему-то знал время с точностью до минут. И в зеркало я тоже не смотрел. В этом сценарии хеппи-энда не было.

Всю зиму я провел за городом. Какой смысл возвращаться в слякоть Нью-Йорка и затворническую жизнь в пятиэтажном бруклинском доме? Здесь я мог уходить далеко-далеко, и никто, кроме зверей, меня не видел. Постепенно я стал замечать, что птицы, оставшиеся зимовать, летают не беспорядочно, как им вздумается. Их полет имел определенный рисунок, причем очень красивый. Я находил места, где прячутся белки, натыкался на кроличьи норы. А ведь я могу проводить здесь Каждую зиму. Через какое-то время появится легенда об американском «снежном человеке». Раньше я не верил в «снежных людей», считал рассказы о них чепухой и журналистскими домыслами, сейчас я был убежден в их реальности. Не удивительно, если кого-то из этих существ тоже когда-то прекратили в чудовище.

Признаюсь, я брал зеркало и шпионил за Линдой. У меня не было роз, и подглядывание стало моей жизнью, моим наваждением.

В свое оправдание скажу: я разрешал себе наблюдать за Линдой не более часа в день. Она разыскала отца. Мои предположения подтвердились, с прежней квартиры его выгнали. Они поселились в другой, еще обшарпаннее той. Их жилье находилось в самой отвратительной части Браунсвилла. Линди ходила в школу, один вид которой вызывал содрогание. Я был виноват в этом. Решив поселить ее в своем доме, я разрушил то, чего она добивалась несколькими годами упорного труда. Ее стипендия была аннулирована, путь в школу уровня Таттл закрыт. Я смотрел, как Линди по грязным улицам идет в школу мимо ветхих домов со стенами, густо разрисованными графити. Тут же ржавели брошенные раскуроченные машины. Рядом играли дети, весь мир которых ограничивался улицей. Линди входила в школу, шла по узким, людным коридорам. На шкафчиках висели здоровенные замки. Со шкафчиками соседствовали «вдохновляющие» плакаты вроде: «УСПЕХ — В ТВОИХ РУКАХ!»

Как, должно быть, Линди ненавидела меня.

В марте я перенес наблюдения за ней на вечер. Это было еще хуже. Я не знал, скучает ли она по мне и думает ли обо мне вообще. Я видел ее склонившейся над книгами. И снова: учеба, учеба и ничего другого.

Наконец я передвинул наблюдения на ночь. Дождавшись полуночи, я брал зеркало и смотрел на спящую Линду. Так я хотя бы мог фантазировать, что она видит меня во сне. Она все время мне снилась.

Но в апреле, когда она не вернулась, я понял все кончено.

На земле появлялись проталины. Лед на пруду начал таять и крошиться. В воде плавали маленькие айсберги, будившие заспавшихся лягушек. Скоро начнется туристский сезон, и по горным речкам понесутся любители спускаться на плотах и надувных лодках.

— У тебя еще не появилась мысль вернуться домой? — спросил меня Уилл.

Была суббота, как и в тот раз. Мы обедали втроем. Я перестал выходить на прогулки и дни напролет смотрел в окно. По дороге, недавно такой пустой, ездили машины. Туристские лагеря готовились к открытию сезона. Заслышав шум мотора, я уходил в глубь комнаты или задергивал шторы.

— Домой — это куда? Дом там, где семья. У меня нет дома. А может, мой дом здесь, — сказал я, глядя на Магду, сидевшую напротив.

Я давно перестал относиться к ней как к прислуге и старался не загружать ее лишней работой.

— Прости меня, — сказал я Магде. — Я знаю, ты очень давно не видела свою семью. Наверное, ты думаешь о моей неблагодарности.

— Нет, я так не думаю, — возразила она. — За два года ты очень сильно изменился.

Услышав про «два года», я остолбенел. Два годи еще не прошли, но до конца срока оставалось совсем немного.

Раньше ты был жестоким парнем, умел лишь унижать людей да говорить им гадости. Теперь ты добрый и внимательный.

— Добрый и внимательный, — повторил я, передернув плечами. — А что толку?

— Если бы на земле была справедливость, ты бы освободился от этого ужасного заклятия. Тебе бы не пришлось пытаться сделать невозможное.

— Почему невозможное? Это было вполне возможно, — сказал я, поигрывая суповой ложкой. (Кстати, я неплохо научился есть и своими когтистыми лапами.) — Но я оказался недостаточно добрым и внимательным. — Я повернулся к Уиллу. — Ты спросил, собираюсь ли я домой. А зачем? И здесь, и там я пленник. Возвращение в город напомнит о том, как много я потерял.

— Но, Адриан…

— Уилл, я не строю иллюзий. Она не вернется.

Я по-прежнему не рассказывал ему про зеркало и потому не мог сказать, что Линди не выказывает ни малейших признаков тоски по мне.

— Я не могу вернуться в город и постоянно ждать, придет она или нет.

Ночью, когда я взял зеркало и собрался взглянуть на спящую Линду, вместо нее я увидел Кендру.

— Ну и когда ты возвращаешься в город?

— Почему все пристают ко мне с этим вопросом? Мне здесь нравится. Ради чего мне возвращаться в Нью-Йорк?

— Ради Линды.

— Каждый день тешить себя надеждой: вдруг придет?

— У тебя еще есть целый месяц.

— Это невозможно. Игра закончена. Я проиграл. Мне суждено навсегда остаться чудовищем.

— Адриан, ты ее любишь?

Она впервые назвала меня Адрианом. Я смотрел в странные зеленые глаза ведьмы.

— Ты никак сделала новую прическу? Уложила полосы. Кажется, даже завила… Тебе идет.

Она засмеялась.

— Прежний Кайл Кингсбери вряд ли заметил бы мою новую прическу.

— Прежний Кайл Кингсбери как раз заметил бы это и всласть поиздевался над тобой. Но я не имею с ним ничего общего. Я не Кайл Кингсбери.

Она кивнула.

— Знаю. Оттого-то мне и грустно, что ты вынужден нести на себе чужое проклятие. — Почти то же самое я сегодня слышал от Магды. — Я снова задаю тебе вопрос, от которого ты так блестяще уклонился. Ты любишь Линду?

— А почему я должен тебе об этом рассказывать?

— Потому что у тебя есть жгучая потребность хоть кому-то об этом рассказать. Я слышу, как стучит твое сердце. Тебе необходимо с кем-то поделиться.

— И ты думаешь, я открою свое сердце… тебе? Ты разрушила мою жизнь. Теперь тебе нужна моя душа? Отлично. Да, я любил Линду. И до сих пор люблю. Она единственная, кто не испугался меня, кто общался со мной не из-за красивой внешности или знаменитого папочки. Она увидела мою внутреннюю суть, и облик чудовища… пусть и не сразу… перестал ее пугать. Но она так и не полюбила меня.