Возмездие - Фридрих Незнанский

—        Что? — встрепенулся Александр.

—        Это любовь крыльями машет. Марина сама себе не отдавала отчета в том, что влюблена. Да они все — и Митя, и Санечка — все были влюблены в Макси- мыча. До потери пульса. А я еще и подзуживала ее: давай, Марина, действуй! Поощряй, наступай! Ура!! Гол!!

—        Не понял?

—        Не понял? Ну и зря... Короче говоря, однажды, а именно в июле того самого девяносто девятого года, Митя и его педагог, Юрий Максимович, приходят к нам в Эрмитаж. В мой кабинет, который я тогда делила с Мариной. Вообще-то у экскурсоводов свои помещения. Но... Ремонт, отпуска, летняя вольница. Короче, Марина временно переехала в мой кабинет. И вот они приходят — Митя и Юрий Максимович. И я вижу, как загораются глаза Мариши. Как влюбленно смотрит на своего учителя Митя. И Марина просит меня показать высокому гостю картины, которые хранятся в запасниках. А я не могу отказать Марине ни в чем по определению, понимаете? И я их туда запускаю. Всех троих. Хотя это почти должностное преступление. И как водится, тут же в дверь моего кабинета стучит непосредственное начальство в лице Виталия Ярославовича, с которым вы имели честь познакомиться пару дней тому назад. Паника, переполох. Только Юрий Максимович не теряет присутствия духа. Он повелевает — именно так, повелевает! — закрыть их всех в запаснике, как будто их и нет. Я, представьте, подчиняюсь. Что вообще-то мне не свойственно. Начальство, побухтев для порядку, уходит. Троица на свободе. Марина бежит к Ярославичу, ибо именно ее он и разыскивал, а я провожаю гостей до выхода. М-да-а. Наливайте. Прозит! — женщина подняла бокал.

Она казалась совершенно трезвой. Только серые глаза горели сумасшедшим огнем.

—        И вот какая интересная деталь. Когда они пришли к нам, Митька держал на плече большую спортивную сумку. Знаете, черные такие, из брезента, что ли. Я же реставратор, я обращаю внимание на форму. Когда они к нам пришли, эта сумка болталась на Митькином плече, как подушка с мягкими углами. А когда уходили — она, эта сумка, приобрела несколько другие формы, с четко очерченными углами. И висела она на плече его учителя, Юрия Максимовича.

—        Почему же вы их выпустили? Не обыскали сумку?

—        Я сама никогда никого не обыскивала, вы, должно быть, не поняли, кем я работала, — надменно произнесла Наташа. — А почему я не дала указания проверить их при выходе? Как вы себе это представляете? Я прошу охрану проверить сумку сына моей подруги? Как же я могла думать что-либо дурное о Маринином божестве? И углы эти острые у сумки, они потом мне вспомнились, когда я стала осматривать хранилище перед проверкой. И я увидела, что полотен нет.

—        А что Марина?

—        Марины не было в городе. Она с сыновьями уехала в Крым. Все произошло очень быстро и очень непоправимо — эта проверка внеплановая и все остальное...

—        И вы никогда ничего Марине так и не сказали?

—        Нет, у нас был разговор. Где-то в октябре того же года. Мы с мужем уже собирались переезжать. Марина приехала ко мне в гости. Я все ей рассказала. Но она не захотела верить. Она предпочла потерять меня, а не Новгородского.

—        Но у Новгородского другое имя: Георгий Максимилианович.

—        Возможно. Но это он! Я же знала его фамилию от Марины. И потом, когда он появился в Москве как депутат, я, конечно, следила за его судьбой. Мне была интересна судьба человека, который переехал мою жизнь. Я видела его в теледебатах. Я знала из рекламных телевизионных роликов, что он женат и имеет сына, примерно того же возраста, что и Митя. Но его жена — не Марина, а сын — не Митя.

—        А вы общались с Мариной после этой истории? Прошло три года...

—        Нет. Наш разговор на моей кухне еще в Питере, когда я изобличила Новгородского, этот разговор был последним. Потом мы с мужем переехали сюда, и все. Началась другая жизнь и другие песни. И, знаете, что ни делается, все к лучшему. Здесь, знаете ли, очень хорошо. Тихо, люди хорошие, нельзя делать подлостей исподтишка: все у всех на виду. «Коль пришлось тебе в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря...» Здесь, правда, моря нет, но река замечательная. У нас здесь появились настоящие друзья. И на работе меня ценят. И Глебова тоже. Я цветоводством увлеклась. Нет, все замечательно! Я раньше думала, что без Питера жить не смогу. А теперь... Позови меня кто обратно — не вернусь.

Она помолчала, раскурив бог знает какую по счету сигарету, и произнесла:

—        Я ни разу не говорила с Мариной с тех пор, как уехала. Но пишу ей открытки на каждый праздник. Пишу: «Приезжай, Оленина! Устроим охоту на оленей!» Помните, фильм такой американский? Чудный фильм, с Мерил Стрип и Робертом де Ниро...

