"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

— Мелко мыслишь, капитан, — мужчина издал сухой короткий смешок. — Когда бунт на «Клариссе» случился, ты был побойчей, с зачинщиками не церемонился.

— Моя вина, что до бунта довел, — сбитый с толку такой осведомленностью, буркнул Воронцов. — Был бы я постарше…

— Старше стать успеешь, — скупо улыбнулся незнакомец. — Так вот про испанское вино, его сейчас очень в Англии уважают.

— А что, там своего нет?

— Есть, — собеседник пожал плечами. — Но англичанам пока больше нравится испанское.

Но все изменится, и очень скоро. Пока у англичан руки связаны, а когда развяжутся, нам, Меченый, — он придвинулся поближе, — понадобятся хорошие капитаны, корабли у нас и самих есть.

— Где? — Воронцов махнул рукой, чтоб принесли еще вина.

— В Новом Свете. — Незнакомец испытующе посмотрел на Воронцова. — Что думаешь об этом?

— Но я не англичанин.

— Но и не немец. И про глаз твой выбитый нам тоже кое-что известно. Но ты отличный моряк, это для нас важнее. Ну так как?

— Согласен, — после паузы ответил Степан. — Только мне «Клариссу» сейчас бросать нельзя, я Йохансену обещал ее домой привести.

— Сейчас и не надо. Зайди в Бордо, потом иди в Гамбург, как и собирался, семью из Колывани потихоньку перевози, брат же у тебя там младший, верно? А потом двигай в Лондон. — Человек щелчком перебросил через стол запечатанное письмо. — Придешь по адресу на конверте, передашь записку, все, что нужно дальше, тебе расскажут.

Воронцов повертел в руках надписанный четким, решительным почерком конверт. На печати красовалась роза Тюдоров.

— Ну, бывай, Меченый, может, и свидимся еще, а если нет — доброго тебе ветра под английским флагом. Да, кстати, губернатора Карвальо срочно вызвали в Лагуш. Его корабль, сейчас, верно, уже в проливе. Считай, что это знак нашего к тебе расположения. — Бледноглазый рассмеялся и исчез в дыму таверны, будто и не было его.

Вернувшись на «Клариссу», Степан первым делом бросился в каюту. Порывшись в сундуках, нашел то, что ему было нужно — в Гоа он зачем-то купил эту вещицу, Йохансен еще корил его за выброшенные на ветер деньги.

— Вернусь к рассвету, — бросил он помощнику, торопливо спускаясь в шлюпку. — Готовьтесь к отплытию, чтобы сразу сняться с якоря.

Губернаторский дворец стоял высоко на холме, отсюда порт и город казались сверкающей россыпью огоньков. Изабелла стояла у окна, вспоминая галисийские ночи, звон монастырского колокола и свои мечты на узкой, жесткой постели послушницы.

— Сеньора, — Пепита просунула голову в дверь, — вас спрашивает давешний немецкий капитан. Он говорит, что забыл передать вам подарок.

— Зови.

Она завороженно погладила лежавшую на ладони крупную жемчужину — редкого зеленого цвета, оправленную в золото.

— Какая, должно быть, это красивая страна, если там рождаются такие чудеса!

— В Индии есть поверье, что если собрать девять магических жемчужин, — сказал Степан, — то человека ждет вечное счастье.

— А вы верите в счастье?

— Верю. — Он коснулся раскрытой ладони. — Хотите примерить?

Она молча повернулась к нему спиной, слегка склонив голову, и Степан осторожно застегнул на точеной шее замочек цепочки. Будто во сне, он осторожно погладил острые, еще детские ключицы. Изабелла быстрым движением распустила косы. Ему показалось, что у него перед глазами хлынула расплавленная медь, и больше он уже ничего не помнил.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать один.

— Я думала, больше. — Изабелла потерлась о его щеку.

— Море старит. — Он целовал ее глаза, губы, шею, спускаясь к аккуратной округлой груди, потом еще ниже, пока она не запустила пальцы в его волосы, не выгнулась с приглушенным стоном.

Сквозь неплотно закрытые ставни в комнату вползал рассвет.

— Ты не вернешься, — полуутвердительно произнесла она, осторожно отодвинув его повязку и коснувшись губами шрама.

— Не вернусь.

— Иди, и пусть минуют тебя бури и шторма.

Изабелла поднесла к губам жемчужину, казалось, хранившую тепло подаривших его рук.

«Кларисса» вышла из Гибралтара. Степан оглянулся на тающий в утренней дымке Танжер.

Впереди лежал океан. Воронцов крутанул штурвал, корабль накренился и взял курс на север.

Часть вторая

Москва, лето 1557 года

Феодосия Вельяминова развернула письмо и снова вчиталась в ровные, аккуратные строки.

«Порт в устье Наровы мы поставили, однако купцам сюда путь все одно заказан — не пускает их Ливонский орден. В Новгороде говорил я с твоим батюшкой, Никитой Григорьевичем, рассуждает он, хоть бы мы и десяток портов заложили, все равно надо воевать Ливонию. Отсюда отправляюсь я по царскому приказу в Орешек, ежели дело дойдет до войны, надо его укреплять, ибо выстроен он хорошо, но давно в запустении пребывает. Поэтому, милая моя Федосеюшка, лежит тебе путь в Новгород. У отца твоего есть до тебя дела, да и внучку ему повидать охота. Там можно нанять для Марфуши учителей, коих на Москве не найдешь. Собирайся речным путем, так быстрее.

Отпишись мне, как прибудешь к отцу, ино тревожусь я за вас.

Марфуше скажи, что растения, какие были тут на берегу, я ей собрал и высушил, как она просила, в Орешке тако же соберу. Посылаю вам обеим свою любовь и благословение.

Марфа просунула голову в полуоткрытую дверь.

— Что батюшка пишет?

— Пишет, что растения тебе собрал.

Марфа запрыгала от радости.

— А он скоро приедет?

Феодосия усадила дочь к себе на колени.

— Нескоро, доча, зато мы в Новгород поедем, к нему поближе.

— К дедушке? — Марфа просияла. — А когда поедем? А можно мои травки с собой взять?

— И травки возьмем, там есть травница известная, я еще у нее училась, попрошу ее взять тебя поучить. Ты настой сварила?

— Сварила, пойдем покажу. А Барсика возьмем?

— Нельзя Барсика. Мы на лодьях пойдем, куда кота по воде таскать. Пусть здесь тебя ждет.

— На лодьях? — Марфа вытаращила зеленые, как весенняя трава, глаза. — Ужели по самому Волхову пойдем?

— И по Ильмень-озеру. Давай поглядим, что ты там наварила, а потом верхом прокатимся.

Барсик лежал в горнице на сундуке и сосредоточенно облизывал лапу. Завидев Марфу, он спрыгнул на пол, подбежал к ней, потерся об ноги. Девочка подняла его, дунула легонько в мягкое брюшко. «А тебя, котище, в Новгород не возьмут. Будешь тут меня ждать».

Она вытащила на середину горницы сундучок и стала собираться. На дно уложила то, из-за чего родители однажды повздорили. Она до сих пор помнила ту ночь, когда, прокравшись босиком вниз, услышала негромкий, с льдинками, материнский голос.

— Ты, Федя, ровно ума лишился. Мало того что шестилетнюю пигалицу на охоту таскаешь, так еще кинжал ей на именины даришь, нет чтоб вышивание иль книгу какую душеполезную!

Куда ей кинжал-то?

— Книг у нее и так хватает, а вышивание, дак сама знаешь, что дочь наша скорее конюшни будет чистить, чем за пяльцы сядет.

Сейчас она взяла кинжал и осторожно вынула его из ножен. «Это самолучшая сталь, — сказал тогда отец, — смотри, какой на клинке узор. Раньше такое железо называли красным».

— Его на Москве выковали? — Марфа во все глаза разглядывала клинок. Кинжал был коротким — ровно по ее руке, но увесистым. Ножны были изукрашены золотой насечкой, в середине проступал силуэт рыси с изумрудными глазами.

— На Руси такие пока не делают, из Персии привезли. Ножны я приказал особо сделать, как раз для тебя. Только заруби себе на носу, один кинжал ничего не стоит, ежели не умеешь с ним обращаться.

Сначала она училась на набитых соломой мешках. Отец учил, как правильно стоять, куда бить, как отступать, чтобы увернуться от удара.

На зимней охоте, когда борзые держали волка, Вельяминов спешился и подозвал к себе Марфу. Та послушно спрыгнула с белой кроткой кобылки и увидела, как отец одной рукой пригибает к снегу серую волчью голову. Зверь рычал, оскалив клыки, собаки повизгивали, возбужденные запахом крови. Марфа как во сне потянула кинжал из ножен.