—        И что она отвечает?

—        Ни-че-го! Марина, знаете ли, человек очень цельный и даже прямолинейный. Маленький самурай. Поскольку я выступила против ее божества, значит, я не с ней. И значит, меня больше нет в ее жизни, так я думаю.

—        Она могла убить Новгородского? — мирно спросил Турецкий, покусывая веточку петрушки.

—        Она? Новгородского? Да вы что? Скорее Луна упала бы на Землю. Марина о-бо-жа-ла его, понимаете? Ах, я вижу, вы ничего не поняли из моего рассказа, ни-че-го-шень-ки, — грустно заключила Глебова.

В этот момент над ними навис высокий полный мужчина.

—        А! Вот и Глебов! Я знала, что он не бросит меня в трудную минуту! Знакомься, Глебов, это прокурор! Или прокуратор? Я уже запуталась. Он приехал за мной! Возможно, меня даже посадят! — похвасталась Наташа.

—        Идем домой, девочка! — ласково проговорил мужчина, игнорируя Турецкого, как предмет мебели.

—        Позвольте представиться, — начал было Александр.

—        Завтра представишься, — грубо оборвал его Наташин муж. — Хватит женщине нервы трепать. Она и так жизнь свою сломала. Ты где остановился?

—        Здесь, в гостинице. Вы только не ругайте жену. Это я сам ее сюда пригласил. Можно было, конечно, и на работе поговорить...

—        Да кто ты такой, чтобы ее передо мной защищать? — великан склонился к Турецкому. — Я сам за нее каждого... Знаешь, почему она с тобой сюда пришла, а не осталась на работе поговорить? Потому что она с тех самых пор, о которых вы беседуете, никогда одна в рабочих помещениях не остается. Чтобы разговоров не было, понял? Будут еще вопросы, звони мне, понял?

Мужчина положил на стол визитку, поднял жену, как пушинку, и почти вынес ее из зала. Турецкий остался один. Люди за соседними столиками веселились, обсуждали предстоящие новогодние праздники, пили, танцевали, переходили от столика к столику.

Никто не смотрел в его сторону. Более того, его обходили, словно он был болен опасной заразной болезнью.

Оставалось одно: допивать коньяк и смотреть, как пожилая супружеская пара безупречно правильно и красиво танцует танго возле помоста, где весьма недурно играл небольшой эстрадный оркестр.

«Пожалуй, на старости лет перееду жить в Великий Новгород, — подумал Турецкий. — Если здешняя община примет меня», — мысленно добавил он.

Спустя еще два дня Турецкий снова посетил отдел кадров Эрмитажа. Сухонькая дама — начальник данного отдела — представила в распоряжение следователя каталог всех сотрудников музея. Турецкому не хотелось привлекать внимание к интересующей его женщине. Он быстро просматривал карточки и уже к обеду добрался до буквы «о», где между буфетчицей Окуловой и археологом Орловым обнаружилась экскурсовод Марина Борисовна Оленина, отделение культуры и искусства Древнего Рима. Со снимка в углу карточки на него смотрело строгое, очень молодое лицо, с высокими скулами, красиво очерченным ртом, прямыми волосами, подстриженными в каре, с длинной челкой, почти накрывающей очки в тонкой оправе. Пожалуй, именно по этим очкам он и узнал ее, женщину, которую видел в вестибюле музея два дня тому назад.

Порывшись в картотеке еще минут двадцать, Турецкий поблагодарил начальницу, ответив на ее бесконечные вопросы: да, нашел то, что искал, спасибо, вы очень любезны, с наступающим Новым годом, и прочее, прочее, прочее.

Он спустился к центральному входу. Выяснить, что следующая экскурсия «Коллекция античных памятников Эрмитажа» состоится через полчаса и проводит ее Марина Борисовна Оленина, было делом минуты. Он купил билет и вышел на улицу покурить. Зачем ему нужна эта экскурсия и эта Оленина — он сам не мог себе объяснить. Из рассказа Натальи Глебовой следовало, что Оленина никак не может быть причастна к убийству депутата. Тем не менее... Сегодняшним вечером он возвращался в Москву, а дело ни на йоту не продвинулось, лишь еще более запуталось.

Депутат Новгородский, ко всему прочему, оказался еще и вульгарным вором. Но кто его, черт возьми, убил?

Марина Борисовна, в черном костюме с прямой юбкой чуть ниже колен, позволяющей по достоинству оценить стройные ноги, с той же прической: волосы забраны вверх и сколоты гребнем, с тем же отсутствующим выражением на не таком уж молодом при ближайшем рассмотрении лице (на свои сорок), так вот, Оленина терпеливо поджидала группу слегка подвыпивших иногородних туристов, которые не спешили собраться вокруг экскурсовода. Саша подошел сзади и увидел на черном пиджаке блестящий черный волос, выпавший из прически. И, не успев осознать, что делает, снял этот волос. Женщина резко обернулась, почувствовав на своем плече чужую руку.